Читаем без скачивания Чемпионы Темных Богов - Джон Френч

Над головой на низкой орбите висели боевые корабли Легиона, похожие на падальщиков, которые ждут своего череда кормиться.

Несколько мгновений он был в силах мыслить ясно, Гвозди Мясника не вопили в голове, впиваясь в мозг и понукая его исполнять их волю.

— Мы не можем продолжать это, — произнес он.

— Что? — прорычал голос у него за спиной.

Дрегер оглянулся. Неподалеку стоял на одном колене легионер, облаченный в изъеденный радиацией черный доспех и режущий мертвую плоть. Куски мяса и волосы цеплялись за колючую проволоку, обмотанную вокруг оплечья и наплечников разрушителя. Руох.

Кровь примарха. Неужто он настолько поддался Гвоздям, что сражался рядом с этим берсеркером?

— Убивать каждый мир, куда мы приходим, — сказал Дрегер. — Мы обескровим Легион досуха.

Руох встал, закончив свою жуткую работу. Он держал за волосы человеческую голову, с изодранного обрубка шеи медленно сочилась кровь. Разрушитель враждебно глядел на Дрегера линзами своего шлема типа «Сарум». Он молчал.

— Ангрона больше нет. Гор мертв, — произнес Дрегер. — Неужели это все, что нам осталось? Нескончаемая резня, а наше число будет медленно сходить на нет, пока мы все не поддадимся Гвоздям или не умрем? Такой будет наша участь?

— Ты слишком много думаешь, — сказал Руох. — Мы так себя ведем. Мы — такие.

— Должно существовать нечто большее.

Руох отвернулся, качая головой.

— Кхарн, — произнес Дрегер. — Нам нужен Кхарн.

Руох рассмеялся. Это был неприятный звук. Злобный и резкий.

— Легион пошел бы за Кхарном, — сказал он. — Но он потерян для нас. Он не вернется.

— Он должен, — ответил Дрегер. — Иначе Легион уже мертв.

Кхарн. Даже тогда это имя вызывало страх, благоговение и уважение, даже у его же генетически усовершенствованных, гипераугментированных братьев — в братстве убийц, психопатов и берсеркеров, из которых состоял XII Легион.

Возможно, «страх» — неправильное слово. «Они не познают страха», — гласит утверждение. Осторожность. Тревога. Дискомфорт. Опаска. Быть может, эти слова более уместны, и они точно с меньшей вероятностью спровоцируют смертоносную ярость.

Впрочем, его имя не вызывало ненависти, по крайней мере, в его Легионе. Пока что нет. У легионеров XII-го не ассоциировалось с ним и слово «недоверие», или, как минимум, большее недоверие, чем то, с которым в Легионе все относились друг к другу.

Разумеется, его уже называли предателем — как и всех их — но лишь те, кого ныне именуют «лоялистами». Свои его еще так не называли, еще нет.

Нет, этому предстояло случиться позже.

Безусловно, и до и после Терры он являлся противоречивой фигурой, как и все лучшие из них. Он был сломлен, как и все они.

Гвозди слишком долго вгрызались в их разум. Они слишком долго пробыли в смертельной хватке этих полных ненависти имплантатов. Их слишком далеко увлекло вниз по багряной спирали. Обратного пути не было.

То, кем они были раньше, по большей части стерлось, а оставшееся представляло собой не более чем тень: фрагменты и раздробленные проблески тех, кем они могли быть до того, как добровольно разрушили себя в подражание примарху. Впрочем, они об этом не знали. В то время.

Но, даже зная, сделали ли бы они иной выбор? Возможно. Некоторые из них.

Лучшие из них — а Кхарн, по крайней мере, какое-то время считался самым лучшим — ставили в тупик в наибольшей степени. Они были самыми истерзанными, самыми трагичными. Самыми противоречивыми. Кхарн воплощал это сильнее, чем кто-либо другой.

Кхарн Советник, самый рациональный в Легионе. Холодная голова, уравновешивающая ярость Ангрона. Дипломат. Мудрец.

Кхарн Кровавый — самый неистовый из всех, когда Гвозди брали верх, что те делали все чаще после постигшей Ангрона… перемены. Все в Легионе деградировали и до того, однако после Нуцерии их неуклонное погружение сорвалось в штопор стремительного свободного падения.

Теперь, когда все уже случилось, легко рассматривать Кхарна как худшего из всех, главного грешника, но также верно и то, что он — не сейчас, так тогда — главный пострадавший.

Быть может, он был мудрее всех даже тогда, даже во власти чернейшего безумия. Быть может, он предвидел, чем станет Легион, и пытался это прекратить.

