Читаем без скачивания Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2] - Роман Добрый

— Но ведь так плохо будет — увидят — шептал Путилин.

«А простыня?» — мелькнула счастливая мысль.

О, Путилин ничего не оставлял без внимания!

Он стянул край зловонной простыни. Дрожь отвращения пронизала его.

— Помоги, Господи, выдержать! О, если бы знали те, кто нас обидно клеймит презрением, сколько ужасных нравственных и физических пыток приходится испытывать нам для торжества правосудия. Я бы попросил какого-нибудь синьора очутиться в моем теперешнем положении. О, фарисеи, фарисеи!

Душно, тесно сидеть под нарами.

Какая-то отвратительная, густая жидкость, нестерпимо зловонная, скатывается капля по капле по простыне.

— Пытка... пытка!..

— Да неси, дьявол, скорей! — раздался отвратительно сиплый голос.

— Несу!

Путилин затаил дыхание.

Послышались в мертвецкой грузные шаги.

Руками, дрожащими от волнения, пьянства, поднял Кузьма простыню с трупа умершей девушки.

— А-х-ха-ха! — захлебнулся он.

— Ишь, какие кралечки к тебе прибывают, Кузя! — широко осклабился один из сторожей.

— Полно озоровать-то! — сумрачно отрезал другой носильщик. — Мертвая, чай.

— Знамо дело, мертвая...

— Так чего же лясы-то точишь?

— Потому, красивая больно девушка...

— Клади, складывай, — суетился Кузьма.

Ушли печальные носильщики.

В мертвецкой остались только Кузя и скрытый под нарами-столами Путилин.

Как напряженно, как жадно смотрел великий сыщик на страшного мертвецкого сторожа!

— Да или нет? — проносилось в его голове.

Сторож убавил свет в лампе.

— Милая ты моя... Ох, красивая ты моя! — как-то всхлипнул он.

Он припал жадными устами к лицу девушки.

— Погоди, погоди... Я тебя хорошо устрою... Тебе будет хорошо спать...

Сторож мертвецкой пошел куда-то в угол и вытащил засаленную подушку.

— Вот, вот... теперь тебе будет удобнее лежать, — Безжизненно свешивается головка девушки.

Волосы рассыпались. Глаза еще полуоткрыты. В них, этих прелестных глазах, в которых еще так недавно билась, сверкала юная жизнь, теперь царит смерть. Они затуманились, потускнели, эти глаза.

— О-го-го-го! — прокатился по мертвецкой исступленный крик.

Как не привык Путилин к всевозможным видам, этот безумный крик ошеломил даже его.

— Один я! Один! Один я с тобой! — продолжал выкликать Кузя.

Страшный урод сторож приплясывал. Очевидно, он был сильно пьян.

Ха-ха-ха!.. Ого-го-о-го! — взвизгивал он.

Потом, вдруг, опасливо осмотрелся.

— А если сейчас еще принесут?.. Надо торопиться... дверь надо запереть, — вырывались у него слова с хриплым ревом.

Он, пригнувшись, низко опустив голову, бросился к дверям мертвецкой.

— Стой... шалишь… теперь без зова не войдете ко мне.

Лязгнул запор.

Отвратительный сторож заложил засов двери.

— Так-то вот будет спокойнее, хе-хе-хе! Сначала — постучитесь, а потом уж войдете.

Путилин, как он рассказывал мне потом, почувствовал, что у него волосы подымаются дыбом.

— Ну, милушка, к тебе теперь я иду!

Урод вытащил бутылку водки и с жадностью стал вливать яд в свою ненасытную утробу.

— Ах, красавица-то ты какая! — опять рванулся сторож к умершей девушке. — Теплая ли ты еще, моя голубушка?

Он стал осматривать труп.

— Хе-хе-хе!.. Тепленькая еще... Грудка еще тепленькая... Красивая грудка... Ишь, не боишься? Не боишься меня?

Труп безмолвствовал.

— А ну-ка, закричи! Попробуй! Что? Не можешь? А если я тебя вот так возьму?

Тихо... Где-то скребутся крысы. Лампа шипит, бросая робкий свет всю эту страшную картину.

— О-ха-ха-ха!.. Что? Не кричишь? Теперь и Кузя первый твой жених? Так давай, повенчаемся.

Мертвая голова стукнулась, свалившись с подушки.

— Не противься, барышня... Чего ты ломаешься?

Своими огромными, мозолистыми руками Кузьма в бешенстве вцепился в горло и грудь мертвой девушки.

— Стой! Шалишь! Не уйдешь, барышня! — хрипит Кузя.

— При жизни боитесь нашего брата, мужика? А вот теперь и наше царство настало. Я тебя буду целовать во сахарные уста, я буду к грудке твоей лебяжьей прижиматься.

Раз, два!

Сыплются удары по лицу, по груди, покойницы.

— О-го-го. Барышня, ты... Ха-ха-ха!

Зверь-человек обезумел.

Он забыл все божеское и человеческое. Он обратился в омерзительного хищника.

— Стой! — прогремел голос Путилина.

Прыжком тигра выскочил он из-под нар.

Лицо Путилина было страшно. Жилы напружились на лбу, глаза горели нестерпимым блеском.

— Что ты делаешь?! Негодяй, подлый ты человек! Ты ведь мертвое тело оскверняешь!

— А-а-х! — прокатился крик урода сторожа, полный безумного страха.

Железной рукой сорвал Путилин негодяя со стола, на котором лежал труп девушки.

— Ваше... ваше... кто это... что это?

— Это только то, что ты попался, мерзавец! Это зна­чит, что я упеку тебя туда, куда Макар телят не гонял! Как мог ты дойти до этого ужаса?

— Простите... Смилуйтесь, — лепетал, падая на колени, изувер на почве полового изуверства.

— И давно ты этим занимаешься?

— Дав… давно...

— Сколько лет?

— Более десяти...

— Ту, Аглаю Беляеву, ты осквернил?

— Я...

Трясется сторож. Как же это так? Дверь заперта на засов и вдруг — человек, важный барин перед ним!

Уж не снится ли ему страшный сон?

— Слушай, Кузьма, ты попался. Если ты все откровенно поведаешь о своих преступлениях, я буду просить о смягчении твоей участи. Ты, очевидно, человек больной. По­чему тебе этот ужас пришел в голову? Исповедуйся прямо, открыто.

И началась исповедь Кузьмы.

Я не буду приводить здесь целиком этой исповеди, так как место ее в специальном медицинском журнале, как одно из интереснейших клинических исследований о паталогически безумной любви некоторых извращенных к изнасилованию, вернее, осквернению мертвых женщин.

— Простите... грех попутал... Как увижу женщину или девушку — сейчас словно вот молотом в голове застучит: возьми ее, ведь она теперь — мертвая... хотя, конечно, теплая... Никто не увидит, никто не узнает. И «брал» я их...

— Заждались? — раздался звучный голос Путилина в дежурной комнате больницы.

Мы все вскочили.

Сзади Путилина стоял страшный Кузя, с «браслетами» на руках.

— Вот, господа, разгадка всей истории.

— Что это? Как это? В чем дело?

— В медицине это называется преступной страстью к осквернению мертвецов.

Эффект был поразительный. Никогда, быть может, Путилин не был так велик, как в эту минуту.

— Вот почему я просил у тебя, доктор, позволения порыться в твоей медицинской библиотеке.