Читаем без скачивания Негде спрятаться. Эдвард Сноуден и зоркий глаз Дядюшки Сэма - Гленн Гринвальд

Именно осознание этого укрепило Сноудена в решении стать разоблачителем. В 2012 году корпорация Dell переводит его из Мэриленда на Гавайи. Часть 2012 года он проводит, сохраняя документы, которые, по его мнению, должен увидеть мир. Он отбирает некоторые другие материалы не для публикации, а для того, чтобы журналисты могли познакомиться с контекстом, в котором созданы системы, о которых им предстояло писать.

В начале 2013 года Сноуден понял, что ему для завершения картины требуется одна подборка документов, которую он хотел представить миру, но к которой не имел доступа, работая в Dell. Эти документы он мог достать, лишь заняв другую должность – и его на нее в конце концов назначили. Это должность аналитика по инфраструктурным решениям, в качестве которого он смог получить допуск к хранилищу материалов, непосредственно касающихся слежки АНБ.

Не оставляя своей цели, Сноуден подал заявление на вакантную должность, открывшуюся на Гавайях в Booz Allen Hamilton, одной из крупнейших частных компаний в США, имеющих контрактные отношения с государственными агентствами безопасности, в которой нашли приют немало бывших государственных служащих. Чтобы занять эту должность, он пошел на понижение зарплаты, но получил доступ к тому необходимому массиву документов, которые, по его мнению, были нужны для полноты картины деятельности АНБ по наблюдению за гражданами. И действительно, ему удалось собрать информацию о секретном отслеживании со стороны АНБ целой телекоммуникационной инфраструктуры внутри Соединенных Штатов.

В середине мая 2013 года Сноуден попросил о двухнедельном отпуске с целью лечения от эпилепсии, болезни, о наличии которой у себя он узнал всего за год до этого. Он собрал чемоданы, взял с собой несколько флеш-накопителей с документами АНБ и четыре пустых ноутбука, которые собирался использовать в различных целях.

Своей девушке он тоже не сказал, куда едет; но это не выглядело необычно, поскольку, разъезжая по служебным делам, он не имел возможности сообщать об этом. Он не хотел посвящать ее в свои планы, чтобы не подвергать преследованиям после того как его личность будет установлена.

20 мая он прибыл с Гавайев в Гонконг, поселился в отеле Mira под своим настоящим именем и с тех пор оставался здесь.

Сноуден проживал в отеле довольно открыто, расплачивался собственной кредитной картой, поскольку, как он понимал, каждое его действие будет тщательно изучаться правительством, средствами массовой информации, практически всеми, кто этого пожелает. И он хотел предотвратить заявления о том, что он иностранный агент, оснований для которых было бы больше, если бы он скрывался все это время. По его словам, он готовился показать, что означают его действия, что никакого заговора не было и что он действовал в одиночку. Перед гонконгскими и китайскими властями он представал как обычный бизнесмен, а не как скрывающийся изгнанник.

«Я не собираюсь скрывать ни кто я, ни что я, – сказал он. – У меня нет причин прятаться в угоду теориям заговора и кампаниям по охоте на ведьм».

Затем я задал Сноудену вопрос, который вертелся у меня в голове с самого первого нашего разговора в онлайне: почему, решив показать миру документы, он выбрал Гонконг в качестве пункта назначения? Его ответ характерным образом показал, что это решение основывалось на тщательном анализе.

Его главной целью, сказал он мне, было обеспечение его собственной физической безопасности в период работы над документами вместе со мной и Лорой. Если бы американские власти раскрыли его планы относительно документов, они бы попытались остановить его, арестовать или даже убрать. Гонконг, несмотря на полунезависимость, является китайской территорией, и Сноуден посчитал, что американским агентам действовать против него здесь будет сложнее, чем в других странах, например небольших латиноамериканских государствах, таких как Эквадор или Боливия, которые он тоже рассматривал в качестве возможного места укрытия. Кроме того, Гонконг наверняка проявил бы большую волю и имел больше возможностей для противостояния давлению со стороны США, чем какое-либо европейское государство, к примеру Исландия.

