Читаем без скачивания Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости - Николай Коняев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот тогда-то, отвлекаясь от «дикой нашей судьбы», и пытается Даниил Леонидович спасти расплывшийся роман.
«В третьем часу ночи над куполом обсерватории разошлись, наконец, облака, — напечатает он на оставшейся от отца машинке. — В расширяющейся пустоте звезды засверкали пронзительно, по-зимнему. Город давно опустел. Все казалось чистым: массы нового воздуха — вольного, холодного, неудержимого, как будто хлынувшего из мировых пространств, развеяли земные испарения. Фонари над белыми мостовыми горели, как в черном хрустале»…
Вчерашний солдат из похоронной команды, по сути, заново создаст погибший текст, но «дикая» судьба держала его, и писательская работа завершится в кабинете следователя, определившего Даниила Леонидовича на двадцать пять лет тюрьмы.
Так и получилось, что не только «Апокалипсис» свяжет судьбу Даниила Андреева со шлиссельбургским узником, но и тюремный срок…
Впрочем, во Владимирском централе Даниил Андреев просидел все-таки меньше, чем «вечник» Николай Морозов в Шлиссельбургской крепости.
В 1957 году, после перенесенного инфаркта, Даниила Андреева выпустили, и он умер, успев записать «Розу мира» — книгу своих видений и размышлений над ними, названных им метафилософией истории…
Трудно читать эту книгу.
Наверное, если бы прочесть ее, как «Евангелие», не сомневаясь ни в единой строчке, результат был бы очевиднее, но «Роза Мира» — не Евангелие, это темная и неясная весть из другого мира…
Но нельзя и не прочесть эту книгу, нельзя не услышать эту весть, оглашенную мертвыми устами тысяч солдат, поведавших ее своему бойцу команды погребения…
5Иногда взгляд Даниила Андреева словно бы упирается в стену тюремной камеры или в раскрытую могилу, и тогда его речь становится невнятной, переполняется образами, которые ведомы только самому вестнику…
«Хохха — это, собственно, не состояние, а целый тип состояний, отличающихся один от другого тем, с каким именно слоем и с какою из темных иерархий вступает в общение духовидец. Но во всех случаях физические предметы окружения смутно проступают для него сквозь картины иных слоев. Если бы каким-нибудь чудом кто-либо из людей вошел в эту минуту в комнату, визионер его различил бы и, хотя не сразу, мог бы переключиться в обычный план.
У Сталина наиболее частыми были такие хохха, когда он общался с великим игвой Друккарга и с Жругром; иногда его удостаивают непосредственной инспирацией и сам Урпарп. Было, кроме того, еще одно невидимое существо, специально к нему приставленное, его постоянный советчик, один из обитателей Гашшарвы, нечто вроде антидаймона.
В состоянии хохха Сталин многократно входил в Гашшарву, в Друккарг, где был виден не только великим игвам, но и некоторым другим. Издалека ему показывали Дигм. Он осторожно был проведен, как бы инкогнито, через некоторые участки Мудгабра и Юнукамна, созерцал чистилище и слои магм. Издали, извне и очень смутно он видел даже затомис[219] России и однажды явился свидетелем, как туда спустился, приняв просветленное тело, Иисус Христос. Но эта встреча не вызвала в темном духовидце ничего, кроме усиления смертельной ненависти, и именно поэтому она была допущена Урпарпом. Хохха вливала в это существо громадную энергию, и на утро, появляясь среди своих приближенных, он поражал всех таким нечеловеческим зарядом сил, что этого одного было бы достаточно для их волевого порабощения.
Разбитый немецкими снарядами собор Рождества Иоанна Предтечи
Именно в состояниях хохха, следовавших одно за другим накануне его 70-летия на протяжении нескольких ночей, он уяснил себе в общих чертах очень неприятные для него события, происходившие тогда в Российской метакультуре и в смежных с ней областях. Он явился безмолвным и бессильным свидетелем одной из жесточайших потусторонних битв. Демиурги России, Китая, Махаяны, Индомалайской метакультуры и обеих метакультур Запада сражались со Жругром и с Лай-Чжоем, его новым союзником — странным детищем двух уицраоров, российского и китайского. Уицраоры не были уничтожены, но их экспансия приостановилась. Вокруг них был очерчен нерушимый круг.
Попытки уицраоров перейти, спустя некоторое время, опять в наступление, не привели в шрастрах ни к чему, а в Энрофе завершились трехлетней войной в Корее, после которой пришлось вернуться к исходному положению.
