Читаем без скачивания Собрание сочинений в десяти томах. Том 4 - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После таких откровенностей не о чем было уже и говорить; оба замолчали на минуту. Граф позвонил; Сильван, принимая это за намек, хотел уйти, но отец остановил его.
— Останься, граф, — сказал он, — увидишь, как обделываются дела; тебе надо привыкать.
Сильван остался на диване, а отец, услыхав отворяющиеся двери, шаги и кряканье Смолинского, вышел в первую комнату.
Смолинский был не совсем в веселом положении, потому что возвращение графа застало его в сборах к выезду. Как из разваливающегося дома бегут все, так и Смолинский, почуяв беду, подумывал и собирался улизнуть. Граф знал уже об этом через своих шпионов. По дороге он останавливался в корчме за деревней, по обыкновению расспросил жидка-арендатора обо всем, что делалось, и притворился, однако же, что ничего не знает. Так нужно ему было на этот раз.
— Ну, что! Добрый вечер, Смола! — сказал граф. — Ты не ждал меня скоро?
Смолинский, видимо, сконфузился: он потирал бледные уши, ломал себе пальцы, моргал глазами, потоптывал ногами и, сделав наконец усилие улыбнуться, сказал:
— Что же, ясновельможный граф, хотя и не ждали мы вас, но рады. Что же привезли вы нам хорошего?
— Прежде скажи мне, спас ли ты, что можно было, из Сломницкого поместья? Конфискацию мне удалось отложить еще на три месяца.
— Спасаем, но идет плохо.
— Не понимаю, как это плохо; должно идти.
Смолинский посмотрел исподлобья. Граф стоял, словно Юпитер, надменный и гордый.
— Разве нам так нужно разговаривать? Разве вы не знаете, чем пахнет?
— А чем же пахнет?
— Да уж из этой каши не вылезем, если бы что и спасли из Сломницкого поместья.
— Из чего же не вылезем?
— Да из беды.
— Что же ты воображаешь, из-за Сломницкого поместья я пропаду?
Смолинский вытаращил глаза. Граф улыбался с такой самоуверенностью, что Смолинский, хотя и знал его давно, был обманут и встревожен этой улыбкой. Он поколебался.
— Что же вы думаете, ясновельможный граф?
— Что думаю? Спасти что можно и по-прежнему идти дальше.
— Куда? — спросил насмешливо управляющий.
— Это уже мое дело. Много ли наличных в кассе?
— За вычетом того, что следует мне…
— А, так уж ты прежде себе высчитываешь!
— Мне очень нужно…
— Об этом после… Сколько денег в кассе?
— Право, я не считал…
— Ну, так я, может быть, скажу тебе, сколько должно быть! Смолинский рассердился и пожал плечами.
— Да что, ваше сиятельство, даром воду толочь? Хотя бы и нашлось что в кассе, да что же это при настоящих обстоятельствах? Есть еще полторы тысячи рублей.
— Сколько ты взял за лес из Сломницкого поместья?
— Дали гуртом двадцать тысяч злотых.
— Прекрасно, это уже тридцать.
— Но, ясновельможный пан, мне очень нужна моя собственность.
— Надеюсь, ты тут не первый, — сказал граф с принужденною вежливостью. — Не бойся, твое не пропадет. У меня с собой еще есть 30 000, из которых истрачено очень мало, потому что в Житкове нечего было делать, и я обошелся малым; вместе составляется около 60 000. Этого на первый раз будет довольно; а что делать дальше, подумаем.
В эту самую минуту в передней поднялся шум; кто-то пробивался к графу, воюя со слугами. Двери с шумом распахнулись, и в комнату влетел Пенчковский, задыхающийся, побагровевший, обеспамятевший. Глаза его были налиты кровью; вся фигура выражала сильнейшее беспокойство и раздражение.
— Это что за история, любезнейший Пенкося! Как поживаешь! — воскликнул граф. — В такое время! Что же привело тебя?
Пенчковский холодно поклонился.
— Вы извините меня, ясновельможный граф, что так неожиданно врываюсь к вам, но, право…
— Что же случилось, любезный Пенчкося? — спросил граф предупредительно, но гордо и важно.
— Я так несчастлив, — заговорил Пенчковский в замешательстве, — что должен, хоть и не хотел бы, надоедать ясновельможному графу; но такое обстоятельство…
— В чем же дело, мой Пенчковский? — спросил медленно граф. — Что такое?
— Я в таких обстоятельствах, извините меня, ясновельможный граф, но я обременен семейством; выработав в поте лица, я не могу потерять… Мой капиталец мне нужен.
— Какой капиталец? Как же это? Неужто ты хотел бы уже взять его назад? Да ведь едва прошло несколько недель, как ты дал мне его и взял вексель?
— Я знаю, что срок еще не прошел; но при таких обстоятельствах… сжальтесь надо мною! Дети, жена без куска хлеба! Не погубите меня!
Он стал путать и бормотать невнятно, заклинать, грозить, плакать и просить.
— Что же это так загорелось? — произнес граф. — А, а! Догадываюсь, — прибавил он, хватаясь за бока от смеху, — это конфискация Сломник задала тебе такого страху! Ха! Ха!
И он вдруг перестал смеяться и гордо, с гневом обратился к задумавшемуся шляхтичу.
— Знайте, сударь, — сказал он, — что я не желаю и не прошу ни у кого денег, а если у кого возьму, делаю ему одолжение! Сколько ему следует?
Он взглянул на стоявшего у дверей Смолинского.
— Сейчас сосчитаю, — сказал тихо управляющий.
— Прошу сейчас же заплатить этому господину, — произнес Дендера гордо и повелительно. — Сейчас, не откладывая до завтра, сию же минуту! Мое почтение!
Сказав это, он отвернулся, будто обидясь, напевая и притворяясь сильно разгневанным.
Пенчковский сам не знал, что с ним делается. Смолинский не двигался с места и только моргал то на Пенчковского, то на графа, весьма недовольный предстоящей уплатой.
— Но не сердитесь, ясновельможный граф, — выговорил наконец шляхтич, — ведь это добытое в поте лица, накопленное, единственное богатство моих деток…
— Я ни во что не вхожу, — возразил граф, — вы не доверяете мне, возьмите ваши деньги и ступайте с Богом; но я с этих пор не имею к вам доверенности, и потому поместье, которое вы имеете от меня, прошу сейчас сдать и сейчас же выезжайте!
— Ясновельможный граф!
— Ни слова! Смолинский! Прошу принести сейчас сюда деньги! Вексель с вами?
— Со мной. Но, ясновельможный граф!..
— Без всякого но! Плачу и мое почтение; даю законное время на сборы и будьте здоровы!
Смолинский, как ни был недоволен, отправился за деньгами и принес их скоро, — касса была напротив. Граф отсчитал, молча отдал, взял вексель, разорвал его в мелкие куски и надменно кинул в камин.
Шляхтич так ошалел, одурел, так радовался и беспокоился вместе, что, не имея силы сосчитать деньги (у него в глазах рябило), схватил их только, сунул в карман, хотел раскланяться, но граф стоял к нему спиной, и он вышел потихоньку.
— Так делаются дела, — сказал Дендера сыну, — плачу ему несколько десятков тысяч, но завтра вдвое и трое
