Читаем без скачивания Пэтти в колледже - Джин Уэбстер

Английский язык был единственным предметом, по которому она не получала предупреждений; но ей было невдомек, что ее сочинения ходили по рукам различных преподавателей и что на кафедре о ней отзывались, как об «этой поразительной мисс Коупленд». Кафедра исповедовала теорию, что стоит девушке узнать, что она делает успехи, как она немедленно успокоится и будет полагаться на свою репутацию; и Оливия, как следствие, так и не узнала о том, какая она поразительная. Она выяснила только то, какая она жалкая и неуместная, и продолжала лить слезы в тоске по дому, сидя перед эскизом итальянской виллы, висевшим над ее письменным столом.

И именно Пэтти Уайатт впервые открыла ее миру. Однажды Пэтти заглянула в комнату к первокурсницам за какой-то надобностью (видимо, взять в долг спирта) и лениво взяла в руки кипу сочинений по английскому, которые лежали на столе в кабинете.

– Это чье? Ты не против, если я взгляну на них? – спросила она.

– Нет, можешь прочесть их, если хочешь, – сказала леди Клара. – Это сочинения Оливии, но она не будет возражать.

Пэтти небрежно переворачивала страницы, как вдруг ей в глаза бросился заголовок, и она принялась с интересом читать. – «Ловцы кораллов с острова Капри»! Ради всего святого, что известно Оливии Коупленд о ловцах кораллов с острова Капри?

– О, она живет где-то поблизости – в Сорренто, – сказала леди Клара равнодушно.

– Оливия Коупленд живет в Сорренто! – уставилась на нее Пэтти. – Почему ты мне не сказала?

– Я думала, ты знаешь об этом. Ее отец – художник или что-то вроде этого. Всю свою жизнь она прожила в Италии; оттого-то она такая чудаковатая.

Пэтти и сама однажды провела одну солнечную неделю в Сорренто и хмелела от одного воспоминания об этом. – Где она? – спросила она возбужденно. – Я хочу поговорить с ней.

– Я не знаю, где она. Возможно, гуляет. Она ходит на прогулку в полном одиночестве и никогда ни с кем не разговаривает, а когда мы зовем ее заняться чем-нибудь разумным, например, поиграть в гольф или баскетбол, она бездельничает дома и читает Данте в оригинале. Представляешь?

– Ну и ну, должно быть, она интересная! – удивленно сказала Пэтти и вернулась к сочинениям.

– По-моему, они восхитительны! – воскликнула она.

– А, по-моему, несколько странны, – сказала леди Клара. – Но есть одно довольно забавное. Оно было прочитано в классе – о крестьянине, потерявшем своего осла. Я найду его, – и она тщательно поискала в стопке сочинений.

Пэтти сдержанно читала, а леди Клара наблюдала за нею с оттенком разочарования.

– Тебе не кажется, что это хорошо? – спросила она.

– Да, я считаю, что это одно из лучших когда-либо прочитанных мной произведений.

– Ты даже не улыбнулась!

– Дитя мое, но это не смешно.

– Не смешно! Как, ведь группа хохотала до упада.

Пэтти пожала плечами. – Должно быть, твоя оценка удовлетворила Оливию. Уже февраль на дворе, а я едва перемолвилась с ней словом.

На следующий день Пэтти медленно шла с обзорных лекций домой и вдруг заметила, как Оливия Коупленд пересекла кампус, достигла Соснового Утеса и явно намеревалась прогуляться в одиночестве.

– Оливия Коупленд, погоди минуту, – позвала Пэтти. – Ты идешь на прогулку? Можно мне с тобой? – спросила, задыхаясь от скорого шага.

С нескрываемым изумлением Оливия согласилась и Пэтти пошла с нею рядом. – Я просто узнала вчера, что ты живешь в Сорренто, и хотела с тобой поговорить. Я была там однажды и считаю, что это самое восхитительное место на земле.

Глаза Оливии сверкнули. – Правда? – промолвила она, открыв рот от удивления. – О, я так рада! – И не успев опомниться, она уже рассказывала Пэтти про то, как она поступила в колледж, чтобы доставить удовольствие отцу, и как она любит Италию и ненавидит Америку; а о том, что она не рассказала, то есть, о своем одиночестве и тоске по дому, Пэтти угадала сама.

Она поняла, что девочка и правда поразительна и твердо решила на будущее принять участие в ее судьбе и заставить ее полюбить колледж. Но жизнь у старшекурсницы напряженная, занятая собственными делами, поэтому в последующие пару недель Пэтти редко виделась с первокурсницей, если не считать случайной болтовни в коридорах.

В один вечер они с Присциллой вернулись поздно из города, где они ужинали, и обнаружили темную комнату и пустой спичечный коробок.

