Читаем без скачивания Гибель 31-ого отдела - Пер Вале

Воздух здесь был тяжелый и затхлый, пахло спиртом, табаком, человеческим телом.

Иенсен открыл окно.

Женщина подняла голову и бессмысленно посмотрела на него.

- Вы кто такой? - спросила она. - Какого черта вы здесь ковыряетесь?

- Птичка, это сыщик, которого мы ждали весь день!- крикнул гитарист из соседней комнаты. - Известный сыщик, который явился уличить нас.

- А пошел ты...- сказала женщина и опять уронила голову на подушку.

Иенсен приблизился к тюфяку.

- Предъявите ваше удостоверение личности,- сказал он.

- А, пошел ты...- сонно сказала она лицом в подушку.

Иенсен нагнулся, поднял сумочку и после недолгих поисков нашел удостоверение. Посмотрел анкетные сведения: девятнадцать лет. В верхнем правом углу Иенсен увидел две красные пометки, довольно отчетливые, хотя кто-то явно пытался стереть их. Две пометки означали два привода за пьянство. После третьего отправляют на принудительное лечение.

Иенсен вышел из квартиры и в дверях сказал гитаристу:

- Я вернусь ровно через пять минут. К этому времени потрудитесь одеться.

Он спустился к машине и вызвал по радиотелефону полицейский автобус. Автобус прибыл через три минуты, и Иенсен с двумя полицейскими снова зашел в квартиру. Гитарист за это время успел надеть штаны и рубашку. Он сидел на подоконнике и курил. Женщина по-прежнему спала.

Один из полицейских достал алкогольный тестер и, приподняв с подушки голову женщины, сунул ей в рот раструб прибора.

- Дохните, - скомандовал он.

Кристаллик в резиновом пузыре тотчас позеленел.

- Одевайтесь,- сказал полицейский.

Женщина сразу проснулась, села и дрожащими руками натянула простыню на грудь.

- Нет, - сказала она. - Вы не смеете. Я ничего не сделала. Я здесь живу. Нет, вы не смеете. Не надо, ради бога, не надо.

- Одевайтесь,- повторил полицейский с прибором и кончиком башмака придвинул ворох одежды к ее постели.

- Не хочу!- закричала она и отшвырнула ворох чуть не до дверей.

- Заверните ее в одеяло,- приказал комиссар Иенсен,- и поскорей.

Она повернулась к нему резко, молча, испуганно. Правая щека у нее была красная и помятая от подушки, черные, коротко остриженные волосы сбились в ком.

А Иенсен вышел в другую комнату. Гитарист по-прежнему сидел на подоконнике. Женщина плакала, пронзительно, взахлеб, и, должно быть, сопротивлялась, но все это заняло очень немного времени. Минуты через две полицейские одержали победу и увели ее. Иенсен заметил время по часам.

- Неужели это было так необходимо?- спросил мужчина, не вставая с подоконника.

Голос у него был звучный, но неуверенный, и руки дрожали.

- Значит, это вы написали письмо?- спросил Иенсен.

- Ну да, я же сознался. И давно сознался, черт побери.

- Когда вы его отправили?

- В воскресенье.

- В какое время дня?

- Вечером. Точно не помню.

- До девяти или после?

- По-моему, после. Я же вам сказал, что не помню точно.

- Где вы составляли письмо?

- Дома.

- Здесь?

- Нет, у родителей.

- На какой бумаге?

- На обыкновенной, белой.

Голос его обрел твердость, он даже взглянул на Иенсена с некоторым пренебрежением.

- На бумаге для машинки?

- Нет, получше. На обрывке какого-то диплома.

- А где вы его взяли?

- Известно где - в издательстве, их много там валяется. Сотрудники, которые уходят по собственному желанию или получают под зад коленкой, награждаются перед уходом такими дипломами. Описать, как он выглядит?

- Не стоит. Где вы его нашли?

- Вам говорят, в издательстве.

- А точнее?

- Ну, валялся он, валялся, понимаете? Наверно, брали его для образца или еще зачем-нибудь.

- На столе?

- Может, и на столе. - Он задумался. - А может, на полке, не помню.

- Когда это произошло?

- Несколько месяцев назад. Хотите верьте, хотите нет, но я почти ничего не помню. Вот ей-богу. Одно могу сказать: не в этом году.

- И вы взяли его с собой?

- Да.

- Для шутки?

- Нет, я думал устроить хорошенький бенц.

- Что устроить?

- Ну, бенц. Это тоже вроде шутки. Выражение старое.

- А какой именно шутки?

- Да мало ли какой! Подписаться выдуманной фамилией, приклеить на первой странице голую девку и отправить какому-нибудь идиоту.

- А когда у вас возникла идея написать письмо?

- В воскресенье. Делать было нечего. Я и решил устроить у них небольшой переполох. Только ради забавы. Я даже и не думал, что они всерьез этим займутся.

С каждой минутой голос его становился тверже и уверенней. Но вдруг он просительно добавил:

- Ну откуда я мог знать, что начнется такая петрушка? У меня и в мыслях не было.

