Читаем без скачивания Памятное лето Сережки Зотова - Владимир Пистоленко

Она отобрала лучшие носильные вещи Сережкиных отца и матери, аккуратно сложила в два мешка.

Вечером пришел Степан Силыч и увез их на велосипеде Николая Михайловича. А дня через три во двор Зотовых въехал грузовик. В нем были мешки с мукой, зерном и другие продукты. Манефа Семеновна велела сложить все в ее горнице.

— Теперь вам на двоих хлебца до лучших времен хватит, — хрипел Силыч, помогая шоферу разгружать машину.

— А велосипед где? — удивленно спросил Сергей.

Степан Силыч сделал вид, что не слышит, и ничего не ответил. Тогда Сергей обратился с вопросом непосредственно к нему.

— Велосипед — тю-тю! Укатил! — усмехнувшись, сказал Силыч. — Кушать его будешь. Каждый день по кусочку. До самого конца войны хватит.

Велосипеда Сергею было жалко до слез.

Манефа Семеновна из горенки переселилась в комнату, где жил Сергей, там же в переднем углу над столом повесила лампаду и недавно появившийся у нее старинный образ с изображением Христа в терновом венке, распятого на кресте.

Быстро промелькнуло лето. Начались занятия в школе. Сергей пошел в четвертый класс.

В школе появились новые ребята. Их называли эвакуированными. Они рассказывали и о страшных боях, которые ведут наши войска, отбивая фашистов, и о том, что захватчики грабят все подчистую, дотла сжигают села и города, а людей, которые не успели бежать или попались в плен, — кого тут же кончают, чтоб на других нагнать страху, а остальных угоняют в неволю.

От их рассказов Сергею становилось жутко, даже не верилось, что может быть такое на белом свете. Придя домой, он подробно передавал все Манефе Семеновне. Она слушала его взволнованные рассказы и почти всегда горестно приговаривала одно и то же:

— Сбывается, все как есть сбывается по священному писанию.

Потоцкие сельчане разбирали по домам эвакуированных, делились с ними и жильем и всем, кто чем мог.

Однажды во время большой перемены в классе Сергея зашел разговор об эвакуированных: кто у кого живет, откуда приехали и кто такие. Спросили и Сергея. Когда же он ответил, что у них с бабушкой никого нет, кто-то из ребят спросил почему. Сергей почувствовал себя неловко, но он не знал и мог только пожать плечами.

— Не пускаете?

— У него бабка — скупердяйка.

Сергей не смолчал, вступился за Манефу Семеновну: она не скупердяйка, и если не знаешь, то нечего на человека и наговаривать.

Дома он спросил Манефу Семеновну, почему к другим поместили эвакуированных, а к ним — нет.

— Да так уж…

Видно было, что старуха не хочет говорить об этом.

— Мы не хотим, да?

Манефа Семеновна нахмурилась:

— Небось в школе настроили?

Сергей ответил, что никто его не настраивал. А спросил он, потому что в классе был такой разговор.

— Ну и пускай себе говорят, язык-то без костей.

Больше она не добавила ни слова. Только уже вечером, после молитвы, будто между прочим, снова заговорила о приезжих. По ее словам получалось, что все эти «вакуированные» сами во всем виноваты, потому что нагрешили. Вот господь и наказал их за все прегрешения. Он знает, кому и что воздать. Уж если заслужили, то пускай же теперь и несут на себе кару господню. Как в писании об этом говорится? Были когда-то два города, Содомия и Гомория. И уж больно распустились ихние жители, ничего и никого признавать не стали. Тогда взял господь да и поразил их смертью лютою — всех до единого пожрал огонь страшнеющий. Так случилось и с этими. И ни к чему их тащить в свой дом. Лучше от греха подальше. Так велит и старец Никон. Только об этом никому сказывать не надобно.

Глядя на ее строгое, задумчивое лицо, Сергей все больше утверждался в мысли, что Манефа Семеновна не взяла никого в дом только из-за боязни греха, а скупость тут совсем ни при чем.

И все же чувство неловкости не покидало его. Нет, что там ни говори, а нехорошо получается…

Через несколько дней после этого случая к Зотовым зашла Антонина Петровна Семибратова, председатель Потоцкого колхоза «Заветы Ильича». Манефа Семеновна встретила ее сухо, нехотя пригласила в избу.

Без дальних подходов Семибратова объяснила, что пришла узнать, не возьмут ли к себе Зотовы хоть небольшую семью эвакуированных. Завтра приедут двадцать новых семей, а размещать некуда. Ко всем, где можно было, уже вселили.

Манефа Семеновна терпеливо выслушала ее, тяжко вздохнула и, сославшись на свои постоянные болезни, наотрез отказала. Слова ее о частых болезнях немало удивили Сергея — он ни разу еще не слышал никаких жалоб Манефы Семеновны и ни разу не видел ее больной.

