Читаем без скачивания Тяжесть короны (СИ) - Ольга Булгакова

— Убит. На том постоялом дворе.

Да, Саймон так и не понял, с кем имеет дело. И не научился достоверно врать. Разумеется, ни отчим, ни колдун ему не поверили и пожелали узнать подробности. Чтобы смутить подлеца и заставить его заикаться на каждой фразе, мучительно подыскивая правильные слова, этим закадычным друзьям даже не потребовалось говорить. Я слышала, как презрительно хмыкнул Нурканни, представила, как отчим насмешливо усмехается, вопросительно изгибая левую бровь.

Альбер сбивчиво рассказывал, как подожгли постоялый двор, как увезли меня. Как быстро, нигде не задерживаясь, добрались до Ольфенбаха. Но все понимали, что это лишь попытки оттянуть время, не рассказывать, как погиб Фран. Отчим не перебивал, колдун, всегда предпочитавший экономить слова, и в этот раз ожидаемо молчал. Повторной слабой попытке обвинить ардангов в смерти Франа ни Стратег, ни его друг не поверили, поэтому Саймон не настаивал, придумав на ходу другую легенду. Когда он попробовал обвинить Франа в том, что сыщик пытался обесчестить меня, отчим процедил:

— Не лги.

— И в мыслях не было! — воскликнул Альбер, вполне правдоподобно изображая чувство оскорбленного достоинства.

— Попробуй еще раз, мальчик, — не скрывая раздражения и угрозы в голосе, потребовал Дор-Марвэн. И недоумок Альбер попробовал еще раз убедить отчима в правдивости своих слов.

— Я же знаю, что ты посягал на нее, — голос Стратега дрожал от гнева. — Ты посягнул на святое!

В голосе отчима было столько ненависти, столько ярости, что зловещий шорох извлекаемого рывком из ножен меча стал неотъемлемой составляющей частью этого мгновения. Крик Саймона, звук нескольких шагов, когда барончик пытался отойти от рассвирепевшего отчима. Хлесткий взмах меча, приглушенный стон, стук падающего на пол тела… Тщетная мольба о пощаде обреченного на смерть Ласса, забившегося в ближайший к моей двери угол. Снова звук вонзающегося в человеческую плоть клинка, еще одно упавшее на пол обмякшее тело…

Я сидела, не шевелясь, сцепив на коленях руки так, что они занемели. И долго не могла поверить словам колдуна, голос которого был полон безразличия и цинизма:

— Сколько раз просить, не убивай сразу. Если ты не можешь использовать жизненную силу других, не значит, что и я не могу. Хотя я не особенно рассчитывал. Ты меня последнее время будто не слышишь.

Отчим тяжело дышал, словно после долгого быстрого бега. Голос Дор-Марвэна, сиплый и не слушающийся хозяина, прозвучал очень близко, видимо, отчим оперся на дверь в мою комнату.

— Ты же знаешь, я не мог, не мог… Она — это святое…

Дыхание отчима было затрудненным. За судорожным вдохом следовал прерывистый выдох. Я даже решила, что кто-то из «Ястребов» все же ранил Стратега. Но Нурканни был слишком спокоен для человека, находившегося рядом с истекающим кровью другом.

— Напомню, что мы говорим о Нэйле. Я могу понять, почему ты над ней трясешься, но не забывай. Она к тебе теплых чувств не испытывает.

— Не верю. Пока не увижу, не поверю, — резко ответил отчим.

— Боюсь…, даже не так. Знаю, что и, увидев, не поверишь, — хмыкнул колдун. — Тогда ведь не поверил.

— Тогда это были только вещи, — буркнул отчим. — Уверен, она думает иначе. Она не может меня ненавидеть. Не может.

— Ты хочешь, чтобы я считал с нее? — помолчав немного, спросил Нурканни. Тон у него был при этом такой, словно колдун не мог поверить в серьезность предложения.

— Да, — уверенно ответил Стратег.

Нурканни снова выдержал паузу, а потом медленно и осторожно, словно надеялся отговорить отчима, сказал:

— Дор, я сделаю, как ты скажешь, но мы оба знаем, что тебе будет очень больно. И ты знаешь, чем это ей грозит.

