Читаем без скачивания Учитель фехтования - Артуро Перес-Риверте

Ее глаза вспыхнули странным огоньком.

– Первая битва – с открытым лицом. – Казалось, дополнительный риск разжигал ее еще больше. – Только один раз, обещаю вам.

Дон Хайме не переставал удивляться: эта женщина была упряма как дьявол. И невероятно тщеславна.

– Я снимаю с себя всякую ответственность, сеньора. Мне будет очень жаль...

– Прошу вас.

Дон Хайме вздохнул. Он явно терпел поражение. Настало время взять в руки рапиры.

– Ни слова больше.

Они поприветствовали друг друга, готовясь к поединку. Адела де Отеро действовала безупречно: она держала оружие неожиданно уверенно и твердо, положив большой палец на рукоятку сверху и крепко прижав сбоку указательный палец и мизинец. Рукоятка была на уровне груди, острие рапиры поднялось чуть выше. Она наступала классическим способом, на итальянский манер: к маэстро были обращены только правая сторона ее лица, острие рапиры, рука, плечо, бедро и носок, – все в одну плоскость, колени слегка согнуты, левая рука поднята вверх, кисть над запястьем. Дон Хайме невольно восхитился ее фигурой: Адела де Отеро походила на кошку, готовую к прыжку. Она опустила веки и прижала подбородок к шее. Глаза ее тускло мерцали, как в лихорадке; губы, обычно столь чувственные и выразительные, несмотря на шрам в правом уголке рта, были плотно сжаты и превратились в тонкую прямую линию. Все ее тело казалось напряженным, словно сжатая пружина, и опытный глаз дона Хайме отметил, что для этой странной женщины по имени Адела де Отеро происходящее было чем-то гораздо более значимым, чем просто занятное времяпрепровождение, случайный каприз. Стоило вложить в ее руку рапиру, как она мгновенно превратилась в опасного и безжалостного соперника. И дон Хайме, давно научившийся угадывать особенности характера человека по его манере сражаться, понял, что эта женщина несла в себе какую-то удивительную грозную тайну. И когда он, стоя перед ней, поднял рапиру и приготовился к защите, он сделал это так же внимательно и осторожно, как если бы перед ним был опытный соперник с боевой шпагой. Казалось, ему грозила неведомая опасность: игра вовсе не была невинным развлечением. Его старый профессиональный инстинкт никогда не ошибался.

Едва они скрестили рапиры, как маэстро понял, что некогда эта дама обучалась у великолепного учителя фехтования. Он сделал несколько атак, проверяя ее реакцию: она защищалась невозмутимо, спокойно сохраняя дистанцию. Маэстро догадывался, что перед ним противник чрезвычайно опытный. Достаточно было видеть, какую позицию она приняла в начале битвы, и уверенность, с которой она держала рапиру, чтобы мгновенно определить, к какому типу фехтовальщиков принадлежит его ученица. Адела де Отеро, без сомнения, умела сражаться. В ней чувствовалась странная смесь агрессии и спокойствия: она отважно бросалась вперед, но при этом сохраняла достаточное хладнокровие, чтобы внимательно контролировать действия опасного соперника, хотя маэстро неоднократно провоцировал ее на различные выгодные ему действия. Адела де Отеро благоразумно придерживалась уколов в четвертый сектор, стараясь при этом действовать сильной частью рапиры; когда же маэстро менял тактику, ставя ее в более жесткие условия, она легко уходила от атак. Как бывалый фехтовальщик, она смотрела не на лезвия рапир, а в глаза своего противника.

Дон Хайме нанес батман в третью позицию и ложно атаковал, прежде чем перейти к уколу в четвертый сектор. Он все еще проверял ее реакции, не нанося решающего укола. К его величайшему удивлению, Адела де Отеро ничуть не смутилась, и в какой-то момент ее рапира сверкнула всего в нескольких дюймах от его живота: с неожиданной храбростью она нанесла низкий укол во второй сектор, и в этот миг с ее губ слетел хриплый боевой клич. Маэстро поспешно отбил нападение, злясь на себя за то, что так легкомысленно утратил бдительность. Однако она тут же восстановила свои силы, отступила на два шага назад и затем, подавшись вперед, вновь атаковала в четвертый сектор. Губы ее были крепко сжаты, глаза пристально вглядывались в лицо противника; весь ее вид выражал предельную собранность и решимость.

