Читаем без скачивания Благодетельница (сборник) - Елена Модель

Светлана шла по улице Горького, был март. Весна бушевала вовсю, срывая с крыш сосульки и растапливая снег в серую хлябь под ногами, она безобразничала на московских улицах, заражая людей безудержными желаниями и беспричинным оптимизмом. Света с восторгом месила жидкий снег и, расстегнув дубленку, дышала так глубоко, как будто хотела вобрать весну в себя, всю, без остатка. Она шла от Пушкинской площади вниз, к Интуристу, и вдруг увидела на углу у телеграфа высокого господина в легком плаще и меховой ушанке на голове. Так мог одеться только иностранец, имеющий смутное представление о погодных условиях в Москве. Мужчина нервничал. Он поминутно смотрел на часы и беспокойно озирался по сторонам.

Света остановилась. «Вот стоит мой муж», – подумала она и поразилась этой внезапной мысли.

Незнакомец тоже взглянул на девушку. Сначала коротко, а потом, как бы опомнившись, уставился на нее в упор и даже задержал дыхание от восторга. И тут как будто сама судьба взяла Свету за руку и подвела к владельцу меховой шапки.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросила она по-английски.

Иностранец продохнул и просиял восторженной детской улыбкой.

– Мне вас сам Бог послал! – воскликнул он. – Я уже сорок минут дожидаюсь моего шофера, он куда-то пропал вместе с машиной. Я впервые в Москве и совершенно не знаю, что мне теперь делать. Кстати, меня зовут Штерн, Даниель Штерн. – Он поспешно сдернул с руки толстую перчатку и протянул Свете руку.

Рукопожатие подействовало на Свету, как прохладный компресс, приложенный к воспаленной голове. Она сразу успокоилась. Ей не нужно было думать, как себя вести, все было абсолютно ясно, и искать ей больше никого не нужно. Ее мечта, так долго убегавшая от нее по московским переулкам, столько лет казавшаяся несбыточной, внезапно взглянула из-за угла и встала рядом. Оставалось только ждать.

Света ждала недолго. Уже на третий день знакомства Даниель, замирая от страха, спросил:

– Ты хочешь поехать со мной в Германию?

– С удовольствием, но ты же знаешь, в нашей стране это невозможно, – наивно возразила Света.

– А если нам пожениться? – голос Даниеля дрогнул.

– Ты делаешь мне предложение? – засмеялась Света и обвила его шею руками.

– Я люблю тебя, я хочу прожить с тобой всю жизнь, – заторопился Даниель, как бы боясь спугнуть свое счастье. – Умоляю, не мучай меня, скажи да! – Он опустил руку в карман и вытащил оттуда крохотную коробочку. – Вот – это тебе. – Он приоткрыл крышечку. На синем бархате сиял огромный бриллиант в тонкой золотой оправе.

Света ахнула и протянула руку.

– Ты мне еще не сказала «да», – шутливо возразил Даниель и спрятал коробочку с кольцом за спину.

– Да, да, да, – счастливо засмеялась Света и захлопала в ладоши.

Это была любовь без взлетов и отчаяния – спокойное деловое чувство. Сильное и крепкое. Первый кирпичик в здании семейной жизни. К осени они поженились, а зимой она уехала в Германию.

Немецкая зима встретила Светлану теплым южным бризом и запахом весны, вяло напоминающими московский март. Никакого буйства в виде снегопадов и метелей здесь не было. Все тихо и пристойно. Тихий климат, тихие маленькие города, украшенные, как елка в Рождество, игрушечными домиками с розовой черепицей, готические соборы, улицы без людей – тишина, мертвая тишина.

Из родного московского безобразия Света, как в вату, рухнула в эту вялую действительность. Ей казалось, что она спит тяжелым сном, полным неприятных чужих сновидений. Она часами бродила по городу в поисках воспоминаний, оглядывалась по сторонам в надежде кого-то встретить, вдыхала запахи, пытаясь вызвать ассоциации. Но город не откликался. Он был стерилен, как стакан, с которого стерли отпечатки пальцев. Света напоминала себе курицу, которой отрубили голову, а туловище все еще бежит, подчиняясь не успевшему осознать смерть инстинкту. Она не страдала. Ее тело тоже как бы бежало дальше. Оно разъезжало на дорогих автомобилях, бродило по богатому дому, отдыхало на дорогих курортах, но душа была отсечена и заброшена далеко-далеко, в московское безумие. Течение времени Света отсчитывала не по временам года, а по поездкам в Москву, частым и затяжным.

