Читаем без скачивания Лето пахнет солью (сборник) - Наталья Евдокимова

Он замер и смотрел вперед.

Там, впереди, стояла девчонка. Наверное, Илюшиного возраста – лет четырнадцати.

Она была в легком летнем платье – светлом, как облака на небе, и коротком, как, как…

Девчонка посмотрела куда-то вниз и, слегка наклонив голову, сняла заколку с длинных светлых волос, а потом несколько раз взмахнула головой. Воздух засверкал от рассыпавшихся блестящих звездочек.

Девчонка была прекрасна.

Илюша сглотнул и с трудом выдавил:

– Каваи…

Девчонка – со светлым лицом, с длинными черными ресницами, единственная девчонка в мире – медленно подняла голову, посмотрела на Илюшу и тихо ответила:

– Сугой.

– Кампай, – пробормотал сраженный Илюша.

– Какой еще кампай? – удивилась девчонка, но Илюша только снова сглотнул.

А потом спросил:

– Ты нетбук брала? Или ноут?

– Он там, – сказала девчонка. – В траве.

Илюша сделал несколько шагов вперед. Девчонка взяла его за руку, и они скрылись в высокой траве под нарастающий треск настоящих японских цикад.

28 июля – 12 августа.

Кувырком

Если уж так смотреть, то все началось с рождения. С самого рождения у меня вьются волосы, и еще родители меня сразу же назвали Евдокией.

Евдокия – хорошее имя, пока оно не превращается в Дусю. Сказать вам, как быстро оно в Дусю превращается? На раз-два. Вот была Евдокия, а вот вам и:

– Дуся, сю-сю-сю, детка кучерявенькая наша, иди к маме.

Я не шла. Понятное дело, что я не шла. Во-первых, у меня вились волосы, во-вторых, меня называли этим дурацким именем. Если бы одно из двух, еще ладно. Но все вместе – невыносимо.

Вы скажете, что такого во вьющихся волосах? Это вы так скажете, если они у вас не вьются. Тогда вы, может, даже мечтать будете, чтобы волосы кудрявились, как у Володи Ульянова в детстве. Это, по-вашему, красота? По-моему, лучше быть лысой.

И называться лучше по-другому. Хотя бы Тамарой. Тамара – красивое имя, его в Дусю не переделаешь. Потому я только на это имя и откликаюсь. А с лохматой головой уж ничего не поделаешь. Если постричь налысо – я замерзну. Я вообще мерзлячка. Наверное, это из-за имени. Было бы имя нормальное – холод бы переносила до минус пятидесяти не моргая.

Ну так вот. Если уж так не повезло с рождения, что можно сказать о летней поездке? Конечно, все пойдет наперекосяк.

Начать с того, что я забыла дома паспорт. Нет, я вообще забыла, что он у меня есть! Четырнадцать мне стукнуло на днях, я пришла в паспортный стол, красиво расписалась в моем главном, как говорят, документе, сунула его папе для покупки билетов и забыла навсегда. А папа, конечно, паспорт выложил к моим вещам. Он все мои вещи к моим вещам выкладывает, хоть это документы, хоть ластики полустертые.

Так что мы с билетами оказались в одном месте, а мой паспорт – в другом. Честно говоря, если бы не эта ерунда с именем, то я бы ничего не забыла. А так родители проедали-проедали мне плешь в моих головных завитухах, чтобы я имя поменяла, а я так держала оборону… Они говорят: «Будешь получать паспорт, поменяй имя на Тамару». А я отвечаю: «Нет уж, пусть останется вам в наказание, Дуся так Дуся, терпите». Они: «Ну пожалуйста». А я им: «Никаких пожалуйста. Будете в следующий раз думать, как ребенка называть». А они говорят, что им уже некогда о таких вещах думать, что скорее я о таких вещах думать теперь буду… И ластятся: «Ну Томочка, ну смени имя»…

Мы едем в городском автобусе, мысленно уже в поезде трясемся, как папа спрашивает:

– Билеты, паспорта? Я на всякий случай.

И я ему спокойно так говорю:

– Мой паспорт в верхнем ящике стола.

Ну и кричим водителю:

– Остановите!

Водитель, конечно же, отвечает, что затормозит только на остановке, мама до остановки кусает локти, папа мнет ручки сумки, а я спокойна, как скала, потому что в паспорте черным по белому написано: «Евдокия», и любому дураку ясно, что это не я. Так что меня можно всюду пускать без документов. Не понимаю, почему папа так распереживался. Да и вообще – я была бы не против, если бы они уехали, а я осталась. Потому что и лето везде одинаковое, и цветы я поливать умею, а уж друзей в гости умею приглашать еще лучше.

Но мы на такси домчались до дома, схватили мой паспорт и успели-таки на вокзал… Примчались к самому отправлению. Стоим, тяжело дышим, билеты с моим паспортом вместе проводнику суем…

Видели бы вы, как на нас смотрел проводник!

То есть он смотрел то на наши билеты, то в мой паспорт, то на нас. Видит, значит, что никакая я не Евдокия, и в паспорте моем сплошное вранье!