— Эх вы, люди… — с горьким упреком сказала Антонина Петровна. — Был бы дома Николай Михайлович Зотов, не посмели бы так самоуправствовать.

— Я не самоуправствую. Мне сам Николай Михайлович поручил хозяйничать. И Сережка на моей совести. За образом письмо лежит, там все сказано, — сдерживаясь, чтобы не нагрубить, оправдывалась Манефа Семеновна.

Семибратова ушла. Сергей сел за уроки. Он раскрыл книжку, склонился над ней, но не читал. Манефа Семеновна взглянула на него и раз, и другой:

— Ты чего задумался?

— Ничего, — немного растерявшись, ответил Сергей и тут же спросил: Баб Манефа, а что у вас болит?

— Ты о чем, Сереженька?

— Семибратовой вы сказали, что болеете.

— А-а-а! — протянула Манефа Семеновна. По ее тону трудно было понять, что именно хотела она сказать этим восклицанием.

Она пытливо взглянула на Сергея и как можно спокойнее спросила:

— А ты почему, Сереженька, заговорил об этом?

И Сергей откровенно признался — никогда не замечал и даже не думал, что Манефа Семеновна может заболеть.

Старуха задумалась. Значит, мальчишка понял, что она обманывает.

— Небось подумал — Манефа Семеновна неправду сказала? Так?

Сергей покраснел, хотел сказать, что ничего подобного не думал, но вместо этого согласно кивнул головой.

Она грустно усмехнулась и не спеша стала разглаживать на морщинистой руке набухшие синеватые вены.

— Старый я человек, Сереженька, — тихо заговорила она, — чтобы говорить, а тем паче жить неправдой. У-ух, какой старый! Седьмой десяток доживаю. Это очень много! А господь все не прибирает, терпит мои грехи тяжкие. Что касаемо Семибратовой, правду я ей сказала. Все-то косточки у меня и болят и ноют. А что поделаешь? Хоть кричи, хоть плачь, какая от того польза?! Господь не такие муки терпел. Сам терпел и нам велел. Да и нельзя мне хворать, как другим. Ну-ка свались я, что с тобой станется? То-то и оно. Ведь я для тебя живу. Один ты у меня, тут и вся радость и все горе. Тебе хорошо — и у меня на сердце весело, с тобой что-нибудь — мне в десять раз горше. Так-то вот, Сереженька. Что же касаемо этих беженцев, я уже тебе поясняла. Да я для них, для безбожников, даже пальцем не пошевельну. Другое дело — единоверцы. Тут последним куском поделись, останнюю рубаху отдай. Ну, да не об этом речь. Так что знай, Сереженька, Семибратовой я правду сказала. Истинную правду. Хотя таких, как она, и обмануть не грех. Она ведь безбожница и великая грешница! Из-за таких и другим тяжко на белом свете…

С тех пор как началась война, от Николая Михайловича не было ни одного письма.

В Потоцкое стали приходить похоронные извещения. В них писали о геройской смерти то одного, то другого бойца-сельчанина. В классе Сергея уже четверо ребят остались без отцов. И тревожно, страшно бывало Сергею всякий раз, когда он узнавал, что снова к кому-нибудь пришла беда…

В школе Сергей не задерживался ни на минутку. Едва успевал прозвенеть звонок, извещавший о конце занятий, он торопливо собирал портфель и бежал домой. Ворвавшись в комнату, он сразу же спрашивал:

— Письмо есть?

Но писем не было.

Сергей становился все более замкнутым и неразговорчивым.

Учить уроки Сергей садился против окошка. Раньше, то и дело поглядывая на улицу, он высматривал почтальоншу, тетю Варю, а завидев ее, с нетерпением ждал, что она завернет к ним во двор и отдаст долгожданное письмо. Теперь же, когда тетя Варя стала приносить и похоронные извещения, ему всякий раз хотелось, чтобы она прошла мимо.

Манефа Семеновна пыталась хоть немного рассеять его мрачное настроение. Она знала, как охотно слушал Сергей ее рассказы, но запас их был давно исчерпан, все повторялось по нескольку раз, и Сергей знал их наизусть. И Манефа Семеновна принялась за библейские легенды.

Однажды она стала рассказывать о том, как прогневался бог на людей и послал всемирный потоп. Всю землю залило водой, погибли тогда и люди и тварь животная. Остался в живых только праведный Ной со своим семейством, он спасся на корабле под названием «ковчег». Остались на развод и разные животные — бог приказал Ною взять с собой в ковчег всякой твари.

— И слонов? И льва?

— Сказано тебе, всех.

— Интересно, какой же у него корабль был? — недоверчиво спросил Сергей.