Читаем без скачивания Вечерние беседы на острове - Роберт Стивенсон

Это было нашим развлечением, и я чувствовал себя менее одиноким, хотя пользы от него не было, потому что, несмотря на то, что он приходил, сидел, болтал, в магазин нельзя было заманить ни одного из его прихожан, и если бы я не принялся за другое занятие, то в доме не было бы ни фунта копры. У Февао, матери Умэ, было штук двадцать производительных деревьев. Работы у нас, как у отверженных, никакой не было, и вот мы, обе женщины и я, стали выделывать копру собственноручно. Копра такая получалась, что просто слюнки текли, пока ее готовили. Я до тех пор не понимал, как надували меня туземцы, пока не изготовил четырехсот фунтов собственными руками; а легка была моя копра до того, что я охотно сам бы принялся за ее вымочку.

Во время работы канаки забегали иногда посмотреть на нас. Как-то один раз пришел и Черный Джек. Он стоял среди толпы туземцев, хохотал, корча веселого комика и большого барина. Меня это взбесило.

— Слушайте, эй вы, Черный Джек! — крикнул я.

— Не с вами говорят, саа! [4] — откликнулся негр. — Я разговариваю с джентльменами.

— Я знаю. Да я-то обращаюсь к вам, мистер чернокожий, — сказал я. — Я желаю знать, видели ли вы головное украшение, полученное Кэзом с неделю тому назад.

— Нет, саа, — ответил он.

— Прекрасно! В таком случае, я сейчас вам покажу его родного брата, только чернокожего, и покажу через две минуты!

Я стал медленно подходить к нему с опущенными руками, и только в моих глазах отражалось волнение, если бы кто-нибудь потрудился посмотреть на них.

— Вы жалкий, хвастливый трус, саа, — сказал он.

— Увидите! — говорю.

Между тем он, вероятно, подумал, что я подошел достаточно близко, и так начал улепетывать, что ваше сердце порадовалось бы при виде его бегства. Так я больше и не видел этого презренного негодяя до той поры, о которой я собираюсь вам рассказать.

Одним из главных моих занятий была охота на кого попало в лесах, богатых всевозможной дичью, как говорил Кэз. Я упоминал о мысе, отгораживавшем с востока и деревню, и мое жилище. Тропинка вела вдоль него к ближайшей бухте. Тут дул ежедневно сильный ветер, и бурун набегал на берег бухты. Небольшой скалистый холм разделял долину на две части и прилегал к берегу. Прилив заливал его с наружной стороны, преграждая проход. Все это место было окаймлено лесистыми горами. К востоку границу составляли покрытые растительностью кручи, низшие части которых являлись вдоль моря просто черными утесами, испещренными киноварью; вершины же их состояли из глыб, поросших большими деревьями. Некоторые из них были ярко-зеленые, другие красные, а береговой песок черен, как ваши сапоги. Множество птиц, некоторые белоснежные, парили над бухтой, и среди бела дня летали, скрежеща зубами, вампиры.

Долгое время я ограничивался этой местностью и дальше не шел. Другой дороги и признака не было, и кокосовые пальмы у конца долины были, таким образом, последними, потому что все "око" острова, как называли туземцы его подветренную сторону, было пустынно. От Фалеза вплоть до Папа-малулу не видно было ни дома, ни человека, ни посаженного плодоносного дерева. Каменная гряда удалена, берега отвесные, океан бушует прямо среди утесов, — такое место едва ли может быть пристанью.

Я должен вам сказать, что, с тех пор как я стал ходить в лес, туземцы, не отваживаясь приближаться к моему магазину, охотно проводили со мною часть дня там, где никто не мог их видеть. Я уж начал кое-что понимать по-туземному, а большинство из них знало несколько английских слов, так что я мог поддерживать отрывочный разговор, без особенной пользы, разумеется; но у них не было уже такого злобного чувства. Пренеприятная вещь быть принятым за прокаженного.