Тогда был взят курс «ва-банк» — на быстрейшую подготовку и развязывание третьей мировой войны, ибо дальнейший ход процессов грозил привести к перемещению силы тяжести в Северо-Западный шрастр и к переносу санкции Гагтунгра со Жругра на Стэбинга.
Постоянными усилиями демонических сил вокруг Сталина было соткано нечто вроде непроницаемых тенет мрака»…
Иногда могильная чернота отступает, и прозрения Даниила Андреева совершаются в освещенном, дневном пространстве истории:
«Ужасает зияющая бездна между долженствованием сверхнарода и тем этическим качеством народоустройства, которое он допускал у себя столько веков. Пугает разрыв между реальным этическим уровнем сверхнарода и тем уровнем, который требуется для осуществления его миссии»…
6Удивительно, но читая «Розу Мира», постоянно ловишь себя на мысли, что вспоминаешь при этом руины Шлиссельбурга. Ну, а размышляя над вариантами шлиссельбургских судеб, всматриваясь в шлиссельбургские отсветы, ложащиеся на события нашей истории, часто вспоминаешь книгу Даниила Андреева.
Помимо прямых пересечений истории крепости и текста книги, помимо пронзительного ощущения высокой эстетики в антиэстетическом, казалось бы, ощущении руин, присутствует тут и общность духовной мощи, позволяющей соединять несоединимое.
Превращенная Петром I в тюрьму, сожженная революционерами, а потом обращенная немцами в груду развалин, Шлиссельбургская крепость и в таком состоянии сохраняла духовную мощь, которая устрашала врагов и укрепляла защитников.
Многие защитники крепости вспоминают о красном флаге, который был поднят на водонапорной башне. Немцы, естественно, били по флагу снарядами и минами, строчили из пулеметов и автоматов. Не раз им удавалось сбивать флаг. Но не проходило и получаса, как флаг снова появлялся.
Когда была разбита водонапорная башня, флаг водрузили на колокольню собора. И тут немцы пытались сбить его, но и тут — снова и снова! — находились добровольцы, чтобы поднять его, хотя делать это — надо было на виду у вражеских снайперов взбираться на колокольню — приходилось с огромным риском для жизни.
Красный флаг, развевавшийся над колокольней собора Иоанна Предтечи Шлиссельбургской крепости, хранится ныне в Центральном военно-морском музее. И когда смотришь на его изрешеченное пулями и осколками полотнище, не можешь понять, как могла уцелеть сама колокольня собора, на которой развевался он.
Колокольня, разумеется, тоже пострадала при обстреле, но все-таки продолжала стоять, хотя уже давно рассыпались под артиллерийским огнем другие строения крепости.
И это так же удивительно, как и неуязвимость самой крепости Орешек.
Кажется, это единственное в мире средневековое фортификационное сооружение, выстоявшее под артиллерийскими снарядами и бомбами Второй мировой войны.
Что же помогло устоять крепости, хотя она мешала немцам и взять ее им очень хотелось?
Наверное, разгадку надо искать в самой русской истории крепости, когда ни дворцовая шлюхота, разведенная в ее названии преемниками Петра I, ни жутковатый скрежет тюремного ключа, явственно зазвучавший в слове Шлиссельбург, ни пламя пожаров революции не заглушили грозной славы великой русской крепости, и вот, переворачивая и наполняя уже совершенно другим смыслом надуманную Петром I мифологию, память о русской истории сумела возвратить музей революции в боевой строй…
Наверное, разгадку несокрушимости крепости надо искать в том внезапно проснувшемся в бойцах интересе к истории крепости Орешек, о котором мы говорили. Получается, что это мистическая сила русской православной истории удерживала на колокольне красный флаг, «до глаз заковывала в броню» защитников крепости и делала их неуязвимыми для врага…
7Разгадать секрет непобедимости Шлиссельбургской крепости пытался и писатель Виссарион Саянов, который во время войны неоднократно бывал на острове.
Вот его последний очерк о крепости.
«Вскоре после взятия Шлиссельбурга я снова приехал в Орешек. Он уже в тылу нынче, и тихо в старинной крепости, почти пятьсот дней, бывшей в осаде. Впервые я побывал в осажденном Орешке в прошлом году, и теперь здесь много новых людей. С комендантом крепости майором Строиловым я знаком еще по временам войны с белофиннами — был он тогда командиром роты у незабвенного Васи Маричева, двадцатитрехлетнего командира батальона, погибшего в дни первых сражений 1941 года.
