Читаем без скачивания Карл Маркс - Галина Серебрякова

Со времени ухода от коммерции ничто не удерживало Энгельса в Манчестере. Он начал деятельно готовиться к переезду в Лондон, поближе к любимому другу и его семье. Давно уже мечтали о возможности жить в одном городе Маркс и Энгельс. Женни Маркс энергично приискивала в Лондоне квартиру, которая бы понравилась Фридриху и Лицци и, главное, находилась поблизости от Мэйтленд-парк-род Хаверсток-хилл.

1869 год оказался для Маркса необычно разнообразным. Он ездил не только в Манчестер, но побывал несколько раз на континенте. В Париже у Лафаргов Маркс жил под именем А. Вильямса, чтобы таким образом избежать преследования полиции. Снова Карл прогуливался по значительно изменившейся, давно не виденной им столице Франции. На улице Ванно в Сен-Жерменском предместье он долго стоял, поглощенный воспоминаниями, против дома, где провел когда-то с Женни счастливый год.

В начале сентября вместе с дочерью Женни Маркс отправился в Ганновер к Кугельманам. По дороге он остановился на день у двоюродного брата Филипса в Аахене, затем заехал к знакомым в Майнц и Зигбург. Дела привели его и в Гамбург к издателю Мейснеру.

В Ганновере Кугельманы окружили Карла и Женнихен дружеской заботой. Приветливая, превосходно воспитанная, очень тактичная Женнихен завоевала сердца Гертруды и Френцхен. Кугельман не скрывал свсего преклонения перед Марксом. Однако в отношении его к автору «Капитала» была примесь опасной экзальтации, которая подобна бурлящей пене над пивом. Внезапно взметнувшись вверх, она так же быстро исчезает, и тогда обнаруживается не дополна налитая кружка.

В одной из комнат о пяти окнах в доме, принадлежавшем восторженному врачу, в которой обычно музицировали, вдоль стен на подставках были расставлены гипсовые бюсты греческих богов. Кугельман надоедал Марксу сравнениями, утверждая, что Карл похож на Зевса. Он неоднократно говорил Женнихен:

— У обоих могучее чело и голова с копной курчавых волос. На лбу вертикальные складки мыслителя, и выражение лиц повелительное и добродушное в одно и то же время. Я нахожу также у Маркса, — добавлял он, — жизнеутверждающее спокойствие души, которое воспел Гомер у олимпийцев. Таким людям чужды рассеянность и смятение.

Красноречивый врач погружался в глубокомысленное созерцание.

— Классические боги — символ вечного покоя, лишенного страсти. Не правда ли? — обратился он как-то к Марксу.

— Вы не правы, — ответил тот, не задумываясь, — они символ вечной страсти, чуждой покоя.

Когда к Марксу приходили товарищи по партийной или политической работе, Кугельман принимался ворчать. Он хотел, чтобы, подобно античным богам, Маркс был недоступен людям, метал молнии и громовые стрелы на бумаге, а не занимался тем, что ганноверскому гинекологу казалось всего лишь земной суетой, не стоящей траты времени. Маркс вежливо, но решительно прекращал сетования Кугельмана и продолжал общаться с самыми различными людьми. Его посетила депутация швейцеровского союза рабочих-металлистов, и более часа продолжалась их оживленная беседа. Маркс рассказал делегатам о подлинном значении профсоюзов как школы социализма и высказался против принципов организации рабочих объединений, проводимых Швейцером и его партией. Спустя три дня к вождю Интернационала пришли три члена Центрального комитета Социал-демократической рабочей партии Германии.

Но вечера Маркс обычно проводил в гостеприимной семье ганноверских друзей. О чем только не говорили, чего не вспоминали! Как-то Маркс рассказал в комических выражениях, как однажды он едва не был задержан и препровожден в полицию по подозрению в краже, когда сдавал в ломбард фамильное серебро с баронским гербом и монограммой фон Вестфаленов.

В зале у Кугельманов, прозванном «Олимпом», устраивались концерты, в которых участвовали местные певцы и музыканты. Однажды Женнихен, обладавшая незаурядным драматическим талантом, прочла монолог леди Макбет. Незадолго до того она уже выступала в той же роли в одном из лондонских театров. Полученные за это деньги Женнихен потратила на покупку бархата для Ленхен, не имевшей теплого пальто. В гостиной Кугельмана велись беседы о книгах и писателях. Маркс читал наизусть отрывки из греческих классиков, Шекспира, Гёте, Шамиссо, Рюккерта. Метко судил он о своих любимцах Кальдероне, Филдинге, Бальзаке. Хвалил Тургенева, который, по его мнению, верно понял своеобразие русского народа, восхищался описаниями природы у Лермонтова.

Дни в Ганновере, прозванные Марксом «оазисом в пустыне», пронеслись быстро. В октябре он был снова в Лондоне. Из России Даниельсон прислал ему к этому времени «Положение рабочего класса в России» Флеровского.

В сумрачные дождливые дни знаменательного 1870 года Маркс зачитывался этой книгой и писал Энгельсу об ее авторе: «Видно, что человек этот всюду разъезжал и наблюдал все лично. Жгучая ненависть к помещикам, капиталистам и чиновникам… Хорошо обрисована и семейная жизнь русского крестьянина — с отвратительным избиением насмерть жен, с водкой и любовницами…»

В этом же письме Маркс подробно знакомил Энгельса с перипетиями усиливающейся с каждым днем внутри Интернационала борьбы с Бакуниным. Женевская газета «Равенство» под влиянием Бакунина выступила с бесчестными нападками на Генеральный совет Интернационала, и в ответ на это Маркс направил обращение к Федеральному совету Романской Швейцарии.

«Результат: вся бакунинская банда вышла из «Egalité»[33], — сообщал Маркс Энгельсу. — Сам Бакунин избрал своей резиденцией Тессин. Будет продолжать свои интриги в Швейцарии, Испании, Италии и Франции. Состояние перемирия между нами прервано, так как он знает, что я сильно нападал на него и разоблачал его… Это животное и вправду воображает, что мы «слишком буржуазны» и потому не в состоянии понять и оценить его возвышенные идеи о «праве наследования», «равенстве» и замене нынешней системы государств «Интернационалом».

В январе 1870 года у Лауры Лафарг родился второй ребенок — дочка. Сообщая об этом Энгельсу, бабушка новорожденной, Женни Маркс, заканчивала письмо шуткой: «Я надеюсь, что этот быстрый темп прекратится, иначе мы скоро будем иметь 1, 2, 3, 4, 5… 6… 10 маленьких негритят».

Лафарги переселились во Францию, где в это время разыгрывались значительные события. Империя Луи Бонапарта судорожно лихорадила. Начался новый подъем рабочего движения. Горняки каменноугольного бассейна Луары и прядильщики Руана, литейщики и каретники Марселя, текстильщики, булочники и штукатуры Лиона, корзинщики, столяры, щеточники Парижа бастовали. Стремительно разрастались секции Интернационала, и его влияние среди тружеников становилось все более значительным.