– Великолепно, – пробормотал дон Хайме достаточно громко, чтобы она могла его расслышать, но она не выразила ни малейшего удовольствия от полученного комплимента. Ее межбровье пересекла вертикальная морщина, со лба по щеке сбежала капля пота. Юбка, казалось, не слишком сковывала ее движений; она держала рапиру чуть согнутой рукой, пристально наблюдая за доном Хайме. Он подумал, что в этот момент она была не такой обворожительной, как обычно; красота сохранилась, но сейчас казалось, что ее тело вот-вот задрожит от напряжения. Безусловно, в ней было что-то мужское. Более того, что-то темное и дикое.

Адела де Отеро не меняла своей позиции: она по-прежнему держалась на одной плоскости, чуть склонившись вперед и слегка откинув назад голову. Она без труда сохраняла правильную осанку, столь восхваляемую сторонниками классического стиля, – дон Хайме сам настойчиво рекомендовал ее своим ученикам. Он приблизился на три шага, и она тут же сделала три шага назад, сохраняя дистанцию. Он нанес укол в третий сектор, и она ответила ему, безупречно парировав полукруговой четвертой защитой, что показалось ему чрезвычайно ловким маневром. Маэстро поразило то, как чисто была выполнена эта защита, считающаяся одним из сложнейших действий; узнав ее секрет, фехтовальщик овладевал техникой высочайшего класса. Он выждал, чтобы Адела де Отеро атаковала в четвертый сектор, отразил нападение и нанес укол, обойдя руку; укол неминуемо настиг бы ее, если бы он намеренно не задержал наконечник в дюйме от ее тела. Она оценила маневр, отступила на шаг, не опуская рапиру; глаза ее сверкали от ярости.

– Я плачу вам не за то, чтобы вы играли со мной, как с начинающим, дон Хайме. – Ее голос дрожал от гнева. – Если вы должны уколоть, то уколите.

Маэстро пробормотал извинения, удивленный столь бурной реакцией. Мгновение спустя она упрямо насупилась, предельно сосредоточиваясь, и внезапно кинулась в атаку с такой яростью, что он едва успел парировать четвертой защитой, хотя ее напор заставил его отступить. Он сохранил дистанцию, но она возобновила нападение, нанося батманы, атакуя с необычайной скоростью и сопровождая каждое движение хриплым возгласом. Его поразило даже не само нападение, а тот яростный напор, с которым набросилась на него эта женщина. Дон Хайме медленно отступал, завороженно глядя на жуткое выражение, исказившее лицо противницы. Он увеличил дистанцию, но она продолжала наступать. Он вновь попытался увеличить дистанцию, парируя четвертой защитой, но Адела де Отеро приблизилась, нанесла батман и в конце концов уколола вниз. Отступив в третий раз, дон Хайме парировал низкой пятой защитой. «На сегодня хватит», – подумал маэстро, решив немедленно покончить с нелепой ситуацией. Но она вновь парировала третьей защитой и проворно атаковала в четвертый сектор, не дав ему времени опомниться. С громадным трудом дону Хайме удалось выйти из этого унизительного положения, он принялся осторожно наступать, выжидая удобный момент, чтобы обезоружить ее сухим четким движением. В следующий миг он поднял безопасный наконечник и приставил его к горлу противницы. Ее рапира со звоном покатилась по полу. Адела де Отеро отступила назад, глядя на приставленный к ее горлу наконечник с таким отвращением, словно только что избежала укуса змеи.

Они смерили друг друга взглядом, не произнеся ни слова. Дон Хайме с удивлением отметил, что ее лицо уже не дышало яростью. Злоба, искажавшая ее черты во время битвы, сменилась холодной и несколько ироничной улыбкой. Он заметил, что она довольна тем, что заставила его пережить неприятный момент, и почувствовал некоторую досаду.

– Разве можно вести себя столь безрассудно?.. В поединке с боевым оружием это могло бы стоить вам жизни, сеньора. Фехтование не игра.

Она откинула назад голову и весело расхохоталась, словно девчонка, которой удалась невинная шалость. Ее щеки пылали после недавнего напряжения, а над верхней губой блестели мелкие капельки пота. Ресницы тоже казались влажными, и в сознании дона Хайме пронеслась далекая и смутная мысль: именно так должно было выглядеть ее лицо после любовных объятий.

– Не сердитесь на меня, маэстро. – Ее голос и черты действительно совершенно преобразились: лицо излучало мягкость, нежное очарование теплой, одухотворенной красоты. Учащенное дыхание все еще вздымало ее грудь. – Я лишь хотела показать, что у вас нет оснований держаться со мной покровительственно. Если у меня в руке рапира, я ненавижу, когда со мной обращаются как с женщиной. Вы имели честь убедиться, что я могу быть достойным соперником, – добавила она, и в ее голосе дону Хайме послышалась смутная угроза. – А укол должен оцениваться независимо от того, кто его нанес.