Читаем без скачивания Место - Фридрих Горенштейн

Я, который привык, особенно когда бываю одет не то чтоб богато, но с вызовом, в вельветовый пиджак, галстук-бабочку, к тому, что на улице женщины меня замечали, не мог спокойно с пренебрежением относиться к женскому смеху надо мной и, зная эту свою слабость, понял – надо немедленно исчезнуть. Но тут иная мысль сверкнула – самосвалы!

Производственный страх подбросил меня, и я выбежал из теплой кухни гораздо раньше, чем выбежал бы мучимый лишь стыдом перед женщинами. Я бежал так быстро, точно за мной гнались (за мной действительно гналась собака, но я понял это не ранее, чем добежал до траншеи, когда, обернувшись, увидел эту собаку, убегающую прочь, к дому отдыха).

Самосвалов не было…

– Бог, милый Бог, – сказал я, подняв голову к верхушке одинокой, на отшибе, сосны (я не верил в Бога, но иногда, в минуты отчаяния, вдруг начинал выпрашивать у Него помощи), – милый Бог, сделай так, чтоб самосвалы еще не приходили… И чтоб они пришли сейчас… Через две минуты, через десять минут… Я подожду…

– Беги на шоссе, – сказал чей-то голос у меня за спиной, – они там… Беги быстрей, они могут уехать…

Я вздрогнул и обернулся… Никого… Мела поземка… Начинало смеркаться… Не раздумывая и не анализируя, я побежал изо всех сил. Оледеневшее шоссе было пустынно, но вдали действительно мигал красный сигнальный огонек. Самосвал только лишь тронулся и осторожно буксовал, выбираясь на проезжую часть, так что у меня еще оставалась надежда его догнать.

– Стой! – закричал я каким-то чужим, бабьим голосом и, размахивая руками, понесся к сигнальному огоньку, балансируя и страшась упасть на оледеневший асфальт, так как тогда б уж точно упустил самосвал. – Стой! – кричал я, к счастью, одно лишь слово, поскольку длинные выкрики, которые могли прийти мне в голову, забили б дыхание и затруднили бег.

Сигнальный огонек выбрался на середину проезжей части, однако я сделал отчаянный бросок и ухватился за холодный железный кузов, рванувшийся из-под моей ладони с равнодушной, нечеловеческой силой.

– Стой! – испуганно выкрикнул я и тут же захлебнулся криком.

Однако мне повезло: шофер услышал, выглянул из кабины, приоткрыв дверцу.

– Тебе чего? – спросил он.

– Прораб, прораб, – повторял я, тяжело дыша, вскакивая на подножку, цепко ухватившись за дверцу и тесня шофера грудью внутрь кабины.

– Что – прораб? – удивленно спросил шофер.

– Я прораб, – ответил я, – где другие самосвалы?..

– Ах, прораб, – повторил шофер, – что ж это такое получается, товарищ прораб… Мы уж уезжать собирались… Вон ребята впереди тянутся, сейчас их догоним, они с вами по душам потолкуют…

– Все будет нормально, – сказал я, радостно и успокоенно усаживаясь на сиденье и грея ноги у мотора, – за мной не пропадет…

Шофер поднажал и догнал три других самосвала на повороте.

– Ваня, – улыбнувшись, крикнул он, выглянув из кабины, – прораб нашелся… В дороге подобрал…

Самосвалы остановились.

– Что ж это такое получается, – подходя, той же фразой начал Ваня и сунул в кабину голову в теплом танковом шлеме, – мы с трех часов на объекте торчим… Экскаватора нет, прораба нет… Полсмены прошло… Кто нам платить будет? Мы вон хотели сейчас по пути в автопарк к вашему Брацлавскому заехать… Пусть путевки подписывает…

Он нагло врал насчет полсмены, но я просидел на теплой кухне дома отдыха его приезд (с опозданием на три часа), и теперь не он был в моей власти, а я был в его власти, и он действительно мог поехать к Брацлавскому, наверно, даже ехал, поскольку, по всему видно, был опытный производственник и не привык упускать удачные обстоятельства, чтоб сорвать дополнительный куш и покрыть к тому ж халтуру, которой они все эти три часа, безусловно, занимались.

Один из кузовов самосвалов был вымазан свежей краской, что-то они такое перевозили. Но за три года я также приобрел некоторый опыт, потому не стал уличать его в наглой лжи. Я сам был виноват, что эти «леваки» стали опасны для меня.

– Ребята, – сказал я каким-то даже просительным голосом, – все бывает… Работа, сами знаете… Задержался на другом объекте… Извините, ребята…

– А нам-то что? – жестоко сказал Ваня. – Нам твое «извините» к путевому листу не подколоть…

– Короче, пусть десять ездок лишних подписывает, – подал голос шофер, кузов которого измазан был «левой» краской.

