Читаем без скачивания Через три войны. Воспоминания командующего Южным и Закавказским фронтами. 1941—1945 - Иван Владимирович Тюленев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остальное зимнее время мы занимались рыбной ловлей на протоке Бакланьей и работали по набивке льда в промысловые ледники. В то же время готовились к весенней путине, которая в низовьях Волги, вернее, у берегов Каспия начинается с марта-апреля.
На протяжении осени и зимы я познал многое из работы рыбака. Трудная рыболовецкая жизнь постепенно осваивалась. Но почему-то все это меня мало удовлетворяло. Меня тянуло в море. И вот ранней весной я решил этот вопрос. На «живодные» суда Новикова, которые собирались в весеннюю путину пойти на лов белуги к Апшеронскому полуострову, началась вербовка рабочей силы. Я, посоветовавшись с братом и Иваном Елкиным, нанялся на всю весеннюю путину к Новикову. Правда, мне хотелось идти в море на той «живодной», которую водил Ковязин, но этого не удалось осуществить. Я попал на вторую «живодную», корщиком которой был сорокалетний Егор Бакулин.
Егор Бакулин, как я узнал впоследствии, родом был с Волги. Сильный могучий моряк, он хорошо знал места рыбной ловли и в то же время был активным водителем. Дядя Егор, как я его назвал с первого дня своего прихода на работу, очень мне понравился. Добрый человек, единственной его слабостью была страсть к выпивке. Но это не мешало ему оставаться хорошим товарищем всей команде из восьми человек, которая ему вверялась вместе с судном, уходившим в море. Дядя Егор, как я понял с первой встречи с ним, полюбил меня и относился ко мне с исключительным вниманием.
Весь март наша команда, состоявшая из дяди Егора, его помощника, кока Алексея и еще со мной вместе пятерых рабочих, занималась подготовкой судна к отплытию. Несмотря на довольно изношенное, ветхое состояние, судно после тщательного ремонта выглядело нарядно. Хотя я не один раз слышал от мумринских рыбаков, что это судно в далекое плавание пускать опасно – может развалиться при первом же сильном шторме. Знали об этом и остальные товарищи команды. Обычно они на такие разговоры отвечали: двум смертям не бывать, а одной не миновать! Да собственно говоря, если бы они отказались пойти в море на этом судне, нашлись бы другие… Безработных было много.
15 марта судно спустили на воду и начали оснащать необходимой снастью. 20-го наше судно под названием «Чайка» окончательно было готово к отплытию. Трехмачтовое парусное, емкостью около 150 тонн, красовалось оно возле пристани, ожидая приказа поднять паруса. Но срок отплытия был назначен на 26-е число. Накануне этого дня хозяин собрал всю команду, угостил водкой, сделал ряд указаний относительно того, если обнаружат на борту запретную английскую снасть. В этом случае нам было велено говорить, что это найдено в море и что судно занимается не рыболовным промыслом, а скупкой рыбы. Патент на судно «Чайка» был выправлен не промысловый, а торговый, что являлось более дешевым и выгодным для хозяина.
Запретную снасть на нашем судне найти было бы трудно. В нем было устроено несколько секретных трюмов с двумя, даже тремя палубами. Когда мы грузили снасть, я это хорошо приметил. Мне даже хотелось, чтобы пароход «Ревизор», где находилась стража и который стоял недалеко около специальной казенной пристани, обыскал нас. Но этого не случилось. И не потому, что там не знали, что мы берем на борт запретную снасть, а потому, что капитан «Ревизора» был подкуплен нашим хозяином.
26 марта, как было намечено, мы подняли паруса и отплыли от Мумр. К вечеру мы вышли на главный банк и бросили якорь недалеко от селения Вышки. Якорь бросили потому, что большинство из команды были пьяны. Боясь посадить судно на мель, дядя Егор, который тоже был пьян, приказал мне бросить якорь. Попутный ветер затих, и нам выгоднее было заночевать несколько в стороне от главного банка, чтобы было спокойнее и мы не мешали движению пароходов и других судов.
Утром дул попутный ветер – норд-вест, но мы не собирались к отплытию, команда вновь запила. К вечеру все лежали вповалку. Мне пришлось стоять на вахте одному. Воспользовавшись этим, я осматривал детально все снасти нашего судна. Особенно меня интересовал морской компас, отмеченные на нем курсы, стороны света и деления на градусы. Куда бы ни поворачивалось наше судно, румбы компаса показывали одно и то же направление. Все время зюйд-ост обозначал на компасе юго-восток, а зюйд смотрел на юг. Эту премудрость я не мог никак понять до тех пор, пока дядя Егор не рассказал мне подробно об устройстве морского компаса.
На другой день нашей стоянки команда судна уговорила дядю Егора поехать в селение Вышки, купить еще водки и тогда только сниматься с якоря. Итак, мы простояли на главном банке трое суток. Если бы узнал об этом хозяин, то он упал бы в обморок, сказал мне по этому поводу уже вытрезвившийся кок Алексей, когда мы подняли паруса и шли в открытое море.
Свежий ветер норд быстро нес нашу «Чайку» по направлению к 12-футовому рейду. Дядя Егор да и вся команда были довольны попутным ветром. Обычно этот ветер – норд – каспийские моряки-рыболовы называли «ветер с верховья». Если же дул ветер зюйд – южный, то его называли «моряной» или «с низовья».
Дядя Егор сидел за рулем, на вахте стоял Демидов. Бакулин, его помощник и двое других товарищей отдыхали, они должны были ночью встать на смену. Мы с коком сидели в трюме, где у нас были подвешенные кровати. Но мы не спали, а играли в шашки. Кок Алексей был страстный игрок в шашки. Но как я приметил еще до отплытия, он всегда, играя ту или иную партию, делал одни и те же ходы, разыгрывал постоянно, с кем бы он ни играл, один и тот же вариант. И тот, кто подмечал эту его слабость, всегда обыгрывал Алексея. После проигрыша он страшно сердился. Я сначала играл в шашки плохо. Алексей меня обыгрывал и радовался этому.
– Ну что, довольно, или еще дать тебе сухарей, – говорил мне шашечный победитель, – или пойти готовить ужин?
Мне хотелось отыграться, и я просил кока сыграть еще одну партию, обещая обыграть его. Это кока подзадорило. Мы снова
