Читаем без скачивания Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами - Стефан Кларк

Например, на работе. В один из дней я отправился к Бернару начистоту поговорить о визитках. Ведь очевидно, что это дело рук Бернара, — разве нет? «Мой чай богат» — его произведение, которое я пытался убить в зародыше.

— Ия? Ия? — округлял он глаза, в очередной раз демонстрируя свой талант в произношении односложных слов.

В такие моменты мне казалось, что я наблюдаю французскую версию мультфильма о Дорожном Бегуне, скрывающемся от Хитрого Койота:[63] «Нет. Ия не делаю эйти визитки».

С трудом сдерживая ликующую улыбку, Бернар выдавал себя усами: они подергивались. Он выглядел очень довольным, что смог пресечь мои обвинения. Таким довольным, что даже не пытался спрятать спортивный журнал, который читал до моего прихода.

— Если ты читаешь это, у меня есть повод думать, что ты уже прочел мои доклады? — язвительно произнес я.

— Эсо? О, йя смотрю эсо, потому что там мы в большой рекламе.

Бернар открыл журнал на развороте, где действительно красовалась реклама высококачественной мясной продукции Жан-Мари. Лицо знаменитого лопоухого игрока французской сборной по регби выражало высшую степень блаженства, очевидно, вызванного непропеченным гамбургером.

— Супер, да? Эсос спортсмен делает эсо для нас, потому что он дружить со мной. — Бернар излучал едва ли меньшее, чем его друг на фото, удовольствие: ведь я оказался в неловком положении, вляпавшись по полной в… подстроенную им ловушку.

За пределами офиса ситуация повторялась. Созвонившись с одной из официанток, чей телефончик удалось заполучить во время забастовки сердитых жилеток, я пригласил ее пообедать в воскресенье. Однако еще до нашей встречи она прислала мне леденящее душу письмо по электронной почте с вложением под названием «Очень важное для меня».

Я открыл вложение и из всего, что мне удалось понять, заключил: речь идет о каком-то духе, навещающем девушку и объясняющем ей, что суть tristesse (печали) в joie (радости), и наоборот.

«О боже, — пронеслось у меня в голове, — выбирайся-ка поскорее из этого дерьма!»

«Нет, нет, дружок, — тут же раздался голос из моего паха, — измажься по полной».

Высокая блондинка, еще студентка, прятавшая от чужих взоров то, что обещало быть роскошным телом, под мешковатого вида одеждой… У нее была очень светлая кожа, курносый носик, который так и хотелось нежно прикусить, и малюсенькая родинка на левой щеке, словно специально созданная для поцелуев… Лицо, такое чистое и естественное в своей красоте, не было испорчено макияжем… И мне безумно нравилось то, что девушка была из тех, кто не придает значения своей красоте…

Алекса, так ее звали, прекрасно говорила по-английски. Она обучалась искусству фотографии… О, это лучший предлог для девушки, предлагающей вам раздеться!

Итак, вместо того чтобы удалить ее письмо из почты, а ее саму из моей жизни, я написал в ответ какую-то нелепицу: мол, встреча с ней будет для меня сплошной joie, не омраченной ни каплей tristesse (да, тяжелый вздох, мне жаль). И дальше я только и делал, что фантазировал насчет грядущей фотосессии.

Я предложил встретиться на Монмартре, располагавшемся в восемнадцатом округе, в том месте, откуда друг Амели Пулен смотрит на нее в телескоп.

Я заказал прогулку на ультрамодном фуникулере — вагончики, бегущие вверх, доставляли всех желающих к самой вершине Монмартра, к белоснежной, словно свадебный торт, базилике Сакре-Кёр.

Я был на месте на пять минут позже назначенного времени, но, к счастью, Алекса опоздала на четверть часа, что в общем-то свойственно всем парижанкам.

Встретившись, мы обменялись приветствиями и целомудренными поцелуями в щеку. Девушка источала неимоверную сексуальность, хотя и запрятанную под потертую кожаную куртку, мешковатый свитер и джинсы с прорехой на колене. Это обнаженное колено смотрелось сногсшибательно! За плечом у Алексы болтался фотоаппарат.

От меня тоже исходили потоки невостребованной сексуальности, и, несмотря на то что наверху было довольно ветрено, я оставил ворот рубашки расстегнутым. Мне хотелось продемонстрировать наличие исключительно мужского достоинства — растительности на груди — в надежде, что Алекса найдет это фотогеничным. (Не то чтобы волосы отличались особой густотой, но все, чем я располагал, было открыто ее взору.)

— Рад видеть тебя вновь, — сказал я.

— Ага, — бросила она в ответ, очевидно, мысленно оценивая меня на предмет светочувствительности.

Оставив за спиной перуанских флейтистов, развлекавших толпы фотографирующихся туристов, мы отправились любоваться многообразием парижских крыш.

Во времена Ван Гога Монмартр был загородным местечком, куда художники приезжали в поисках вдохновения, свежего воздуха и дешевой выпивки. Теперь же Монмартр безраздельно поглощен городом. Но здесь все же витает особое настроение, возможно, благодаря тому, что ты оказываешься над городом. Отсюда можно вглядываться в запутанный лабиринт серых крыш, которые, вероятно, мало изменили свой облик с прошлого столетия. Справа от нас пряталась за золотыми каштанами Эйфелева башня; высотки, случайно затесавшиеся в ряды нарядных домов, казались чужеродными, хотя постепенно взгляд добирался и до современных строений на окраинах города. Присмотревшись, я разглядел бело-голубые конструкции центра Помпиду и конечно же башню Монпарнас,[64] пронзающую сердце Парижа, словно черный стеклянный кинжал… И снова крыши, крыши, крыши… Париж казался мне скопищем полных романтики чердаков, забравшись на которые подрастающие бодлеры, должно быть, заполняют свои блокноты стихами… При этой мысли я не мог сдержать улыбки.

— Эта картинка так шаблонна, — с досадой констатировала Алекса.

«Что это, — задумался я, — то, что для меня joie для нее tristesse?»

— Для меня это не шаблон, я здесь впервые.

— Хм… — раздалось в ответ.

Я развернулся спиной к «шаблонной картинке» Парижа. «Давай, поддержи разговор, — подталкивал я сам себя. — Спроси, а что нравится ей».

— Тебе понравился фильм «Амели»? — С этими словами я изобразил, будто направляю подзорную трубу на улицу, что лежит внизу, на расстоянии около тридцати метров.

— Ну… — пожала плечами Алекса. — Жене — отличный режиссер, но мне ближе по духу фильм «Деликатесы».[65] Ты смотрел?

— Нет. О чем он?

— О чем?

Она задумчиво хлопала ресницами. Видимо, фильм был чересчур хорош, чтобы содержать какую-то сюжетную линию. «Еще одна оплошность», — подумал я.