Читаем без скачивания В Заболотье светает - Янка Брыль

Нам - потому что это же, так сказать, наша болячка, этот Бобрук. Я согласился, оформил дело через банк. Послезавтра приезжает инспектор государственных доходов и передает постройки нам. Правильно?

Некоторое время в хате стояла тишина.

- Та-ак, - протянул Ячный. - Новая новинка на старую брюшинку...

- А чего его жалеть! - сказал Комлюк. - Разве он когда человека миловал? При немцах чего только не вытворял! А дай ему опять волю, да если б еще сыночки вернулись, он и не так бы ощерился!..

Леня Шарейка скривил рот.

- А все ж таки жалко. Вспомню только, как я коров у него пас, как я ворону в колодец ему кинул, - и теперь душа болит за человека. А у Василя нашего? Ведь он тоже Бобрукову затирку хлебал. Давай, Василь, вместе поплачем!..

- Ой, ой, ой! И накурили же вы! - вдруг послышалось у порога. - Свое небо устроили мне в хате. Добрый вечер всем!

Это вернулась с вечерки Олечка.

- Рановато сегодня она, - толкнул я Чугунка. - Не сидится ей одной на вечерках. Не знаешь ли, случайно, почему?

Алесь улыбнулся, - довольный этим намеком, блеснул глазами и пробасил:

- Ну, ну! А сам-то ты лучше?

А Олечка его - девчина ничего. Румяная с мороза, как яблочко. А смеется - зубы так и блестят.

- Сидите тут да курите, - говорит она, - а у Тарадры икона обновилась. Все село уже знает...

Ячный посмотрел на меня, лукаво прищурил левый глаз под седой бровью.

- А что, Василь, не говорил я тебе? Все будет пущено в ход, как по плану!

...Заседание на этом не закончилось. Кое-кому, конечно, хотелось бы поглядеть на новое чудо, которое ходило-ходило вокруг по деревням да вот, наконец, и к нам пришло... Однако никто не ушел.

- Глупости это все, товарищи, - сказал Кастусь. - Вражьи штучки. Кто за гриву не удержался, тому и хвост не поможет. Будем продолжать работу.

Он заговорил о глине в наших глинищах и о саманном строительстве.

14

- Эх ты, Василь! - с этими словами вошел к нам утром Чугунок. - Сидишь тут да сапог ковыряешь, а я тем временем чудо сотворил. Был я до этих пор Алесь - и все тут. А с сегодняшнего дня я чудотворец. Старуха ваша дома? Нет. Жаль... Интересно, был раньше такой святой: какой-нибудь Алесь или Алексей Чудотворец?

- Такого чумазого, как ты, кажись, не было. Да и ты что-то сегодня чистенький...

- А я, брат, в кузню еще и не заглядывал. Пришел вчера с правления домой и думаю: как же нам тут встретить ее, икону эту обновленную? Я ж его, господа бога, сам когда-то малевал, помнишь?

- Ну, и что ж ты надумал?

- Надумал, не бойся. Пришлось только ни свет ни заря сбегать в Кленово, в аптеку.

Чугунок снял овчинные рукавицы, кинул их на лавку и поправил ушанку, словно для того, чтобы ловчей было говорить.

- Как раз поспел на их молебен. Баб, брат ты мой, полная хата, а сама Тарадра подперлась кулачком и лопочет:

"Я и говорю, подметаю это я под вечер хату, а тут как блеснет, как засверкает! Гляжу: так это ж пресвятая богородица!.. Все золотце, что вокруг ее святого личика, так и посветлело, так и блестит, как новенькое! Перекрестилась я, теточки, да бух на колени".

Бабы уши развесили, слушают. А Бобручихи нет. Ну, думаю, елки зеленые, я это дело разберу. Чудо-то чудо, да какие из него выводы будут? А она, брат, давай им эта выводы, как по писаному, выкладывать. "А что, говорит, брешут ведь, что бога нет. И колхоз этот выдумали, и еще всякое..."

Так и есть, думаю, без Бобручихи здесь не обошлось. Даже Ганна Носик и та ручки на животе сложила. "Конечно, говорит, сестрицы мои. Рече безумец в сердце своем: несть бога. А он, создатель, все видит. Се гряду, говорит, и возмездие мое со мною..."

Тут я не выдержал. "И ты туда же! - говорю. - А с каких это пор вы, баптисты, за иконы стоите? Вы ж до сих пор были против".

Тут уж они, бабы, на меня, как куры на несчастную мышь.

"Бог один, - расходилась Тарадра. - Как человек ни молится, так и хорошо. А вы вон из моей хаты, безбожники!.."

- А ты что, не один разве был? - спрашиваю я у Чугунка.

- Да что ты! - смеется Алесь. - Никогда поп один обедню не служит. Хлопцы были и девчата. И за тобой я посылал, да вас обоих дома не было. А где же Микола?

- В сельсовет поехал с Ячным Кастусем. Ну, рассказывай.

- Дай закурю.

"Алексей Чудотворец" начинает сворачивать цигарку. Но и ему не терпится, и, прислюнивая бумажку, он цедит:

- Ну, тут уже... понятно, я начал... Дай огонька.

С форсом выпустив первую затяжку, Алесь заговорил спокойней:

- Гляжу я, брат Василь, на иконы, вижу: и впрямь блестит богородица. А рядом с ней Николай Чудотворец. Глядит на меня, бородач, из-под своего котелка и, кажется, вот-вот загнет: "Пошел вон!"