— Просто делай, — глухо приказал Стратег.

— Хорошо, — вздохнул колдун и, судя по отсветам, взял со стола лампу. В это время Дор-Марвэн сдвинул засов и открыл дверь в мою комнату.

Отчим казался постаревшим и осунувшимся. Даже теплый свет лампы не скрадывал тени и морщины, залегшие вокруг глаз и рта Дор-Марвэна. В черных волосах, которые до того щадила седина, появилось множество белых нитей. Нурканни тоже заметно поседел, но выглядел лучше отчима. Не казался таким уставшим и измотанным. Я, горделиво выпрямив спину и развернув плечи, сидела на краю кровати и смотрела на вошедших, пытаясь не показать истинных чувств. Только отстраненная холодность и королевское спокойствие.

— Добрый вечер, Нэйла, — мягко начал отчим, подходя ко мне. — Я очень рад тебя видеть Рад, что ты цела и невредима.

Я не посчитала нужным отвечать. Разговаривать с этим человеком мне было не о чем.

— Нэйла, не стоит, — все так же мягко продолжал Стратег. — Понимаю, что у нас не всегда было полное согласие, но мне казалось, отношения у нас были хорошие, семейные. Как и должно быть. Не стоит все усложнять.

Я молчала, бесстрастно рассматривая Дор-Марвэна. Он коротко выдохнул и, сообразив, что отвечать по своей воле я не стану, повернулся к колдуну. Тот кивнул, поставил лампу и, сев на пол, снял с шеи длинные бусы. Нитка была такой длинной, что, сложенная в две петли, доставала Нурканни до пояса. Бусины, разной формы и размера, выполненные из камней, перламутра и стекла, зловеще поблескивали в свете стоящей рядом с колдуном лампы.

Поднеся нитку ближе к лицу, Нурканни начал напевать какую-то заунывную цикличную мелодию. Быстро протягивая бусы левой рукой сквозь сложенные щепотью пальцы правой, колдун пел, увеличивая темп от цикла к циклу. Я старалась не смотреть на него, старалась не думать о навязчивой, неприятной, словно вгрызающейся в меня мелодии. Но сердце билось в такт чужеземной песне, я, не в силах отвести взгляд от мелькающих в руках колдуна постукивающих бусин, с ужасом осознавала, что теряю способность связно мыслить и с трудом противодействую мысленному приказу Нурканни смотреть ему в глаза. Но когда мелодия неожиданно оборвалась, я встретилась взглядом с магом. Жуткое зрелище, от которого пробрало холодом до костей. Черные глаза Нурканни, казалось, увеличились, белки полностью исчезли, миндалевидные провалы в бездну не отражали света. Голос колдуна, властный и нестерпимо громкий, произнес:

— Положи ладонь ей на руки.

Я почувствовала прикосновение Дор-Марвэна, но не могла не то что пошевелиться, думать.

В черных провалах мелькали образы — отражения моих воспоминаний. Я знала, что и Стратег их видит, и молила небеса помочь сохранить память о Ромэре в неприкосновенности. Отчим смотрел, как отец учил меня кататься на коньках, как мама обнимала меня после похорон отца, как Брэм, не осознающий до конца, что подписывает, старательно рисовал свое имя под решением о казни герцога Ралийского… Увидел моими глазами свое появление в тронном зале после победы над Ардангом, свадьбу с мамой. Хуже всего было то, что Стратег еще и чувствовал эмоции, которые я испытывала в те моменты своей жизни. А я ощущала отклик отчима на свои радости и печали. С мстительным удовлетворением почувствовала его оторопь, когда он осознал, что я видела клеймение Ромэра. На фоне моего ужаса ясно выделялись чувства отчима. Удивление, растерянность, озадаченность, мстительное удовлетворение от такого радующего Дор-Марвэна воспоминания. Разумеется, среди чувств отчима не было стыда за содеянное. Мое разочарование в Стратеге отозвалось в отчиме неожиданной горечью, даже болью. Ему было очень жаль, что я узнала секрет…