Читаем без скачивания Благословенная тьма - Дмитрий Черкасов

У волка почти не осталось зубов: большая часть их была сточена и обратилась в мучную пыль. Почуяв скорую победу, волк возложил на круг передние лапы, вцепившись в него когтями. Круг не двигался, но минутой позже волчьи когти посыпались песком. Да, у Ляпы на глазах развернулась поистине непостижимая схватка; но он всем нутром чувствовал, что, кто бы ни вышел из нее победителем, ему самому это не принесет ничего хорошего. Ляпа плюхнулся на землю и задом пополз назад, откуда пришел. Вторично поднырнул под круг, испытав очередной прилив страха, – кто его знает, на что способна эта дрянь в застывшем состоянии, под волчьими клыками. Ляпа надеялся, что волк уже не в силах оторваться от круга и вряд ли пустится за ним в погоню: может, круг стал для волка важнее человека?

Он рассчитал правильно: волк только скосил на миг глаза, приметив ляпин маневр, и даже не двинулся с места.

Снова глубокий вдох – и вот Ляпа уже вне круга! Никаких последствий, лишь слабый ветерок коснулся его жалкой шевелюры. Та словно этого и ждала, и встала дыбом! Все так же ползком, задом, Ляпа вполз в чащобу, где поднялся на ноги и бросился наутек, не разбирая дороги.

Напоследок он все-таки не удержался и разок оглянулся, невольно замедлив бег.

Круг дробился и превращался… в волков!

Самый же первый волк, разжав сточенные зубы, отступил с измученным видом. Было очевидно, что он не в силах преследовать Ляпу. Но он победил: теперь хоровод несся, как заведенный, и был образован ему подобными.

Народившиеся звери отличались от родоначальника лишь степенью материальности. Они выглядели не то чтобы волками, но тенями, призраками волков; в остальном же были точно такими же. Они шли на задних лапах, запрокинув головы и приоткрыв человеческие рты-пасти; они держали друг друга передними лапами, как совсем недавно держались за руки девушки. Все это совершалось в абсолютной тишине.

Ляпа не стал дожидаться, когда тени сгустятся и обретут способность к погоне. В том, что за этим дело не станет, он не сомневался. Он припустил еще быстрее, да не тут-то было: лес не хотел его выпускать. В скором времени вместо березняка Ляпа ворвался в топи, куда не совался никогда. Местами болото было освещено тем же светом, что и поляна; источника света снова не наблюдалось, но Ляпу уже это не интересовало. Его занимала лишь кратчайшая дорога домой.

Однако его вынесло не к дому, а к ярко освещенному пруду. На берегу он на мгновение задержался, поймав в воде собственное отражение. Надо ли говорить, что он стал седым, как лунь? Мало того – Ляпа еще и постарел лет на десять-пятнадцать, лицо его было изрезано глубокими морщинами. Он только сейчас обнаружил, что оставил на поляне и ружье, и сидор; он беззащитен и беспомощен.

– Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешного, – слова прилетели в ляпину голову как бы со стороны, и язык его ворочался сам по себе. – Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный…

Крест! Нательный крестик – где он? Ляпа сунул руку за пазуху – ничего. Крест исчез!

Возможно ли креститься, не имея креста?

Он не знал…

Позади него неожиданно затрещали сучья. Ляпа не стал дожидаться и выяснять, кто там возится. Постарел, не постарел, с крестом или без, но прыти у него не поубавилось. Он ринулся во тьму, стремясь лишь уцелеть и напрочь расставшись с надеждами вернуться домой до рассвета.

Леший кружил его, уводя все глубже и глубже в лесную глушь.

Свечение прекратилось, и Ляпа погружался в кромешную тьму. Задыхаясь, не в силах больше бежать, он остановился передохнуть.

Никто его не преследовал.

Поскрипывали древесные стволы, ухали невидимые птицы – может быть, совы, а может, и какие иные. До ушей Ляпы донесся далекий пронзительный вой. Слишком далекий, чтобы представлять непосредственную угрозу, но Ляпу будто ожгли кнутом! Не успев отдышаться, он вновь перешел на бег.

Глава 5

Крошкино

Спуск по реке занял остаток дня и захватил толику ночи.

Путешествие по воде не ознаменовалось никакими примечательными событиями, и протодьякон немного расслабился. Что бы ни говорили в Инквизиции, на что бы ни намекали местные жители – пока он не видел никаких причин для волнения. Было, напротив, неимоверно скучно, потому что Ступа словно воды в рот набрал и только знай себе орудовал то веслами, то шестом.

Поначалу было занятно, и Пантелеймон любовался непривычным пейзажем – большей частью его деятельность разворачивалась в городах, а еще – в горах, где он сражался с басурманами. Но вскоре красоты приелись, и он заскучал от однообразия. Примерно то же самое почувствовал бы любой человек, прикажи ему кто-нибудь в один присест освоить, скажем, здоровенный торт.

К немалому удивлению Пантелеймона, за всю дорогу проводник не позволил себе ни капли спиртного, а этого протодьякон опасался намного больше, чем невыясненных покуда вервольфов и прочей нечисти. Ступников демонстрировал нешуточную выдержку, и Пантелеймон терялся в догадках касательно ее источников. На закате он не выдержал и деликатно поинтересовался самочувствием проводника. Не болит ли голова и вообще – как ему удается столько часов прожить с трезвой головой?

В ответ на это Ступа хмыкнул и передернул плечами.

– Жить-то хочется, – ответил он коротко. – Жизнь – она дороже самогонки.

Философия, обычно не свойственная сильно пьющим людям.

Протодьякон решил не развивать тему.

– Ну да, ну да, – закивал он и умолк.

Он изнемогал от безделья, сидя на корме, и даже пару раз вызвался погрести, но получил категорический отказ.

В качестве объяснения Ступа повторил все те же слова. Жизнь, дескать, дороже и вообще весьма коротка.

Ступе не раз приходилось туго, река изобиловала порогами и водоворотами, но он уверенно преодолевал все препятствия даже в сгустившихся сумерках. Было совершенно очевидно, что этот маршрут он одолевал не однажды. И выламывался, скорее всего, для виду, просто набивая себе цену.

Причалили к берегу во втором часу после полуночи.

Ознакомиться с местностью в темноте не представлялось возможным, но у протодьякона сразу сложилось впечатление, что Крошкино как две капли воды похоже на Бирюзово, – впоследствии утро показало ему, что он не ошибся.

Все та же могильная тишина.

Тем не менее, до утра еще надо было дожить – Челобитных поймал себя на мысли, что, он, похоже, начинает думать на манер своего проводника. Для профессионального ликвидатора это никуда не годилось, и протодьякон принялся усердно молиться, прося Господа послать ему новые силы.

Ступа же, привязав лодку, зашагал вверх по откосу.

– Фонарь включи, – подал голос протодьякон, стараясь не отстать и не потерять его из виду.