– Какой там десять, – злобно метнул на него взгляд Ваня, – полностью пусть подписывает… Мы здесь с трех часов торчим… Иначе к Брацлавскому поедем…

– Но, ребята, – просительно, словно разговариваю с начальством, сказал я, – ведь здесь вовсе экскаватора нет… Как же я подпишу…

– Да путевки эти через месяц оплачиваться будут… Они, ты думаешь, контролируют, где, в какой день был экскаватор, а где не был… – сказал Ваня.

– Если б они каждую путевку контролировали, – сказал молчавший до этого шофер моего самосвала, – то не могли бы в своих кабинетах в шахматы играть и на футбол срываться…

– У тебя дети есть, прораб? – спросил уже помягче Ваня.

– Есть, – соврал я, чтоб придать разговору плавность и устранить лишние вопросы и закорючки.

– Ну вот видишь, – сказал Ваня, – и у меня есть… твои жрать просят, и мои жрать просят… Правильно я говорю, хлопцы?..

– Время идет, – сказал я, – на Саперное Поле, десять, надо ехать, ребята. Там экскаватор простаивает…

– Мы тебе путевки в кабину дадим, – сказал Ваня, – дорогой оформишь… А Филя тебя прямо к вашему управлению доставит, а потом нас догонит… Ладно, ребята, двинули…

Он, видно, был у них за старшего, вроде бригадира, и, в конце концов, поступил не так уж беспредельно плохо по отношению ко мне. Сволочь похуже, имея в своих руках такой козырь – отсутствие экскаватора и прораба, уехала б немедленно, раздула б эту историю и устроила б скандал в управлении, а они все-таки ждали меня, разумеется не три часа, а минут десять, пятнадцать… Тем более что в моей несостоявшейся версии я собирался изобразить этих шоферов перед начальством в их истинном, дурном свете, что меня, впрочем, не оградило бы от наказания.

Таким образом, подобный оборот дела, то есть моя зависимость от этих шоферов, спас меня от необходимости писать на них рапорт, который всегда, даже при правдивом изложении, попахивал доносом, что было мне неприятно (какой парадокс. О доносах позднее, значительно позднее). Тем не менее, сложись дело по-иному, я был бы вынужден это сделать, чтоб спасти себя, особенно учитывая мое неустойчивое, почти трагическое положение. Сейчас же этот недобрый путь к спасению был закрыт, и, несмотря на то что передо мной стояла фантастически трудная задача – изыскать нечто иное, отсутствие необходимости писать рапорт-донос меня радовало…

Глава шестая

Я приехал в управление к концу планерки и долго колебался, входить ли мне в кабинет Брацлавского. В том, что я, не нарушая ритма многочасовой планерки и ее направления, тихо уйду, есть свои серьезные преимущества, но и свои минусы. Мое появление привлечет ко мне всеобщее внимание, досада от нарушения моим появлением слаженного ритма может повлиять, безусловно, на уставших в многочасовой духоте людей, и их досада на необходимость заниматься еще одной, моей, проблемой, чего доброго, перерастет в желание нервной разрядки, особенно у Брацлавского, человека немолодого, так что я пострадаю на этом весьма серьезно, даже непоправимо, при дополнительных, непредвиденных факторах, которыми всегда полны подобные обстоятельства… Но с другой стороны, мой уход без предупреждения даст козырь Коновалову; сегодня я понял твердо, что главная опасность для меня исходит именно от Коновалова, поскольку ему надо оправдаться перед своим тестем Брацлавским за доброе дело, которое он совершил, взяв меня к себе на участок. Ни сам Брацлавский, ни Юницкий, ни Мукало не вспомнят сегодня обо мне: у них достаточно дел и неприятностей посерьезней, а для Коновалова лично я серьезная неприятность, поэтому он вспомнит.

Если я, в трудных условиях выполнив задание, войду в кабинет Брацлавского замерзший, уставший, только что вернувшийся с дальнего, загородного объекта, то кто его знает, может, самому Брацлавскому это даже понравится: он работяга, из простых, ценит старательность и любовь к работе и, возможно, так именно это и воспримет. Меня поддержат Свечков, Сидерский, Шлафштейн… Вдруг доброе слово скажет и Юницкий, он человек неожиданный, и это было б здорово… Возможен даже положительный поворот в моей производственной судьбе, какой в свое время произошел со Свечковым… Какой вариант применить: первый (тихий уход домой… Опасность со стороны Коновалова, но не сегодня – завтра, когда многое может измениться) или второй (резкий, прямой приход мой с дальнего участка, после выполненного задания… Риск… Идти навстречу опасности, зато вдруг все разом разрешится и станет хорошо). Ах, если б знать обстановку в управлении и на планерке… Ирина Николаевна знает, но молчит, держится официально… Наверно, ей тоже влетело за покровительство мне…