Читаем без скачивания Рыбари и Виноградари. Книга II. В начале перемен - Михаил Давидович Харит

заострились и обросли густым мехом. Глаза стали как у кошки, а седые усы клоками росли в стороны. Однажды он просто исчез в джунглях.

— Совсем озверел?

— Наверное. Думаю, папе сейчас хорошо. Бродит где-то на сильных лапах с очаровательной самочкой, жрёт оленей и не хочет возвращаться к людям.

Маша свернулась клубком на диване, положив голову на колени мужа. Потом её тело начало разворачиваться гибкой змеёй, и она потянулась, превратившись в звенящую струну. Андрей озверел от приступа похоти. Он неуклюже занял господствующее положение над женой, которая приняла его вес, словно пушинку. Обняла, заплела сильными ногами, вобрала в себя, как пересушенная почва саванны жадно вбирает тропический ливень.

Однажды он обнаружил на затылке у Марии спрятанный под волосами глубокий шрам:

— Что это?

— Папа сказал, меня схватила горилла. Я не помню.

— Чудо, что выжила.

— Я невероятно живучая.

С этим Андрей был согласен. Маша никогда не болела, даже обычным насморком. Однажды удивила признанием, что ни разу в жизни не была у врача.

— Но тебе же надо пройти обследования.

— Зачем? Я абсолютно здорова.

И правда зачем здоровому человеку искать проблемы? Медики пропишут кучу ненужных таблеток, будут пичкать до тех пор, пока действительно не возникнет необходимость в лечении. В словах «врачи» и «враги» разница в одну букву.

Вспоминая рассказ супруги про превращение отца в зверя, Андрей задумывался, если бы из тысяч историй об оборотнях хотя бы одна была документально доказана, это означало бы, что клетки человеческого тела способны практически мгновенно перестроить свою структуру. Тогда всю современную медицину можно было бы отправить на свалку.

Он не перекладывал эти рассуждения на трансформацию собственных женщин, что лишний раз подтверждало старую истину о незаметности бревна в собственном глазу.

Когда позволяла нервная система, Андрей слушал рассказы о бурной молодости Марии. Приключений в её жизни хватило бы на несколько романов.

После исчезновения отца девушка уехала в Латинскую Америку. Вышла замуж за индейца, промышлявшего разбоем и торговлей краденого. Участвовала в нескольких войнах, владела капоэйра, каратэ и рукопашным боем. Стреляла из всех видов оружия и метко кидала ножи любой конфигурации. Однажды осознала, что война и индейцы её достали, и уехала в Лондон, где душа в душу жила с группой лесбиянок. Потом решила в очередной раз сменить ориентацию и жизненные ориентиры. Приехала в Москву и вышла замуж за скульптора Андрея.

Ночь с Машей была похожа на битву с диким леопардом, суровую, беспощадную, не оставляющая никого в живых. Они заживо сдирали друг с друга шкуру, неистово совокуплялись, рыча так, что соседи вызвали священника. Мол, в доме завелась нечистая сила.

Святой отец пришёл в ужас, услышав доносящийся неведомо откуда потусторонний вой. Поспешно перекрестился, скороговоркой произнёс молитвы над вылитой в миску водой из чайника. Затем окунул в ёмкость метёлку и принялся неистово брызгать на стены.

На мгновение страшные крики затихли, словно демоны призадумались над собственной греховной сущностью. Но тут завывания возобновились с пущей яростью. Теперь к ним добавились грохот, стук и скрежет, будто адское воинство рвалось в квартиру. Священник опрокинул на себя миску с чудодейственной водой и сбежал, не забыв забрать причитающееся за экзорцизм вознаграждение.

Андрей похудел и приобрёл безумный блеск горящих глаз. Стал носить шаровары с ярким орнаментом и ермолку. Его скульптуры приобрели шик гениального безумия.

Между тем Мария менялась. На африканской маске её лица раскрылись огромные карие глаза, приплюснутый нос приобрёл римскую форму. Выпяченные губы стали скромнее. Вдобавок изменилась осанка. Теперь Маша ходила как балерина, а не как хищник, подкрадывающийся к жертве. Обвислые груди воспряли духом и, став пухлыми, геометрически правильными треугольниками, плясали озорную самбу при каждом движении.

