Читаем без скачивания Керенский. Вождь революции (СИ) - Птица Алексей

В течение недели небо над Верденом было закрыто клубами порохового дыма и днём, и ночью, не меньше, чем при ядерной зиме. С обеих сторон только убитыми было потеряно до полумиллиона человек, но в России об этом мало кто знает. Всё познаётся в сравнении, увы.

Так вот, перегнувшись через перила ложи зала заседаний, Керенский смотрел вниз и пытался разобраться в чувствах тех, кто сидел молча, или, наоборот, яростно вскакивал со своего места в попытках чего-то доказать окружающим.

Люди жаждали нового и были наполнены какой-то дикой энергией, это чувствовалось в зале и отражалось в самой атмосфере заседания. Разместившиеся в президиуме члены Петросовета попеременно звонили в колокольчик, пытаясь утихомирить толпу, галдящую на разные голоса, но это удавалось с большим трудом. Неслышимый в гуле выкриков, хрустальный звон не смог оборвать криков спорящих между собой людей.

Один за другим к трибуне выходили докладчики и, тряся сжатыми кулаками, говорили, требовали, кричали о свободе, революции, социализме и гражданских правах. Керенский слушал и удивлялся наивности людей, с которой они верили во все эти словесные кружева, абсолютно не понимая их истинной сущности. Многие как мантру повторяли заученные, или часто слышимые слова, не понимая, ни что они означают, ни зачем они их говорят.

Главным посылом всех разговоров было окончание войны.

«Но кто же вам даст войну закончить?» — подумалось Керенскому, — «Впрочем, вот у кого можно было найти деньги и взять их под конкретные задачи. Не те, что будут диктоваться спонсорами, а для реализации только своих честолюбивых замыслов. Спонсорами были и Англия, и Франция, и Германия с Австро-Венгрией, они же были и основными выгодоприобретателями в случае развала Российской империи. Где-то там, на их заднем дворе, маячили САСШ. Вот им всем и надо было раздавать обещаний с три короба. Главное, пробежаться вскользь по лезвию и вовремя спрыгнуть с него. В конце концов, обещать — не значит жениться.

А потом, как в старом анекдоте про лошадь, «но не шмогла я, не шмогла». Извините! Политика — это весьма непростая вещь, а большевики не на свои кровные и честно заработанные живут и агитируют за окончание войны. Ни в жизнь не поверю, чтобы их лидеры печатали газеты, содержали парт аппарат и оплачивали командировки своим членам за свой счёт.

Любая политика — это, прежде всего, деньги, деньги и только деньги, ну и идея, и фанатики этой идеи, куда же без них! Остальное — болтология и враньё, враньё и болтология.

Все партии снабжались деньгами и жили отнюдь не за счёт государства. Но если кадеты и октябристы происходили из самых зажиточных слоёв Царской России, финансируя сами себя, не чуждаясь, впрочем, определённых преференций от иностранных граждан, то все остальные стояли на довольствии у сторонних лиц, сильно заинтересованных в них.

Кому выгоден сепаратный мир с Германией? Германии! А кто ратует за это и агитирует солдат против войны — большевики! А зачем? Ну, нравится им это. Берегут солдат. За Родину переживают. А на чьи деньги переживают? На общественные, правда, общество не российское, но всё же…

Кто ратует за продолжение войны? Эсеры и кадеты, да еще меньшевики, а потому, делайте выводы, господа! Здесь у них интерес, правда, позаковыристей будет и, скажем так, весьма разноплановый, но всё же…, всё же…»

Послушав и посмотрев на бурлящее внизу человеческое море, откуда уже посматривали на их галёрку, Керенский с Коноваловым засобирались и ушли. Путь их лежал к месту заседаний Временного комитета Государственной думы. Мимо проходили и пробегали разные люди, не задерживаясь в сознании Керенского. Он шёл вслед за Коноваловым, который показывал дорогу, и не обращал ни на кого внимания.

В Екатерининский зал они зашли тихо и, пройдя к столу президиума, были встречены лично главой Временного Комитета Родзянко. Впрочем, он тут же увёл их в свой кабинет.

