Читаем без скачивания «Фрам» в Полярном море - Фритьоф Нансен

Теперь наступило время, когда полыньи опять стали хуже худшего. Полыньи и трещины идут вдоль и поперек во всех направлениях. Вот когда начался поистине каторжный труд. Лед повсюду неровный, а поверхность между неровностями рыхлая, изнурительная для пешехода. Если бы посмотреть на этот лед с высоты птичьего полета, полыньи представились бы настоящей сетью из путаных петель. Горе тому, кто запутается в этой сети!»

«Среда, 29 мая. Вчера попробовал в первый раз надеть комаги. Приятная перемена! Ногам в них тепло и сухо, а главное – конец всякой возне и утром и вечером с лапландскими каньгами[305], которые при этой мягкой погоде превращаются в лепешку. Больше не придется лежать по ночам с компрессами на груди и боках, чтобы как-нибудь просушить эту обувь.

Сегодня мы видели первую птицу – буревестника (Procellaria glacialis)[306]».

«Четверг, 30 мая. Вчера в пять часов утра тронулись в путь с твердой уверенностью, что теперь наконец сеть трещин и полыней осталась позади. Но не угодно ли? Прошли совсем немного, как цвет неба снова указал, что впереди новые полыньи. Я поспешил взобраться на ближайший торос, и глазам моим представилась весьма неутешительная картина; насколько хватал глаз, и впереди, и по сторонам шли, переплетаясь и перекрещиваясь, полыньи! Какое бы направление мы ни выбрали, все равно не выпутаться было из этой сети.

Я прошел далеко вперед, чтобы посмотреть, нет ли возможности проскользнуть по большим, соприкасающимся между собой ледяным полям, как это не раз делали. Но весь лед разломало и таким, одинаково непроходимым, он, видимо, был везде, до самой земли. Мы имели дело уже не со сплошным толстым полярным льдом, а с тонким битым паком[307], подвластным всем прихотям ветра, и вынуждены были утешать себя мыслью, что кое-как будем перепрыгивать со льдины на льдину, по возможности поудачнее.

О, чего бы я не дал, чтобы вместо конца мая с температурой чуть ли не выше 0° стоял теперь март с его холодами и страданиями. Этой-то последней трети мая я и боялся больше всего. Именно к этому времени во что бы то ни стало нужно было уже быть на суше. К несчастью, мои опасения оказались основательными. Теперь я почти готов был пожелать, чтобы время продвинулось на месяц или на два вперед. Тогда, может статься, лед здесь станет значительно разреженнее с еще большими пространствами чистой воды и полыней, по которым можно будет пробираться какую-то часть пути в каяках. Да как знать?

Этот тонкий, дряблый молодой лед во всяком случае мало сулит хорошего, а темные пятна на небе – отражение полыней – виднеются во всех направлениях и всего больше вдали, впереди. Если бы только быть там, если бы только быть у земли!.. Как бы не пришлось нам в довершение всего застрять здесь, во льдах, в ожидании, когда наступит совсем теплая погода, начнется настоящее таяние, и вскрытие льда наступит не на шутку: по такому глубокому снегу идти нечего и думать. Но хватит ли у нас продовольствия, чтобы ждать так долго? Это более чем сомнительно.

Я стоял на высоком торосе, погрузившись в эти мрачные раздумья и разглядывая лед на юге – полыньи за полыньей, торос на торосе, – как вдруг прямо за спиной послышалось хорошо знакомое пыхтенье. Вот ответ на мою тревогу! Мы не умрем с голода: здесь водится морской зверь, ружья и гарпуны у нас, слава богу, есть и пользоваться ими мы тоже умеем. В полынье пыхтело, сопело и плескалось целое стадо нарвалов. Так как высокие нагромождения льда почти скрывали их от меня, я лишь изредка улавливал мельканье серых спин, выгибавшихся горбами над черной водой.

Долго стоял я и глядел на их игру, и все время оставались они на месте; если бы у меня было с собой ружье и гарпун, нетрудно было бы убить одного из них. Да-да, по существу, наши дела не так уж плохи, и пока нам не остается ничего другого, как, не обращая внимания на полыньи, держать курс на ЮЗ или ЮЗЮ и пробиваться насколько возможно дальше. С этим решением я и вернулся к нартам. Ни один из нас, правда, не был твердо уверен, что нам удастся уйти далеко. Вот почему, тронувшись в путь, мы обрадовались тому, что идем довольно быстро, несмотря на крайнюю усталость собак.

Утром, когда мы пробирались между полыньями, я вдруг заметил высоко в воздухе черную точку, которая описала над нами несколько кругов. Это был чистик (Uria grylle). Немного погодя я услыхал в юго-западном направлении странный звук – словно кто трубил в козий рог или вроде этого. Я слышал этот звук несколько раз, Иохансен тоже, но мы не могли разобрать, что это такое. Во всяком случае это какой-нибудь морской зверь, так как трудно предположить, что по соседству находятся люди[308]. Вскоре пролетел буревестник и стал парить над головами.

Я вынул ружье, но прежде чем успел вложить патрон, птица улетела. Вокруг становится оживленно. Невыразимо приятно видеть все эти живые существа, по-настоящему чувствуешь, что приближаешься к земле, к теплым краям. Позже я заметил на льду небольшого тюленя. Недурно было застрелить его, но, пока я разглядывал, что это такое, он исчез в воде. В 10 часов пообедали.

Чтобы не терять времени, решили во время обеда не забираться в спальный мешок, так как, щадя собак, мы сократили дневные переходы до 8 часов или около того. После обеда, в 11 часов, тронулись дальше, а в 3 часа остановились и разбили палатку. Со вчерашнего дня мы прошли в юго-западном направлении приблизительно мили полторы, или, скажем, от двух с половиной до трех миль за два последних дня; теперь и этим немногим приходится довольствоваться.

На горизонте впереди видна синева столь резких очертаний и такая неподвижная, что там должны находиться либо открытое море, либо загадочная земля. Наш курс лежит прямо на синеву. До этого тёмного пятна еще далеко, и если оно отражает водное пространство, то последнее, очевидно, весьма значительно. Я не могу не думать, что это скорее земля. О, если бы это было так! Но между нами и нею, судя по небу, еще немало полыней.

Все эти дни лед по-прежнему тот же однолетний, образовавшийся минувшею зимой, и невозможно найти ни кусочка льда, пригодного для утоления жажды. Мне кажется, что лед здесь – если это вообще возможно – еще тоньше; мощность его не превышает каких-нибудь 60–90 сантиметров. Пока я еще затрудняюсь найти этому какое-нибудь объяснение.

«Пятница, 31 мая. Удивительно: последний день мая! Весь май прошел, а мы так и не достигли земли, даже и не видим ее пока. Неужто и июнь пройдет таким же образом? Нет, теперь до земли уже не может быть далеко! Все, как мне кажется, говорит о ее близости. Лед становится все более тонким, вокруг нас с каждым днем оживленнее, а впереди эта синева, указывающая на воду или землю, – одно из двух.