Читаем без скачивания Шотландская сказка - Энн Вулф

— Осторожно, Грэйн! Что с тобой?

Но Грэйн молчала, потому что не могла ответить. В ее голове крошечным зверьком крутился вопрос: почему никогда раньше она не чувствовала того тепла, той силы, что исходит от рук и тела Осгарда? Смутное чувство зашевелилось внутри нее, и пока Грэйн не могла понять, объяснить себе его природу. Что было в этом чувстве? Воздух гор, дымное сияние озера, бликующего где-то внизу, в другом мире, в другой жизни; солнце, залившее золотым молоком весь холм: странная, щекочущая дрожь внутри, перекатывающаяся маленьким стеклянным шариком из одного места в другое… В этом чувстве была вся радуга этого дня, заключенная в лабиринты души и тела Грэйн. Только имени ему все же не было…

— Грэйн! Грэйн! Да очнись же ты! — Осгард тряс ее так, будто пытался вытрясти душу. — Что ж ты смотришь на меня и молчишь? Грэйни, ну прекрати же пугать меня!

Грэйн с трудом заставила себя отстраниться от Осгарда. Странное чувство потихоньку уходило, оставляя после себя небольшой горьковатый осадок. Девушка по-прежнему не могла понять, что было в этой щекочущей, томительной тоске, но уже сознавала, что Осгарду Флинною знать о нем не нужно. Она попыталась сконцентрироваться, собрала воедино все рассыпавшиеся чувства и благодарно улыбнулась Осгарду.

— Спасибо, что поддержал. Не будь тебя, я бы свалилась — костей не собрать. Чем выше, тем чище воздух… Голова закружилась, я не сразу поняла, в чем дело.

— Ну и напугала ты меня, — с облегчением вздохнул Осгард. — Я уж подумал, тебе совсем плохо.

— Ничего, теперь я в порядке.

Так ли уж она в порядке? У Грэйн не было уверенности в этом. Прикосновения Осгарда пробудили в ней чувства, которые раньше мирно спали где-то в закоулках души. Девушка старалась думать только о предстоящем спуске с холма, но ей это не очень удавалось, потому что после тех странных мгновений в голове звучала заунывная мелодия волынки, а перед глазами маячили темные, густо-карие глаза Осгарда. Что бы это значило?

Осгард спускался первым и периодически поглядывал на Грэйн, идущую следом. Рядом с Грэйн бежал верный Мэлфи, размахивая своим пышным, как веер, хвостом. Как бы у Грэйн опять не закружилась голова… Холм, конечно, не гора, но спуск довольно крутой. Странно, раньше она легко бегала по горным тропам и ничего подобного с ней не случалось…

— Скажи мне, крошка Грэйни, что ты ела на завтрак? — спросил Осгард, когда они наконец преодолели спуск и оказались внизу, у самой границы леса.

— На завтрак? — переспросила Грэйн и, к своему удивлению, вспомнила о том, что позавтракать-то она и забыла. Накормила животных, собрала в узелок еду, а сама и хлебной крошки не проглотила… — Ничего, Ос. Я забыла поесть. Так суетилась, чтобы успеть вовремя, — начала она было оправдываться.

— Молодец, крошка Грэйни, — ехидно улыбнулся Осгард. — А я-то, дурак, никак не могу понять, почему у тебя, превосходно лазающей по горам, кружится голова на каком-то там холме… Теперь все ясно. Я тут кое-что собрал, — он ткнул пальцем в свою холщовую сумку, где вчера лежала волынка, — да и ты, я вижу, не с пустыми руками. Так что давай-ка сядем и перекусим чего-нибудь.

— Согласна!