- Каким клеем вы пользовались?

- Своим собственным. Обычный клей.

Иенсен кивнул.

- Покажите мне ваше удостоверение личности.

Тот достал его сразу. На удостоверении стояло шесть красных пометок, все перечеркнуты синим.

- Задерживать меня не к чему. Я и так уже три раза подвергался принудительному лечению.

Иенсен вернул ему документ.

- А она нет,- добавил гитарист и кивком головы указал на дверь соседней комнаты. - Если разобраться, вы сами и виноваты во всем. Мы вас дожидались с прошлой ночи, а чем еще прикажете заниматься, пока ждешь? Терпеть не могу сидеть без дела. Бедная девочка.

- Она что, ваша невеста?

- Пожалуй, так.

- Она здесь живет?

- Обычно. Она правильная девка, душевная, только возни с ней много. У нее немножко устаревшие взгляды. А уж темперамент - прямо вихрь, если только вы понимаете, что я имею в виду.

Иенсен кивнул.

- Скажите, если бы дядя... если бы они не были так снисходительны и не сняли иск, о каком наказании могла бы идти речь?

- Такие вещи решает суд,- ответил Иенсен. И закрыл блокнот.

Его собеседник достал сигарету, закурил, спрыгнул с подоконника и стоял теперь, бессильно привались к стене.

- Иногда вытворяешь черт-те что,- пробормотал он.- Счастье еще, что мне везет в жизни.

Иенсен спрятал блокнот в карман и поглядел на дверь.

- А перед тем как наклеить буквы, вы рвали газету?

- Ну, разумеется.

- И вырывали из нее буквы?

- Да.

- А не вырезали? Ножницами?

Гитарист быстрым движением потер переносицу, затем провел пальцами по бровям, наморщил лоб и только после этого ответил:

- Точно не могу сказать...

- А вы попытайтесь.

Пауза.

- Не припомню.

- Откуда вы отправили письмо?

- Отсюда. Из города.

- Точнее.

- Ну, сунул в какой-то ящик.

- Точнее. Где он находится?

- А я почем знаю?

- Значит, вы не знаете, где вы опустили письмо?

- Сказал ведь, что в городе, а где точно, я не помню.

- Значит, не помните?

- Смешно было бы запоминать такие глупости. В городе полно почтовых ящиков, верно ведь?

Иенсен не ответил.

- Верно ведь?- переспросил гитарист, повышая голос.

- Верно, верно.

- Вот видите.

- Но зато вы, конечно, помните, в какой части города это произошло?

Иенсен рассеянно поглядел в окно. Гитарист пытался поймать его взгляд, но успеха не имел и потому, чуть наклонив голову, ответил:

- Представьте себе, что не помню. А разве это имеет какое-нибудь значение?

- Где живут ваши родители?

- В восточной части города.

- Может быть, и письмо вы опустили неподалеку от их дома?

- Не знаю, слышите! Не все ли равно, где я его опустил?

- А может быть, в южной части?

- Да, черт возьми. То есть нет, не знаю.

- Где вы опустили письмо?

- Не знаю, черт подери, не знаю!-истерически выкрикнул гитарист и, внезапно оборвав крик, с шумом вздохнул. Потом после небольшой паузы сказал:-Я в тот вечер гонял по всему городу.

- Один?

- Да.

- И вы не помните, где вы опустили письмо?

- Не пом-ню. Сколько раз надо повторять, что я не помню?

Он встал и принялся расхаживать по комнате мелкими, торопливыми шажками.

- Не помните, значит?

- Нет.

- Итак, вы не знаете, в какой ящик вы опустили письмо.

- Не-ет! - закричал он, больше не владея собой.

- Одевайтесь и следуйте за мной,- приказал Иенсен.

- Это куда еще?

- В полицию, в шестнадцатый участок.

- А вас не устроит, если я просто... просто запишу все это на бумаге? Завтра утром? У меня... у меня были другие планы на сегодняшний вечер.

- Нет.

- А если я откажусь следовать за вами?

- Не имеете права. Вы арестованы.

- Арестован? Да как вы смеете, черт вас подери! Они взяли иск обратно. Ясно вам? За что я, спрашивается, арестован?

- За дачу ложных показаний.

По дороге ни тот, ни другой не проронили ни слова. Арестант сидел на заднем сиденье, и Иенсен мог наблюдать за ним в зеркало, почти не поворачивая головы. Арестант заметно нервничал. Щурился под очками, моргал, а когда думал, что за ним не наблюдают, грыз ногти.

Иенсен заехал во двор и отогнал машину к дверям подвала. Потом вылез из машины и провел арестованного мимо регистрационного стола, мимо камер, где за блестящими решетчатыми дверями сидели пьяницы - одни плакали, другие поникли в тупом оцепенении. Иенсен распахнул последнюю дверь и очутился вместе со своим подопечным в ярко освещенной комнате. Потолок здесь был белый, стены и пол тоже, а посреди комнаты стояла скамейка из белого бакелита.