Вольготно рассевшись в большом кресле, он предложил присесть и Коновалову с Керенским. Те чинно присели на стулья рядом со столом в центре кабинета. Александр лишь досадливо поморщился: они невольно оказались в положении просителей, поставили себя ниже Родзянко, пусть и случайно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава Комитета производил хорошее впечатление. Этот грузный, мощный человек, с решительным и уверенным лицом, обрамлённым усами и короткой, с проблесками седины, бородкой, был полностью уверен в себе. Даже, можно сказать, слишком уверен. Сразу видно бывалого авантюриста.

Михаил Владимирович Родзянко, в узких политических кругах больше известный как «Барабан» за свой громкий голос и грузную фигуру, грузно развалился в кресле и пристально рассматривал бледного, ещё не оправившегося от травмы Керенского. Коновалова он удостоил лишь мимолетным взглядом, после которого сразу же начал разговор:

— Итак, любезный Александр Фёдорович, вы снова с нами и снова в строю. Признаться, без министра юстиции сейчас будет довольно сложно работать. Особенно после отмены смертной казни, тем более, что вы ещё и член Временного Комитета.

— Я знаю, Михаил Владимирович, потому я и тут. Готов с новыми силами броситься в самое пекло революционной борьбы и сражения за свободу! Только тогда мы победим, когда будем ясно знать и понимать все цели революции и …

— Да! — громкий возглас Родзянко прервал речь Керенского на полуслове, — Я ещё раз убедился, что вы прекрасный оратор и умеете подать любую информацию в нужное время. Однако мой кабинет не то место, где стоит оглашать воздух вашими пылкими революционными речами. Вы, как министр юстиции, должны понимать, что сейчас вся сила и власть принадлежит Временному Комитету Государственной Думы.

Керенский опешил. Этот Родзянко был слишком уверен там, где никакой уверенности не должно было быть вообще. Сейчас царил разброд и шатание, поддерживаемое хаосом разновекторных и не всегда обдуманных решений людей, стоящих у власти.

По всей видимости, глава был полностью уверен в своём абсолютном могуществе, за которым, однако, стоит один пшик. Но Россия — это не Африка! И здесь обычная человеческая глупость или самонадеянность не пройдут, что и доказала сама история, наказав всех самонадеянных глупцов.

— Я не понимаю, на чём зиждется ваша уверенность, — Вежливо, но непреклонно заявил Александр Федорович, — Что вы, как Председатель Временного Комитета, имеете настолько полномочия. Пока я болел вы что, стали считаться выше Временного правительства, да ещё и законной властью? Или вы прошли все процедуры, которые предусмотрены для хотя бы условной легитимности? Например, по решению Сената?

— К чёрту Сенат! Государственная Дума является законодательным органом, и вам ли, Александр Фёдорович, об этом не знать?!

— Михаил Владимирович! Власть — это Временное правительство, а не Временный Комитет Думы, которая практически распущена и работает в очень усечённом составе. Кроме того, следующим законодательным органом будет Учредительное Собрание, которое ещё предстоит созвать. А вы тешите себя напрасными надеждами и пытаетесь взять в руки власть, которой не обладаете. Это просто удивительно, если не сказать больше!

Родзянко глумливо рассмеялся и снова заговорил. Его раскатистый голос отразился от стен кабинета и заставил болезненно поморщиться как Коновалова, молчаливо наблюдающего за происходящей пикировкой, так и Керенского, который медленно закипал от гнева.

— Временный Комитет и является Государственной Думой. Мы предпримем все меры, чтобы он обладал не меньшим влиянием, чем сама Государственная Дума.

«Вот что за гадство! Сидит тут, разваливает всё, до чего может дотянуться. И роль его в отречении от престола Николая II весьма непонятна. А ведь не последний человек был — Председатель Государственной Думы. На кого работаешь, дядя? Все вы только умеет разваливать, да декларации о намерениях подписывать».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И, неожиданно, даже для самого себя, Керенский сказал вслух.

— Сволочи!

Родзянко опешил.

— Что, простите!

— Нет, это я не вам, это я своим мыслям.