"Отчего ж ты, говорю, Татьяна, и Миколу тоже не намазала?"

"Что намазала? Чем намазала?"

"Сама хорошо знаешь, чем мажут. А хочешь, так я еще раз тебе покажу".

И показываю ей вот эту самую, браток, бутылочку. "Ну, что, говорю, она?"

"Ничего я не знаю, чугун ты! Никто мне ничего не давал. Пускай тебя так мазями мажут, как я ее мазала!"

А тут хлопцы:

"Давай, Алесь, давай!"

"Что давай? Трясцу я вам дам!" - взвизгнула Тарадра.

Никто, брат, ее не держит, а она кричит: "Пусти!" А сама в запечек да за скалку. Подскочила оттуда к столу, встала у икон и ну орудовать, как саблей.

Э, думаю, тут можно, как говорится, и голову за правду сложить. Пойдем, хлопцы, в обход. А мы взяли с собой про запас еще одну икону. И как раз такой же Микола, замурзанный, злой. Достал я из кармана тряпочку, смочил ее из бутылки и начал. Выручай меня, думаю, перекись водорода. Слышал, что можно ею позолоту чистить, а сам никогда не пробовал... И что ж ты думаешь? Посветлели, брат, ризы святителя. Хлопцы хохотать, а я говорю:

"Ну что, миленькие, видели? Теперь несите крупу и сало мне. Прием в кузнице, весь день".

И объяснил им тогда, что в этой бутылочке. "А можно, говорю, и луковкой потереть. Тоже помогает, обновляется".

Провел я первую часть программы и думаю: как бы это заставить Тарадру признаться? Потому она, брат, стоит и молчит, как воды в рот набрала.

"Что, говорю, Татьяна, стыдно признаваться, так я помогу. Тебя, говорю, подучил тот самый человек, вернее сказать, та самая баба, о которой и я сейчас думаю. Правда?"

"Черт тебя знает, про кого ты думаешь! Чего ты ко мне привязался?!"

"А думаю я про того, про кого ты и сама думаешь".

"Чего мне про нее думать! Что она, мать мне или тетка? Что я, не такой же бедный человек, как ты?.."

"И еще я знаю, говорю, что она тебе дала".

"А что она мне дала? Пускай она подавится своим салом!.. У-у-у!" - и поехала и завела. Даже скалка, кажется, сама выпала из рук.

Ну как, Василь, здорово?

Чугунок смотрит на меня, он явно удивлен моим молчанием.

- Не понравилось, что ли?

- Оно ничего, - улыбаюсь я. - Да можно было бы получше сделать.

- Еще лучше? - удивляется Чугунок. - Эх, черт! Может, и правда, надо было мне с тобой посоветоваться.

- Я вчера по-другому думал, - говорю я, кончая работу. - Не надо было бы и в хату к ней ходить и поднимать тарарам с бабами. Культурно можно было сделать. Подготовил бы кто-нибудь из нас доклад про эту самую петрушку с обновлением и прочитал. Тогда можно было бы и луковкой натереть или этой самой химией, за которой ты натощак в аптеку бегал. Что, Алексей Чудотворец, не так?

С новой цигаркой в сжатых губах Чугунок растерянно смотрит на меня большими цыганскими глазами и молчит, раздумывает, как тут быть.

- Здесь у тебя что-нибудь найдется? - кивает он затем на мою книжную полочку.

- Такого, чтобы коротко и как раз об этом, нет. В библиотеке нашей, кажется, были такие брошюрки.

- Хрен их там раскумекает. Не с моим ртом да мышей ловить.

Я надеваю свой только что отремонтированный военный сапог, а он, Алесь, говорит:

- А про кличку ты уж, брат, не болтай.

- Про какую кличку?

- Ну, что я - чудотворец.

- Сделаешь доклад - не скажу. Да ты же сам ее и выдумал. Свою сермяжку, говорят, носить не тяжко.

Мы выходим из хаты и расходимся каждый в свою сторону: Алесь в кузницу, а я на склад, куда мы сегодня свозим со дворов семенной фонд.

- Так помни, - говорит еще раз Алесь. - О чудотворце ни слова.

Эта просьба кажется мне такой мальчишеской, что я останавливаюсь и гляжу вслед Чугунку. Самому хочется стать моложе. Я кричу:

- Эй, Алексей!

И он догадывается, на что я намекаю. Сняв свои овчинные рукавицы, Алесь сует их в карман, и вот уже его ковальские лапы лепят снежок.

15

На рассвете следующего дня к тихой хате за речкой подкралась темная тень.

За двойными рамами окна горела лампа. Молодица сидела за пряжей. Она то следила за куделью, из которой быстрые пальцы вили тонкую нитку, то снова бросала взгляд на люльку. Люлька была подвешена к балке на тонких веревках, которые только прошлой зимой свил счастливый отец. Девочка в люльке успела уже немножко поплакать, пока разбудила маму, успела и позавтракать. Молодица покачивает люльку ногой, а ее дорогая "бессонница" только делает губками "ттппрр!.. ттппрр!..". Когда же она слышит ласковые слова укора и ловит глазенками знакомую улыбку, ее маленькие губки растягивает веселый смех.