Но с другой стороны… может, и нет. Возможно, я усматриваю в поступках безумца чересчур многое. Возможно, я выстраиваю внешний фасад рациональности как нечто, за что можно держаться — спасательный буй среди бушующего шторма — и не желаю принимать альтернативу: что на самом деле в содеянном им не было никакого мотива.

До Скалатракса он был Кхарном, капитаном Восьмой штурмовой роты, советником примарха-демона Ангрона. После стал Предателем, самым ненавидимым из Пожирателей Миров, даже среди своих.

Он первым оказался на стенах Дворца Императора и последним покинул их — по крайней мере, так говорят теперь.

Мне неведома правда. Я не присутствовал и не видел этого.

Я видел то, что было потом.

Глава 1

Итак, вот Кхарн, восседающий на троне, словно король-воин минувших дней, перед которым свалена груда даров и подношений от низших созданий.

Шлемы выдающихся врагов. Оружие, забранное из рук побежденных противников. Изукрашенные знамена, взятые на планетах, которые превратила в руины ярость Легиона. Очищенные кислотой черепа самых могучих из вражеских чемпионов. Приношения, сделанные, дабы умилостивить, почтить и, возможно, попросить об услуге.

Как и всегда, его массивные руки обнажены и крест-накрест расчерчены шрамами, оставшимися от прошлых времен. Его раны — или, по крайней мере, раны на его теле — зажили, хотя и оставили свой след. Его грудь также неприкрыта. У каждого из шрамов есть собственная история. Все без исключения создания, нанесшие эти раны, мертвы: убиты его руками.

Эти руки убийцы — с крепкими суставами, смертельно опасные и, если и не в буквальном смысле слова, то метафорически выражаясь, покрытые стекающей кровью — пока что пребывают в покое, лежа ладонями вниз на подлокотниках трона.

Перед ним громадный боевой топор, Дитя Крови. Ему отведено почетное место. Мастера Легиона восстановили его, стараясь изо всех сил, дабы заменить недостающие и затупившиеся зубы слюдяного дракона. Это такой же эталон для Легиона, как и сам Кхарн. Многие алчут заполучить его, однако никто еще не осмеливается присвоить оружие, пока Кхарн дышит, несмотря на его состояние.

Его тело огромно и обладает мощной мускулатурой, однако худощаво. Для неусовершенствованных смертных он — гигант. Среди себе подобных он не выше и не тяжеловеснее прочих. Он никогда не выделялся из числа братьев благодаря физическому облику. Его пламя исходило изнутри.

Его обращенное вниз лицо узкое, суровое и серьезное. На данный момент оно милосердно избавлено от боли, подавляемой ярости и лицевого тика, в котором сейчас воплощается для Легиона воздействие их мозговых имплантатов-агрессоров.

Это спокойствие — аномалия.

Даже пребывая в покое, воины Легиона страдали. В любое время, когда они не исполняли волю этих жестоких устройств, в кору мозга впивались злые ножи боли, которая погружалась вглубь, перемалывала и выкручивала, сводя на нет всякую радость, выходившую за рамки акта убийства. От безжалостного натиска избавляло лишь кровопролитие, да и этого никогда не хватало надолго.

Устройства успокаивались только в смерти.

Апотекарий Хурган предположил, что именно по этой причине лицо Кхарна не было искажено болью, как у его братьев.

В конце концов, он ведь умер на Терре.

Дрегер расхаживал взад-вперед, словно зверь, доведенный до безумия вынужденным заточением.

Его дыхание было частым и неглубоким, сервоприводы перчаток взвизгивали, когда он сжимал и разжимал кулаки. Покрытая шрамами голова с коротко подстриженными волосами оставалась непокрытой, рот кривился в оскале. Зубы скрежетали. Лоб был нахмурен, глаза под ним — сужены, а зрачки сжались до размера булавочного острия. Мускулы вокруг левого глаза подергивались, приподнимая губу и обнажая заточенные напильником зубы.

Сегодня его терзали Гвозди.

С годами он начал воспринимать их как живое существо — паразита, угнездившегося в затылочной области черепа. Существо усиливало и пожирало его ненависть, давясь агрессией, которую вызывало, и возбуждением от убийств, которое они разделяли вместе. Сегментированные паучьи лапы вдавливались в мозг, а когда оно злилось, то сжимало их, наказывая его. Насытившись, оно погружалось в дрему, и давление на разум ослабевало, давая ему миг благословенной передышки. Сейчас же оно было голодно.