– Подожди, я принесу немного спичек, – сказала Пэтти и постучала в дверь напротив, где жила первокурсница, с которой у нее завязалось знакомство по принципу «ты мне – я тебе». Там она нашла своих подруг-первокурсниц леди Клару Вере де Вере и Эмили Уошбэрн. По трем склоненным друг к другу головам и по тому, как они затихли при ее появлении, было очевидно, что только что был прерван какой-то важный треп. Забыв о своей соседке, оставленной в темноте, Пэтти опустилась в кресло с явной целью провести здесь весь вечер.

– Расскажите мне все, дети мои, – сказала она дружески.

Первокурсницы с сомнением переглянулись.

– Новый президент, – предположила Пэтти, – или просто бунт всей группы?

– Это касается Оливии Коупленд, – отвечала нерешительно леди Клара, – но я не знаю, должна ли я что-нибудь говорить.

– Оливии Коупленд? – Пэтти выпрямилась, и в глазах ее вспыхнул новый интерес. – А что такого делает Оливия Коупленд?

– Она заваливает экзамены и…

– Заваливает?! – На лице Пэтти отразилось смущение. – Но я считала ее такой умной!

– О, это правда, но, видишь ли, она не может сделать так, чтобы и другие люди это поняли. Кроме того, – прибавила леди Клара многозначительно, – она боится экзаменов.

Пэтти бросила на нее быстрый взгляд. – Что ты хочешь этим сказать? – спросила она.

Леди Клара любила Пэтти, но она была всего лишь человеком и сама испытывала страх перед экзаменами. – Понимаешь, – объяснила она, – она слышала множество историй от… э-э… студенток старших курсов о том, как тяжело сдавать экзамены, и про то, какие ужасные вещи тебя ожидают в случае провала, и, будучи иностранкой, она в них поверила. Конечно, мы с Эмили лучше знали, но она была напугана до смерти, совершенно измучена и…

– Чепуха! – сказала Пэтти нетерпеливо. – Вам не удастся заставить меня в это поверить.

– Если бы нас попыталась запугать какая-нибудь второкурсница, – продолжала говорить леди Клара, – мы бы не приняли это так близко к сердцу, но старшекурсница!

– Итак, Пэтти, ты не сожалеешь, что столько всего нам наговорила? – спросила Эмили.

Пэтти засмеялась. – Коли на то пошло, я все время говорю то, о чем жалею полчаса спустя. Однажды я выпущу в свет книгу, озаглавленную «Вещи, которые мне не следовало произносить: коллекция проступков», автор – Пэтти Уайатт.

– Я считаю, это больше, чем проступок, если напугать девчонку до такой степени, что она…

– По-моему, ты считаешь, что сыплешь соль на рану, – невозмутимо сказала Пэтти, – но девочки не заваливают экзамена, потому что боятся; они делают это из-за того, что не обладают знаниями.

– Оливия знала геометрию в пять раз больше моего, однако я сдала, а она – нет.

Пэтти молча изучала ковер.

– Она считает, что ее исключат, и теперь жутко рыдает, – не унималась Эмили, явно смакуя подробности.

– Рыдает! – резко сказала Пэтти. – С чего бы это?

– Наверное, потому что ей плохо. Она вышла прогуляться, попала под дождь и не успела вовремя к ужину, а потом она заметила эти адресованные ей письма. Она там, наверху, лежит на постели, у нее истерика, или римская лихорадка, или что-то в этом роде. Она велела нам убираться и оставить ее в покое. Она ужасно рассердилась ни с того, ни с чего.

Пэтти встала. – Наверное, я пойду и подниму ей настроение.

– Не трогай ее, Пэтти, – сказала Эмили. – Я знаю, как ты поднимаешь людям настроение. Если бы ты не повеселила ее до экзаменов, она бы не завалилась.

– Тогда я о ней ничего не знала, – несколько угрюмо ответила Пэтти, – во всяком случае, – прибавила она, открывая дверь, – я не сказала ничего такого, что, так или иначе, повлияло на ее оценку. – Тем не менее, к комнате Оливии она подходила с не совсем спокойной совестью. Она не помнила, что же она на самом деле рассказала этим первогодкам про экзамены, но ее терзало смутное чувство, что вряд ли это было нечто обнадеживающее.

– Как бы я хотела когда-нибудь усвоить, когда можно шутить, а когда нельзя, – сказала она себе, постучав в дверь кабинета.

Никто не ответил, она повернула ручку и вошла. В одной из спален послышалось сдавленное рыдание и Пэтти помедлила.

У нее не было привычки плакать и она всегда испытывала неудобство, когда плакали другие. Что-то, однако, нужно было делать, она встала на пороге, безмолвно и внимательно разглядывая Оливию, которая лежала на кровати лицом вниз. При звуке шагов Пэтти она подняла голову, окинула вошедшую испуганным взглядом и снова зарылась лицом в подушку. Пэтти нацарапала на табличке «занято», прикрепив ее на двери кабинета, затем пододвинула к кровати стул и села с видом терапевта, который собирается ставить диагноз.