И хотя главным соображением для Сноудена при выборе страны оставалось его стремление предъявить общественности документы, оно все же не было единственным. Он предпочел место, где еще были привержены политическим ценностям, значимым для него самого. Он пояснил, что народ Гонконга, хотя и находится под жестким правлением Китая, боролся, чтобы сохранить базовые политические свободы и благоприятный климат для инакомыслия. Сноуден подчеркнул, что лидеры Гонконга избираются демократическим путем, здесь проводятся демонстрации протеста, в том числе ежегодный марш в память о жертвах расстрела [студентов] на площади Тяньаньмэнь.

У него имелся выбор среди других стран, которые предоставили бы ему еще большую защиту от возможных преследований со стороны Штатов, в том числе и континентальный Китай. И среди них, безусловно, были государства с большей политической свободой. Однако именно Гонконг мог обеспечить Сноудену физическую безопасность в благоприятной политической обстановке.

Конечно, у этого решения были и свои недостатки, и Сноуден о них знал: в частности, связь с государством Китай давала много дополнительных поводов для его очернения. Однако идеального во всех отношениях выбора не существовало.

«Все варианты имели какие-то изъяны», – повторил он не один раз, но Гонконг дал ему ту меру безопасности и свободы передвижения, которую трудно было бы найти где-либо еще.

Как только я узнал все детали истории, у меня появилась еще одна цель: убедиться в том, что Сноуден понимает, что может случиться с ним, когда его личность его, как источника, будет установлена.

Администрация Обамы начала против подобных разоблачителей кампанию, которую люди из политических кругов называли беспрецедентной. Президент страны, чья выборная кампания строилась на утверждении, что это будет «самая прозрачная администрация в истории», обещавший защиту разоблачителям, которых он называл «благородными» и «мужественными» людьми, теперь предпринимал действия, прямо противоречащие этим заявлениям.

Администрация Обамы в соответствии с законом о шпионаже 1917 года подвергла преследованиям фактически вдвое больше правительственных служащих, раскрывших секретную информацию – всего семь человек, – по сравнению со всеми предшествующими администрациями за всю историю Соединенных Штатов взятыми вместе. Акт о шпионской деятельности, принятый во время Первой мировой войны, позволил Вудро Вильсону объявить противозаконными выступления несогласных против войны; были введены жестокие наказания: пожизненное заключение и даже смертная казнь.

Без сомнений, на Сноудена закон обрушился бы всей своей мощью. Министерство юстиции обвинило бы его в преступлениях, за которые полагалось пожизненное заключение, и можно было предположить, что его объявили бы изменником.

«Как вы думаете, что будет с вами, когда источник информации будет раскрыт?» – задал я этот вопрос.

Сноуден ответил сразу, из чего можно было заключить, что он много раз задавался им сам.

«Скажут, что я нарушил Закон о шпионаже. Что совершил тягчайшие преступления. Что я помогал врагам Америки. Что поставил под удар национальную безопасность. Я уверен, что в моем прошлом раскопают каждую мелочь, возможно, раздуют ее или даже что-то сфабрикуют, чтобы представить меня преступником».

В тюрьму он попасть не хотел.

«Я попытаюсь избежать этого. Но если результат будет именно такой, и я знаю, что шанс очень велик, то я некоторое время назад решил, что к чему бы меня ни приговорили, я смогу с этим жить. Единственное, с чем я не смог бы смириться, – с тем, что я ничего не сделал».

С этого первого дня и в дальнейшем я находился под большим впечатлением от решимости Сноудена и его трезвого осознания того, что с ним может произойти. Ни разу я не видел, чтобы он проявил хоть каплю сожаления, страха или волнения. Без тени сомнения он говорил о своем выборе, о его возможных последствиях и был готов принять их.

В Сноудене чувствовалась сила, которая помогла ему принять решение. Говоря о том, что может сделать с ним правительство, он не терял своего потрясающего самообладания. Было удивительно видеть молодого, двадцатидевятилетнего человека, который так относился к угрозе провести десятки лет или всю жизнь в тюрьме для особо опасных преступников – перспективе, способной навести леденящий ужас на каждого, – и это восхищало. Его мужество оказалось для нас заразительным: мы с Лорой много раз пообещали друг другу и Сноудену, что все, что бы мы ни предприняли с этой минуты, будет проявлением уважения к его выбору. Я чувствовал себя обязанным рассказать историю Сноудена именно в том духе, который определял его поступок, – смелости, коренившейся в убеждении в своей правоте, и бесстрашия перед преследованиями и угрозами, которые могли посыпаться от официальных лиц, желавших скрыть свои действия.