Раз, в конце месяца, я сидел с одним канаком у опушки леса, выходящего на восток. Я дал ему вволю табака, и мы беседовали как могли. Он действительно знал по-английски больше других.

Я спросил:

— Нет ли дороги на восток?

— Одно время был дорога, — сказал он. — Теперь он забыт.

— Никто туда не ходит? — спрашиваю.

— Нехорошо, — говорит, — очень много дьяволов живет там.

— Ого! — говорю. — Так этот лес полон дьяволов?

— Мужчина — дьявол, женщина — дьявол, очень много дьяволов. Все время там. Человек он пойдет туда, он не придет назад, — сказал мой приятель.

Я подумал: "Если человек так хорошо осведомлен о дьяволах и так свободно говорит о них, то не мешает выудить кое-какие сведения относительно себя и Умэ".

— Вы меня считаете дьяволом? — спросил я.

— Не дьявол, а все равно дурак, — сказал он успокоительно.

— Умэ, она дьявол? — спросил я снова.

— Нет, нет, не дьявол. Дьявол живет в лесу, — сказал молодой человек.

Я смотрел на бухту и видел, как передняя завеса лесов вдруг открылась, и на черный берег, освещенный солнечным светом, вышел Кэз с ружьем в руках. Он имел блестящий вид в своей легкой, почти белой куртке со сверкающим ружьем, и земляные крабы разбежались от него к своим норам.

— Эге, приятель, вы сказали мне неверно, — сказал я. — Эз пошел, но пришел назад.

— Эз не то же самое. Эз — Тиаполо, — сказал мой друг и со словом, "прощайте" скрылся среди деревьев.

Я проследил, как Кэз прошел берегом и мимо меня домой в Фалеза. Он шел, задумавшись, что должно быть знали птицы, бегавшие около него по песку или кружившиеся и щебетавшие у него над самым ухом. По движению губ я понял, что он разговаривает сам с собой, а чем я был ужасно доволен, так это тем, что у него еще виднелось на лбу мое торговое клеймо. Скажу по правде, мне пришло в голову пустить ружейный заряд в его противную рожу, но у меня было лучшее намерение.

И здесь, и по дороге домой я все время твердил то туземное слово, которое я помнил по фразе: "Полли поставь котелок и приготовь нам чай" — теа-полло.

— Умэ, — спросил я, вернувшись домой, — что значит Тиаполо?

— Дьявол, — ответила она.

— Я думал, он называется Эту, — сказал я.

— Эту другой сорт дьявола. Живет в лес, есть канака. Тиаполо — важный, главный дьявол, живет дома как христианский дьявол.

— В таком случае, я дальше не подвинулся, — огорчился я. — Как может Кэз быть дьяволом?

— Не то, — пояснила она. — Эз принадлежит Тиаполо. Тиаполо очень любит Эза, все равно как сына. Положим, Эз что-нибудь хочет, Тиаполо ему сделает.

— Это очень удобно Эзу, — сказал я. — Что же он для него делает?

Последовал бессвязный рассказ всевозможных историй, из числа которых многие (вроде вынутого из головы мистера Терльтона доллара) были для меня совершенно понятны, но в других я ровно ничего не понимал. То, что больше всего удивляло канаков, меня удивляло меньше всего: а именно то, что он ходил по пустырю, населенном Эту. Некоторые из наиболее смелых сопровождали его и слышали, как он разговаривал с умершими, отдавал им приказания и невредимо возвращался, охраняемый покровителями. Некоторые говорили, что у него там есть церковь, где он поклоняется Тиаполо, и Тиаполо является ему; другие клялись, что колдовства тут вовсе нет, что он совершает чудеса силою молитв и что церковь вовсе не церковь, а тюрьма, в которой он содержит одного опасного Эту. Нему как-то раз ходил с ним в лес и вернулся, славословя Бога за эти чудеса. Наконец-то начало для меня выясняться положение этого человека и способы, которыми он достиг его, и хотя он был твердым орехом для раскалывания, я в уныние отнюдь не впадал.