Грэйн сбросила с себя плащ и расстелила его на мягкой, совсем недавно пробившейся траве. Осгард проделал то же самое со своей курткой. Рассевшись на импровизированном ложе, парочка принялась потрошить узелки с провизией. Мэлфи уселся рядом с ними, предвкушая, что лакомые кусочки, как обычно, полетят к нему в пасть. Уж хозяйка-то точно подбросит ему чего-нибудь вкусненького. Да и ее приятель вряд ли устоит перед ласковым взглядом карих собачьих глаз… У самого-то глаза тоже карие…

Надежды Мэлфи оправдались. Осгард с аппетитом уминал картошку, но не забывал подбрасывать куски собаке. Мэлфи не относился к разборчивым собакам, питающимся лишь мясом. К великому счастью Грэйн, пес был всеяден. Поэтому и картошка, и хлеб, и яйца мгновенно исчезали в бездонной песьей глотке. Осгард с набитым ртом продолжил старую тему о поверьях, обычаях и приметах. Он считал, что вера людей в сверхъестественное никогда не изживет себя, потому что человек не может жить без веры, но, что самое главное, человеку всегда нужно на кого-то рассчитывать и на кого-то пенять. Пусть даже этот кто-то будет жить лишь в человеческом воображении. Вот он и пеняет — на тени от костра, на молнию, на последние стебли хлебных колосьев…

Грэйн и слушала, и не слушала Осгарда. Девушка понимала все, о чем он говорил, и даже соглашалась с ним, но какая-то часть ее по-прежнему была там, на холме, в его объятиях. Грэйн смотрела в его глаза и не могла понять, почему раньше не замечала, какие они глубокие, умные, немного грустные и очень добрые. Точнее, добрыми глаза Осгарда казались ей и раньше, но никогда она с такой острой нежностью не чувствовала эту бесконечную доброту. Может, все-таки стоило сказать ему об этом? Но что-то подсказывало Грэйн, что едва ли Осгард обрадуется ее странным чувствам. Лучше забудь об этом происшествии, шептал ей внутренний голос. Лучше забудь и живи спокойно — так, как раньше. Кажется, тебе это неплохо удавалось…

Позавтракав, а заодно и пообедав, Осгард и Грэйн продолжили свой поход. На этот раз их ожидал лес, но не сумрачные заповедные гущи, а самый обычный лес из серебряных берез, дубов и деревьев ольхи. За лесом находилась вересковая пустошь, куда им и нужно было попасть, — именно в ней водились тетерева.

Лучи солнца с легкостью пробивали себе дорогу через ветви деревьев, которые только-только начали покрываться зеленой листвой. Листва была нежной, клейкой и какой-то прозрачно-янтарной, насквозь просверленной солнечным светом. Шаги Осгарда и Грэйн, хрустящие от валяющихся тут и там веток, звучали странно и весело в застывшей тишине леса. Одинокие путники в весеннем лесу, залитом золотыми лучами… Она — только что распустившийся голубой колокольчик, и он — дуб, еще молодой, но уже закаленный холодом и ветром… Они шли молча, словно боясь нарушить эту хрупкую, ласковую тишину, которая обволокла их со всех сторон и наполнила сердца трепетным весенним звоном.

Мэлфи неотступно следовал за ними, словно боясь заблудиться, потеряться в лесу, полном самых разнообразных и странных запахов. Он бежал за хозяйкой, задрав пушистый хвост, то и дело обнюхивая подозрительно пахнущий ствол ольхи или березы. Здесь по стволу пробежала белка, а вот под этим деревом лежал совсем уж непонятный зверь…

Осгард изредка оборачивался на Грэйн, идущую позади. Нет, он не боялся, что девушка отстанет или заблудится, — он прекрасно знал, что лес для Грэйн почти что дом родной. Просто ему было приятно смотреть на ее нежное лицо, обрамленное выбившимися из-под синего платка пепельными локонами, какое-то особенно одухотворенное сегодня. Как будто солнечный день наполнил ее глаза новым светом, искрящимся сиянием. Растопил в них льдинки, еще вчера плавающие вокруг черного зрачка. Сейчас ее серые глаза казались почти синими, такими яркими, словно их покрасили акварелью или гуашью. Осгард любовался ее лицом и думал о том, что будь он художником, непременно написал бы с нее картину. При этом он не стал бы одевать Грэйн в нарядное платье, сажать на красивый диван. Он написал бы ее в этом потертом плащике и старом вылинявшем платке, который удивительно подходил к ее глазам… Написал бы ее в лесу, между пятнистых стволов деревьев, озаренную солнцем, словно каким-то высшим светом. Написал бы ее глаза, искрящиеся и задумчивые, томные и ласковые, светлые и темные. Их взгляд, устремленный куда-то вдаль, на призрачный силуэт мечты…