Но проводник отвел взгляд в сторону, куда-то в район дальних столбов, и сказал скучным голосом:

– На завтра билеты.

– Что? – спросил папа и поправил очки.

Он всегда, когда волнуется, очки поправляет. И мама, когда волнуется, тоже очки поправляет. Здорово, что у меня зрение нормальное, а то бы я тоже поправляла очки, когда волнуюсь, – я очень легко перенимаю чужие дурные привычки. Думаю, привычку называть детей глупыми именами я тоже перейму. Я уже даже имя придумала, для мальчика. Не скажу какое, потому что оно переделывается совсем неприлично.

И вот стоим мы с сумками, смотрим на проводника, а тот смотрит то на фонари, то на провода. И папа безнадежно спрашивает:

– Так мы не едем, что ли?

– Завтра едете, – сказал проводник. – Можете даже не уходить никуда, подождать тут.

– Ну уж нет, – ответила мама и поправила очки. И говорит мне: – Пойдем, девочка наша, мы возвращаемся.

С некоторых пор родители вообще боятся называть меня по имени, как будто я их укушу. В общем, вместо того чтобы нюхать, какую еду едят в вагоне, мы на автобусе поехали домой. Ехали молча, даже я молчала. Приехали домой, а там бабушка цветы поливает. Мы ей ключ дали, чтобы она раз в несколько дней за цветами ухаживала. В общем, смотрим мы на нее, она тоже смотрит на нас и льет в цветы воду. Как-то совершенно не жалея воды. Еще бы жалеть – ведь мы на море поехали, и, если вдруг бабушка всю воду в цветы выльет, то мы с моря еще привезем.

Бабушка решила, что лучше маме сейчас ничего не говорить, и обращается ко мне:

– Дусенька! Вы уже вернулись?

– Да, бабушка, – сказала я. – Только мы цветы уже сегодня поливали. А я Тамара.

– Это ничего, – кивнула бабушка. Видимо, ничего страшного, что меня зовут Тамарой, Дуся из меня все равно куда лучше.

Я решила, пусть мама сама рассказывает бабушке, как меня на самом деле зовут, и ушла в свою комнату.

А я решила позвонить Кузнецовой. Это моя одноклассница. Честно говоря, не знаю, зачем я с ней все время разговариваю, но такая уж у меня привычка. Это доставляет мне какое-то непонятное удовольствие.

Я подумала, что за эти полдня Кузнецовой без меня слишком хорошо жилось. А людям нельзя расслабляться. И, хоть я и забыла сегодня паспорт, и мы за ним возвращались домой; хоть мы и перепутали числа и никуда не уехали; хоть бабушка явилась поливать цветы сразу же после нашего исчезновения… Все равно, все равно, разговор с Кузнецовой стал главным событием сегодняшнего дня. Потому я его перескажу полностью, от и до. Чтобы ясно было, что за человек Кузнецова. Я набрала номер и сказала:

– Привет, Кузнецова.

А она мне:

– Ой, а вы едете уже?

Я ей говорю:

– Вообще-то мы уже на море. Нечего ездить подолгу. Приехали, свалились на пляж, купаемся.

Тут Кузнецова ненадолго замолчала. Видимо, думает. А потом спрашивает:

– Это вы так быстро приехали?

– Ну да, – отвечаю я. – Одна нога здесь, вторая – в море.

Кузнецова опять замолчала. Ну и я ничего не говорила, чтобы она подумала как следует – это ей полезно. Думала она минуты три. А затем выдает:

– А вы на поезде ехали?

Я ей говорю:

– Ты совсем рехнулась, что ли? Как бы мы успели на поезде? За пару часов-то?

– Не знаю, – говорит Кузнецова. – На скоростном.

Я ей:

– Ты где ж видела такие скоростные поезда?

А она их видела, оказывается, по телевизору, в Японии. И тогда я спрашиваю:

– Но мы же не из Японии ехали, правда?

Она совсем грустно, чуть не плачет:

– Не знаю…

Мне ее жалко стало, что я над ней издеваюсь, она ведь такая бестолковая. Папа частенько говорит, что человек я вредный и недобрый. А я вот, оказывается, добрая и пушистая. В общем, успокаиваю ее:

– На самолете мы, на самолете! Билеты сдали на поезд, и вперед, вверх, в небо, к морю!

Кузнецова расцвела:

– И ты уже купалась?

Я ей:

– Да вот сейчас в море. Далеко не захожу, чтобы телефон не замочить.

Кузнецова прямо представила, как я там на море с телефоном. Даже я не могу этого представить, а она запросто. И говорит с придыханием:

– Ух ты…

А я:

– Это не ух ты, тут и утонуть можно.

И она так заботливо:

– Ну ты далеко не заходи тогда.

Я говорю:

– С телефоном не буду далеко заходить.

– А у вас там жарко? – поинтересовалась Кузнецова.

– Вообще, – говорю, – жарища. На мне можно яичницу жарить, так жарко тут у нас, на море.