В Москве она вспоминала себя, и сердце начинало биться в приятном учащенном ритме, и появлялось радостное ощущение, как будто она вернулась навсегда. Но время, как бы много его ни было, быстро заканчивалось, и неумолимо приближался отъезд. Света оправдывала необходимость возвращения завистливыми взглядами подруг, восторженным преклонением знакомых перед ее заграничной жизнью, но главной причиной был, конечно же, Даниель. Он терпел все, он любил ее, он ждал.

Когда родилась дочка Машенька, жизнь вдруг засверкала и заискрилась. Вся ее любовь и чувственность бурным водопадом изверглись на ребенка. Но это внутреннее ликование кипело и бурлило в отдельном отсеке ее души и никак не соприкасалось с окружающей ватной действительностью.

Как только в России разрешили выезд за границу, Света пригласила няню. Ей нужна была не помощь, ей нужен был мостик, перекинутый через три тысячи километров к дому, и она надеялась, что этим мостиком послужит женщина из Москвы. Приехала Маргарита, озлобленная и чужая. Она открыто страдала от чужого благополучия и делала Светину жизнь совсем невыносимой. И вот теперь Света, как ей казалось, нашла средство от тоски – Усик. Пусть это не самый близкий человек на свете, зато у них общее детство, а значит общие воспоминания.

Когда они были маленькими и ходили в начальную школу, Марина с восторгом принимала ее, Светино, превосходство. Их отношения складывались по принципу служанки и госпожи. Света была хорошей госпожой, она взяла под свою царственную защиту маленькую, невзрачную Марину, и та многие годы не могла опомниться от радости, что обрела столь высокое покровительство.

В старших классах Маринино отношение к ситуации круто изменилось. Она больше не хотела играть эту унизительную роль и начала огрызаться. Но Света, как это часто бывает с людьми самодовольными, ничего не замечала и продолжала испытывать к Марине самые нежные чувства, замешанные на пренебрежительной жалости. Этим детским чувством к школьной подруге она и руководствовалась, принимая решение пригласить Марину в няни, при этом совершенно позабыв о ссоре, случившейся на выпускном вечере, и о четырнадцати годах жизни, разделявших их.

2 Поезд въехал в вокзал с легким шуршанием и, слегка качнув вагоны, плавно остановился – без лязга и скрежета, привычного для российских железных дорог. Двери разъехались. У выхода из вагона, аккуратно подогнанного вровень с платформой, замелькали люди – приехавшие и встречающие, отъезжающие и провожающие. Публика была одета нарядно, не по-дорожному. Здесь не было никакой вокзальной суеты и шума. Марина подхватила матерчатый чемодан в красно-зеленую клетку, сохранившийся еще со времен пионерских лагерей, и, подойдя к выходу из вагона, неуверенно выглянула из дверей. В воздухе пахло дорогими духами, серая платформа уходила в узкую перспективу между двумя поездами. Ничего настораживающего Марина не заметила. Слегка освоившись, она сначала потрогала платформу кончиком сапога, как неуверенный пловец трогает воду, и, наконец, решившись, шагнула на чужую землю. Марина являла собой продукт поколения советских отшельников, выращенных в теплом, уютном бункере, в котором мифы о загранице цвели, как герань в далеком, недоступном окошке. Человек такого сорта, делая первые шаги по заграничной земле, чувствует себя как космонавт, высадившийся где-нибудь на Марсе. Подтащив чемодан к скамейке, Марина села, оглядываясь по сторонам. Светы нигде не было.

«Вечно она опаздывает», – подумала Марина и, распечатав пачку «Явы», закурила. Рядом сидел солидный мужчина в белом плаще, он обернулся к Марине недовольным, в аккуратных морщинках лицом и сердито ткнул пальцем в серебряную бумажку, которую она бросила на платформу. «Строгий народ», – подумала Марина без раздражения, послушно подняла бумажку и бросила ее в урну. Она начинала нервничать. «Что, если Светка чего-нибудь перепутала, – думала она, – дату, вокзал. С нее станется. Терпеть не могу необязательных людей». Время шло, подошел следующий поезд. Платформа быстро наполнилась людьми и так же быстро опустела. Марина сидела на скамейке, скованная страхом. Ей постепенно становилось ясно, в каком идиотском положении она находится. «Надо позвонить, – думала она и тут же понимала, что не знает, как пользоваться автоматом, да и мелочи у нее нет. – Пойти в полицию? А что я им скажу? И на каком языке? Взять такси – но это, наверное, дорого».

Размышляя таким образом, она напряженно смотрела в ту сторону, где виднелись рекламы, магазины, кафе, и вдруг откуда-то из перспективы вынырнула Светка. Она бежала, опахивая платформу полами широкого пальто. Марина вскочила и, оттолкнув ногой чемодан, бросилась к ней навстречу. В этот момент она почти любила подругу – как много-много лет назад, в школе.