Читаем без скачивания Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кинули Ерошку неведомые отец и мать в бурьян около старообрядческой молельни. Было ему с полгода. Нашли его собаки и залаяли. Они лают, а он плачет, ручонки выбил и сучит ими, а собаки еще сильней лают. Ну, и сбежался народ — один по одному.
— Чей?
— Неизвестно. В Хохловке не было такого и не ожидалось.
— Не ночевал, не проходил никто деревней?
— Никого, а с мальцом особенно.
— Ну, чего ж?
— Не гибнуть же, бери кто-нибудь!
— Глянь, записочки нет ли где?
Развернули мальца, а у него на шее привязан узелок. В нем крестик и записочка:
«Зовут его Ерофеем, и жизни ему полгода».
Принесли Ерошку к старосте, и весь народ привалил туда, сгрудился в две кучи: в одной православные, в другой старообрядцы. В деревне были две веры.
— Перекрестить мальца надо! — галдят старообрядцы.
А православные им:
— Зачем? Есть у него имя, пусть и живет с ним!
— Нельзя, может, имя у него вашим попом дадено, а не нашим.
— Не вашим и не нашим, а неизвестно чьим.
— Перекрестим в нашей молельне!
— Чем наша церковь хуже и поп наш?
— Мы первые нашли его, и в нашем конце был он положен.
Православные и на это нашли ответ:
— Собаки первые нашли его, может, собачьим именем назвать?!
Начался спор, чья вера лучше, чуть не передрались, а про подкидыша так и не решили, в чьем храме, в чью веру перекрестить, и оставили жить Ерошкой.
Вызвали обществом тетку Серафиму и сказали ей:
— Ты бездетна, согласна ли взять Ерошку на воспитание? Будем тебе обществом платить за него рубль в месяц.
— Что уж, возьму уж, видно уж, мне это милость божья: своих нет, чужого послал. Только, к какой вере приучать его, к моей аль к стариковой?
Была тетка Серафима сторонница старой веры, а муж новой держался, так и был у каждого свой угол, своя икона…
— Ты, Серафима, учи его к своей!
— А старик пусть к своей учит!
— Никому не обидно, ни православным, ни старообрядцам, и платить все будут.
Так и учили Ерошку к обеим верам: утром и вечером молился он и в бабушкин угол и в дедушкин. А потом все общество взялось за науку. Жил Ерошка на общий рубль, каждый тратил на него копейку и считал, что учить его имеет право.
— И мой грош в нем есть, пусть и руки моей попробует.
Знал, пробовал Ерошка руку каждого хохловского мужика, каждой бабы. Ребята и те говорили ему:
— Дай ударю!
— Дай за ухо дерну, платим ведь тебе.
Сбежал Ерошка от этой науки. А теперь вспомнил, и вернулась старая обида.
Почудились Ерошке шорохи и шаги. Поднял он голову, вгляделся. Стороной от дороги крался человек… он пробирался к горам, а потом юркнул за них.
«Вор, что ли?»
А тем же путем крался и другой.
«Вон оно, — сообразил Ерошка. — Это старообрядцы идут в скит, на моленье. Не оставили, знать, они своих привычек. Ладно, я их пугну». Вложил в рот три пальца и свистнул. Резкий свист прокатился по горам, по лесу. Человек упал в траву. Ерошка встал и увидел его черную спину. Он уползал в кусты.
«Эге, испугался… Я еще вам припомню науку». — И Ерошка засвистал разбойником, заухал.
«Довольно, попробую соснуть. — Ерошка залез опять на сеновал. — Пожалуй, здесь для меня дело найдется… Если ты меня на рассвете разбудишь, я тебе отверну голову! — погрозил мысленно петуху. — Орет! Кому это надо, когда есть часы и будильники».
* * *Есть у деревни Хохловки своя история, как есть она у каждой деревушки нашей страны. Одну барин в карты соседу проиграл, другая куплена за лопоухого щенка модной, нерусской породы, да мало ли каких историй нет!
Хохловка началась лет сто с лишком назад. Сбежал из Нижне-Тагильского завода крепостной рабочий Андриян Хохлов. По вере был он старообрядец. Не вынес Хохлов палок и плетей, которые разгуливали в те времена по спинам крепостных, ушел к Денежкину камню и основался в глубоком труднодоступном буераке. Долго жил только сам с семьей, кормился охотой, а потом к нему пришел еще один из бежавших и построил поодаль свой дом. Набралось лет за тридцать до десяти домов и все — люди старой веры. Сперва никто не знал о них: ни начальство, ни даже купцы. А продавать и покупать сами выезжали хохловцы в заводы и никому не открывали своего жилья.
Да ведь трудно на земле укрыться, когда кишит по ней люд, в каждую щель пробрался. Разведало начальство про Хохловку и нагрянуло с полсотней солдат. Что там было, сплошное разоренье!
Сожгли солдаты молельню, отобрали чуть не дочиста все добро. Стариков и самого Хохлова заковали в цепи и увели в Соловецкий монастырь, заточили в подвалы. Была у Соловецкого монастыря своя тюрьма.
Молодежь отправили в солдаты, и остались только бабы да мелюзга. Пять лет не было в Хохловке ни одного мужика, пока не подросли парни. Но мало этого показалось начальству, и поселили в Хохловку десять семей православных.
Наплодилось в Хохловке много народу, концы старообрядческий и православный слились, и деревня получилась одна, а народ расколот надвое. И всяк держится упрямо за свою веру.
Часто заглядывало начальство в Хохловку, и нельзя было старообрядцам открыто держаться своей веры. Понастроили они по дебрям и по тайным горным местам скиты и начали ходить туда молиться. После тысяча девятьсот пятого года разрешили им построить молельню.
