Читаем без скачивания Город в осенних звездах - Майкл Муркок

— Так вы, сударь, мошенник? А эти преисполненные сознанием долга громилы, которые так бесцеремонно заглядывают в частный мой экипаж, они, стало быть, полисмены?

— Нет, мадам. Они из Комитета Общественной Безопасности Франции и намерены арестовать меня как роялиста.

Она задумалась над моими словами, медленно застегивая пальто, схожее по покрою с мужским охотничьим камзолом, и натягивая длинные перчатки, словно она действительно собралась на охоту.

— Как зовут их предводителя?

— Робер де Монсорбье, мадам. Он из тех, кого никакими угрозами не запугаешь и никаким золотом не подкупишь. Долг превыше всего, а милосердие… к чему оно?

— Да, я знаю такую породу людей. И, кстати: Либусса, герцогиня Критская. Сия герцогская фамилия была мне неизвестна, но отныне и навсегда моя преданность станет принадлежать только ей!

Герцогиня казалась хрупкою женщиной, но кость у нее, — это видно сразу, — была крепка. Ее кожа, мягкая, точно шелк, излучала здоровье. Весь ее облик дышал той зажигательной целостностью натуры, которая говорит о громадной силе духа и устремленности. Лицо ее, — такое серьезное в безмятежном спокойствии и такое живое, когда озарялось остроумной находчивостью, — отличалось изысканной красотой. Словно богиня Мудрости снизошла на Землю. Красота ее и душевные качества потрясли меня так, что я не сразу нашелся, как ей ответить. Учтивые фразы, которые обычно употребляю я в разговоре с хорошенькой женщиной, в данном случае не подходили. При друг обстоятельствах я не преминул бы разыграть этакого восхищенного фата и прожженного сердцееда, но блистательная эта мадонна, похоже, с легкостью превзойдет меня в любой игре. Мне же хотелось добиться расположения ее, — никогда в жизни мне ничего не хотелось так сильно! — вот почему я лишь назвал себя, просто имя и титул, а потом коротко описал положение свое и что я намерен по этому поводу предпринять.

— Я так понимаю, сударь, вам нужен друг, который отвлек бы внимание ваших преследователей, чтобы дать вам возможность уйти незамеченным?

— Да, мадам, это было бы очень кстати.

— Тогда, сударь, постарайтесь сейчас подобраться по возможности ближе к конюшням.

Я повиновался. Ничего другого мне просто не оставалось, — я был очарован. Внизу, по присыпанным песком доскам пола, уже застучали тяжелые сапоги республиканцев. Я проскользнул в заднюю гардеробную, где и укрылся вреди всякой разной одежды, от которой несло конским и человеческим потом.

Отсюда мне было слышно, как покровительница моя с нетерпеливым раздражением обратилась к французам.

Монсорбье быстро ответил:

— Мы ищем обычного конокрада, мадам, вот и все. Если вы вдруг случайно встретили на пути такого низкорослого вспыльчивого малого, этакого бойцового петушка в камзоле, который размера на два велик, и в штанах, что на размер малы, я был бы вам очень признателен, если бы вы сообщили нам.

Я не выпрыгнул из своего укрытия и не перегрыз ему глотку зубами лишь потому, что сказал себе: вчера я обошел его и тем самым унизил, и вот он теперь утешается, осыпая меня оскорблениями. Сия здравая мысль, хоть и удержала меня от весьма опрометчивого поступка, успокоения не принесла. Тон Либуссы моей теперь сделался умиротворяющим и чарующим:

— В самом деле? Уж не фон Бека ли вы разыскиваете?

— Так он себя величает, да.

— Ну так я его видела. Он, впрочем, отбыл еще ночью. Выходит, что конь его вовсе и не его! Прекрасный скакун, сударь, просто прекрасный. И такая чудесная масть. Серый в яблоках, редкой раскраски. Могу поклясться, арабских кровей.

— Свежего, значит, взял, — пробормотал Монсорбье, проглотив приманку. — В каком направлении отбыл этот разбойник, мадам?