— Хочу рисовать джунгли. Научишь?

— Попробуем.

Андрей выделил жене уголок в мастерской, передвинул несколько гипсовых статуй и даже подмёл пол.

Оказалось, что учить ничему не надо. Женщина схватывала на лету и уже к вечеру сделала два наброска. В них было неистовство. Мазки и линии наползали друг на друга. Деревья переплетались, как змеи, и казались живыми существами. Похороненная цивилизацией архаическая энергия бушевала, выплёскиваясь из плоскости картин в живой мир. Рисунок был слаб, но какие удивительные цвета и сколько экспрессии!

Каждый день Маша с каким-то истеричным упоением воплощала безумную, живую душу леса. Десятки необычных картин наступающей армией заполняли студию.

В её живописи было что-то магическое, завораживающее и пугающее одновременно. Андрею виделись чьи-то горящие глаза, притаившиеся в суматохе линий. Слышались крики странных птиц, рёв невиданных животных. Эти странные рисунки включали в его разуме давно забытую зону детских страшилок. Воображение принималось создавать чудовищ, лишь до поры не видимых зрению, но отлично различимых в темноте.

Однажды решился показать картины приятелю, маститому художнику с репутацией гения, хоть и со сдвигом.

Тот долго разглядывал работы, которых к тому времени накопилась изрядно, а потом сказал неожиданное:

— Тебе не страшно быть с ними наедине в студии?

— Наверное, нет.

— А я бы не смог. Кажется, что из глубины холста что-то рвётся к нам в мир.

— Недоброе?

— Оно никакое. Ни доброе, ни злое. Безжалостное, дикое, доисторическое.

Андрей подумал, что над этим следовало бы подумать. Понаблюдать, разложить по полочкам. Но тут в его жизни стремительно возникла цепь странных событий.

Первым, как будто безобидным явлением был синий «форд»-микроавтобус с тонированными стёклами, который принялся день за днём парковаться у его мастерской.

Большинство стоящих рядом машин было знакомо. Вишнёвый джип принадлежал Василию, художнику, студия которого была в противоположном крыле здания. Чёрный «мерседес» с претензией на роскошь оставлял Ашот, владелец двух продуктовых киосков на углу. Гламурная красотка Вероника, по слухам — любовница какого-то олигарха, парковала свой новенький красный «лексус». Собственно, случайных машин не было.

Андрей не мог объяснить, почему испытывал тревогу, глядя на затемнённые окна незнакомого автомобиля. Ему казалось, что видел похожую машину то ли в фильме, то ли во сне. Он не разу не заметил ни водителя, ни пассажиров, хотя ночью «форд» исчезал, чтобы появиться рано утром на следующий день.

Но эту загадку пришлось выкинуть на край сознания, поскольку появились новые хлопоты. Старый приятель, который держал модную художественную галерею, предложил устроить персональную выставку:

— Будет здорово поставить твои скульптуры и картины Маши вместе. В вашем тандеме есть своё безумие. Публика это любит.

Галерея располагалась на территории бывшего московского комбината вин.

Почти двести лет назад здесь открыл пивоварню немец-купец, к концу 19-го века возникла крупнейшая в Москве винодельня. Из Крыма привозили сырьё — бродивший в бочках виноград.

После революции большевики экспроприировали производство. И принялись выпускать красную отраву, удовлетворяющую невзыскательные потребности алкоголиков города. Трудно сказать, сколько народу полегло от жидкого яда, но мстительные духи погибшего пролетариата повадились пугать ночами сторожей.

В 2007 году предприятие закрыли и образовался огромный пустой квартал — призрак с бесконечными катакомбами, сохранившими вяжущий запах вина.

Краснокирпичные корпуса смотрели в пространство разбитыми окнами. Робкое московское солнце зыбкими лучами отражалось от стен, пятна света плясали на полу, словно в бассейне с водой. Гулкое эхо от любого шороха налетало с разных сторон на случайного посетителя, как толпа воришек-карманников на праздного туриста. Даже бомжи боялись там селиться.

На короткий период бандиты, насмотревшись боевиков, повадились устраивать в цехах разборки. Эхо красиво отзывалось на звук выстрелов.