Читаем без скачивания Маски времени (сборник) - Роберт Силверберг

Меня передернуло.

— Всеобщее безумие?

— Похоже, что так. На всех континентах крепнет уверенность в том, что год спустя, первого января, с неба посыплются бомбы. А потому, ешь, пей и веселись. Мне даже не хочется думать о том, что будет твориться в следующую рождественскую, последнюю неделю существования мира. Возможно, только мы трое и уцелеем, Лео.

Еще несколько секунд я в ужасе смотрел на экран.

— Выключи эту мерзость. Ширли хохотнула.

— Как ты мог ничего не слышать о них, Лео?

— Я вообще ни о чем не слышал. — Экран померк. Но разрисованные чикагские дьяволы продолжали прыгать перед глазами. Мир сходит с ума, думал я, а я этого и не заметил. Ширли и Джек поняли, сколь потрясли меня апокалипсисты, а потому быстренько сменили тему, заговорив о древних индейских постройках, найденных ими в пустыне, в нескольких милях от дома. Задолго до полуночи усталость взяла свое, и они проводили меня в мою комнату. Несколько минут спустя Ширли вернулась. Она уже разделась, и ее обнаженное тело сияло в проеме двери, словно новогодняя свеча.

— Тебе что-нибудь нужно, Лео?

— Нет, нет, не беспокойся.

— Счастливого Рождества, дорогой. Или ты забыл и об этом? Завтра день рождения Иисуса.

— Счастливого Рождества, Ширли.

Я послал ей воздушный поцелуй, и она погасила свет. Пока я спал, Ворнан Девятнадцатый явился в наш мир в шести тысячах миль от Аризоны, и все разом переменилось, для всех нас.

ГЛАВА 3

На Рождество проснулся я поздно. Джек и Ширли наверняка встали гораздо раньше. Мне никого не хотелось видеть, даже их, а потому, пользуясь предоставленным мне правом, я прошел на кухню и набрал программу завтрака. Они чувствовали мое настроение и держались подальше. Отошла в сторону сдвижная панель автоповара. Я достал бокал сока и гренок. Поел, заказал черный кофе, потом поставил грязную посуду в моечную машину, включил ее и отправился на прогулку. Один. Вернулся я три часа спустя, умиротворенный тишиной и покоем девственной природы. День выдался слишком холодный, чтобы загорать или работать в саду. Ширли показала мне свои скульптуры. Джек почитал свои стихи. Я поделился с ним теми проблемами, что возникли у меня по работе. На обед мы ели жареную индейку, запивая ее ледяным белым вином.

Последующие дни принесли мне желанное успокоение. Я отдыхал телом и духом. Гулял по пустыне один, иногда — с ними. Они сводили меня к древнему индейскому поселению. Джек разгреб песок, чтобы показать обломки посуды — белая обожженая глина, испещренная черными точками и полосками. Мы прошли меж фундаментов, сложенных из грубо отесанных камней, скрепленных раствором из глины.

— Это работа папаго? — поинтересовался я.

— Сомневаюсь, — покачал головой Джек. — Надо еще разбираться, но я уверен, что папаго такое не по зубам. Моя версия — это поселение древних хопи, ему не менее тысячи лет. Ширли привезет мне нужные материалы, когда поедет в Тусон. В банке данных этой информации нет.

— Но ее же нетрудно получить. Достаточно заказать в Тусонской библиотеке необходимые статьи, их найдут по каталогу в других библиотеках и перешлют прямо в твой компьютер. Глобальная информационная система для того и создавалась, чтобы любой человек, не выходя из дома, мог…

— Я знаю, — прервал меня Джек. — Но не хочу гнать волну. Потому что за нужными мне книгами может пожаловать археологическая экспедиция. Так что мы все добудем старым, испытанным способом — непосредственно из библиотеки.

— И давно вы нашли эти развалины?

— Уже с год. Торопиться нам некуда.

Я позавидовал его свободе, отстраненности от привычной едва ли не любому из нас каждодневной гонки. Как этим двоим удалось стать отшельниками, уйти от всех в пустыню? На какое-то мгновение я позавидовал им, пожалел, что не могу последовать их примеру. Но едва ли я мог остаться с ними навсегда, хотя возражать они бы не стали, а жизнь в одиночестве в другом забытом Богом уголке меня не привлекала. Нет. Мой дом — университет. И пока Брайнты дозволяют мне приезжать к себе, я могу продолжать работать. От мысли этой меня охватила радость. Я пробыл у них лишь два дня, а уже думаю о работе!

Время текло незаметно. Мы весело отпраздновали наступление 1999 года, и я даже напился. Сковывающее меня напряжение исчезло бесследно. А в первую неделю января в пустыне неожиданно потеплело, и днем мы часами загорали на солнце. В саду расцвел кактус, покрылся большими желтыми цветами, привлекшими к себе невесть откуда взявшихся пчел. Большой толстый, пушистый шмель, с покрытыми пыльцой лапками, опустился мне на руку. Улыбаясь, я смотрел на него, не пытаясь согнать. Вскоре он сам перелетел на Ширли, в теплую ложбинку между грудей. А потом поднялся в воздух и исчез. Мы рассмеялись. Да и кто испугается такого толстого шмеля?

Прошло уже почти десять лет с той поры, когда Джек оставил университет и увез Ширли в пустыню. С наступлением нового года всегда хочется подвести итоги годам ушедшим, и мы не могли не признать, что не изменились за это время. Остались такими же, как и в конце восьмидесятых годов. Хотя мне было за пятьдесят, выглядел я гораздо моложе, с черными волосами и лицом, не изборожденным морщинами. За сохранение моложавости мне, правда, пришлось заплатить немалую цену: в первую неделю 1999 года я ни на йоту не продвинулся к цели по сравнению с первой неделей года 1989. Я по-прежнему пытался экспериментально подтвердить мою теорию, суть которой состояла в следующем: время движется в двух противоположных направлениях, и по крайней мере на субатомном уровне его можно повернуть вспять. Целое десятилетие я искал все новые и новые пути, безо всякого результата, но слава моя постоянно росла и меня все чаще прочили в лауреаты Нобелевской премии. Будем считать, что я вывел закон Гарфилда: когда физик-теоретик приобретает известность, эффективность его работы падает до нуля. Для журналистов я превратился в мага, вот-вот подарящего людям машину времени. Но сам-то я знал, что уперся в стену.

Десять лет посеребрили виски Джека, во в остальном годы эти изменили его внешность в лучшую сторону. Он нарастил мышцы, загорел, походка его стала легкой и пружинистой. От прежней угловатости не осталось и воспоминаний. Он возмужал, обрел уверенность в себе.

А Ширли просто расцвела. Раньше ей недоставало женственности, узкие бедра не гармонировали с большой грудью. Время исправило эти недочеты. Теперь пропорции ее золотистого тела удовлетворили бы вкус самого изысканного ценителя. Более всего она напоминала Афродиту Фидия, шагающую под аризонским солнцем. По сравнению с калифорнийским периодом она прибавила десять фунтов, во каждая унция легла в нужное место. Как и в Джеке, в ней чувствовалась сила, уверенность в себе. Она всегда знала, что говорит, что делает. Красота ее ослепляла, и мне не хотелось думать о том времени, когда она станет старой и немощной. Не хотелось верить, что им обоим, а особенно ей, будет вынесен тот же приговор, что и всем нам.