— Я теперь уже и не припомню, сударь. Однако, у меня сложилось впечатление, что мы едем в одном направлении. Ну разумеется. Он еще что-то такое сказал… насчет какой-то опасности и что лучше ему рисковать в одиночку. Да, верно, сударь. По этой дороге, на Лозанну. И поскольку нам с вами, выходит, теперь по пути, вы, я полагаю, будете так любезны и составите нам эскорт. Хотя бы какую-то часть пути, сударь?

Эта дорога печально известна своими разбойниками.

— Мы преследуем фон Бека. — Потом Монсорбье обратился к кому-то другому, очевидно, к трактирщику. — Ты смерд… почему же ты не сказал, что он взял другого коня?

— Но я не заметил, сударь, чтобы какая — то из лошадей пропала. — Голос трактирщика дрожал. — Серый в яблоках, вы говорите, мадам? Может быть, это был конь одного из святых отцов?

Когда топот шагов затих, — вся честная компания вышла из помещения на передний двор, — я потихонечку выбрался из вонючей кладовки и осторожно выглянул в окно. Как раз в этот момент во дворе показались два швейцарских моих «рыцаря без страха и упрека», являя собою картину ходячего арсенала: грозно топорщащиеся ножны, ружья на перекрестных ремнях, куски металла и кожи, как будто налепленные наугад. Ольрик фыркнул и с вызовом уставился на Монсорбье:

— Серая в яблоках, капитан, моя лучшая лошадь!

Трактирщик искренне изумился.

— Но ведь у вас была чалая. Я сам лично отвел ее на конюшню!

— И еще серая, болван! — При такой выразительной жестикуляции, Ольрик бы имел несомненный успех на артистическом поприще в каком-нибудь театре пантомимы. — Навьюченная серая лошадь! Парнишка, вон, вел ее, Бамбош. Ну как, вспомнил теперь?

Признав свое поражение, бедный трактирщик умолк.

Утихомирив несчастного малого, Ольрик едва ли не вплотную подступил к Монсорбье и, заглянув прямо в горящее гневом лицо француза, проговорил с нарочито оскорбительной дерзостью:

— А кто вы вообще такие? Не кавалерия, судя по вашему оснащению, и не пехота, судя по сапогам и набору оружия.

Чую, французским от вас духом пахнет. Только вот, что за французы такие? Аристократы? Или, быть может, убийцы законного короля? Но что не граждане Конфедерации — это точно.

Только сейчас я сообразил, что Ольрик ломает всю эту комедию исключительно ради того, чтобы помочь мне бежать посредством внесения смятения в ряды моих преследователей.

— Я честный швейцарец. Такой же, как и вы сами, сударь, — пробормотал Монсорбье, почувствовав, что здесь кроется некая хитрость, но еще пока не разобравшись, какая именно. — Значит, вы утверждаете, сударь, что этот мошенник увел у вас серую в яблоках? Я так понимаю, кобылу?

— Лжец! — напыжился Ольрик, при этом ремни его заскрипели, а железные бляхи загрохотали. — Говорю вам: вы, сударь, лжец!

Вы никакой не швейцарец.

— Из Берна. — Голос у Монсорбье стал теперь очень тихим и очень зловещим. Ольрик подбоченился, окинул Монсорбье уничижительным взглядом, склонил голову на один бок, потом на другой. Все это были знакомые штучки, — знаками этими пользовались профессиональные дуэлянты для выражения воинственного своего настроя и, уж будьте уверены, Монсорбье распознал их не хуже меня. Но все же не клюнул на эту приманку. Не поддался искушению. Лицо и шея его покраснели. Он застыл в напряжении, точно обагренное кровью копье под черным щитом широкополой шляпы. Он всей душой ненавидел Ольрика и непременно ввязался бы в драку, если бы только знал наверняка, скольких товарищей может кликнуть наемник себе на подмогу, а поскольку в Швейцарии он, Монсорбье, пребывал незаконно, ему вовсе не за чем было искать себе лишние неприятности.