Читаем без скачивания Загадки истории России - Николай Непомнящий

Надо было срочно спасать положение, и княжна Волдомир употребила все свое обаяние на то, чтобы вызволить Эмбса из тюрьмы. Ей это удалось, но денег на оплату кредиторов по-прежнему не было, так что оставался один способ избежать неминуемого позора — незаметно скрыться. Что княжна и сделала, оказавшись в один прекрасный день в Германии. А именно во Франкфурте-на-Майне. И, разумеется, в сопровождении преданных де Шенка и Эмбса. Последний, к слову, перестал быть беспаспортным. Еще в Париже княжна Волдомир получила от Огинского, имевшего право производить в чины, чистый патент на капитанский чин, куда и вписала имя «барона» Эмбса.

Но жизнь — в Париже ли, во Франкфурте — требовала расходов. Нужен был человек, готовый их обеспечить, и он нашелся — некто князь Лимбургский. Холостяк сорока двух лет, он претендовал на герцогство Шлезвиг-Голштинское, имел свой двор, крохотное войско, право награждать орденами, а главное — свой бюджет. Это интересовало княжну Волдомир в первую очередь, и она быстро прибрала князя Лимбурга к рукам. Очарованный ею, он совсем потерял голову и предложил княжне руку и сердце. Но она не торопилась с замужеством и под всякими предлогами оттягивала венчание, требуя от князя лишь одно — денег. И тот не мог отказать своей прекрасной возлюбленной, оплачивая все ее безумные расходы.

А тем временем в окружении княжны появились новые люди, и среди них — шляхтич Михаил Доманский. Как и Огинский, он был эмигрант и мечтал о независимости Польши, отличался большой храбростью и воинским мастерством. К тому же был очень недурен собой, что незамедлительно отметила княжна Волдомир, отнюдь не исповедовавшая монашескую веру. Нет, она любила жизнь со всеми ее искушениями и никогда не скрывала это. Красавец и храбрец поляк пленил сердце нашей героини и вскоре стал ее любовником.

Но альковные дела княжны нас интересуют меньше всего; гораздо интереснее другое: был ли Доманский тем человеком, который, как считают некоторые историки, заронил в ее сознание мысль назваться наследницей российского престола? Конечно, невозможно ответить на этот вопрос со стопроцентной гарантией, однако есть факты, наводящие на определенные размышления, и главный среди них — те изменения, которые произошли в поведении княжны после знакомства с Доманским. Если раньше она называла себя многими именами, но ни разу дочерью императрицы Елизаветы, то именно в декабре 1773 года, когда в ее жизнь вошел Доманский, княжна Волдомир впервые объявила себя наследницей российского престола.

Чем объяснить такой факт? Вероятно, лишь тем, что дыма без огня не бывает, и Доманский действительно навел свою любовницу на мысль «всклепать на себя имя». Но действовал ли он самостоятельно? Едва ли. Скорее всего за развитием событий следили и направляли их некие силы, заинтересованные в возникновении очередной смуты в России.

Но что же это были за силы? Большинство историков отвечают на этот вопрос однозначно: всякая нестабильность внутри Российской империи была на руку так называемым барским конфедератам, выступившим в свое время против политики Екатерины II в отношении Польши, а затем, после своего разгрома, эмигрировавшим в страны Европы. Именно они спали и видели Польшу свободной и ее спасение связывали только с одним — с отстранением от власти Екатерины II, которая, по их мнению, породила все польские беды. Ведь это она сначала посадила на польский престол своего любовника Станислава Понятовского, а потом и вовсе поделила Польшу (здесь конфедераты были не совсем правы, ибо совершенно бешеная инициатива в первом разделе Польши исходила от короля прусского Фридриха И, который горел желанием расширить свои границы за счет польских земель. — Б.В.). Так что как Понятовский, так и Екатерина были одинаково ненавистны конфедератам и падение обоих было их вожделенной мечтой. Они не отказались бы и от физического уничтожения русской императрицы, но поскольку сделать это было чрезвычайно трудно, почти невозможно, главным вариантом избрали вариант с самозванкой.

Имелись ли здесь шансы на успех? Имелись — и довольно неплохие. Во-первых, конфедераты как нельзя лучше выбрали время для своих происков — летом 1773 года в России разразился пугачевский бунт, буквально потрясший империю. В начале октября войска Пугачева, выступавшего под именем царя Петра III (мужа Екатерины II, убитого братьями Орловыми в Ропше после переворота 1762 года), осадили Оренбург. Затем мятеж распространился по всему Уралу и Поволжью, захватив собой огромную территорию. Во-вторых, у Екатерины II, кроме преданных помощников, имелась и сильнейшая оппозиция, которая только и ждала момента, чтобы свергнуть императрицу с престола. Подтверждением этого может служить заговор 1764 года, или заговор Мировича.

Известно, что после смерти императрицы Анны Иоанновны российский престол отошел к малолетнему правнуку Петра I Иоанну Антоновичу. Но когда в 1741 году с помощью гвардии воцарилась Елизавета, Иоанн Антонович сначала бы отправлен в ссылку, а затем, в 1766 году, заключен в Шлиссельбургскую крепость. Его-то и вознамерился освободить и возвести на престол вместо Екатерины поручик Мирович. Попытка не удалась, но с тех пор Екатерина постоянно была настороже.

Таким образом, шансы у самозванки, повторяем, были. Окажись она на российской территории да имей к тому же военную поддержку, неизвестно, чем бы закончилась ее грандиозная интрига. Кстати сказать, соискательница престола очень хорошо понимала необходимость опоры на нечто реальное, но прежде чем рассказать о ее попытках в этом направлении, вернемся ненадолго к Пугачеву. Для нашего повествования это очень важно.

До недавнего времени считалось, что Пугачев — это стихийный народный вожак, призвавший под свои знамена всех обездоленных и угнетенных и наивно, в меру своего осознания действительности, принявший имя «доброго» царя (Петр III, несмотря на свое недолгое царствование, пользовался народным признанием, поскольку одним из своих указов отобрал немалые земельные владения у церкви, чем и вызвал к себе симпатию масс. — Б.В.). Однако исторические розыскания последних лет дают нам совершенно иную картину. Имеются неопровержимые доказательства, превращающие Пугачева из народного героя в национального изменника, ибо, как выясняется, он был ставленником не революционных российских сил, а выдвиженцем мирового масонства, пешкой в руках тех сил, которые издавна стремились к дестабилизации, расчленению, а в идеале — к уничтожению России. Думается, что недалек тот день, когда в этом вопросе будут поставлены последние точки.

И еще одно замечание. Пугачевское движение по размаху вполне сравнимо с движением Степана Разина. Но вот поразительное отличие: о Стеньке народ сложил немало песен, которые поются и по сей день, о Пугачеве же — ни одной. В чем же дело? Не в том ли, что камертон народной души давно уловил фальшь в звучании чужеземных пугачевских струн?..

Но вернемся к главной теме.

Итак, «польский след» в деле «княжны Таракановой», казалось бы, несомненен, однако не все его расследователи придерживались этой точки зрения. Например, в начале века отрицал причастность конфедератов к появлению самозванки Э. Лунинский. Он спрашивал: «Где же происхождение затеи, где мутный источник инициативы?» И отвечал: «Всего вероятнее в ней самой — в княжне Волдомира. Похождения Пугачева, которые осенью 1773 года достигли высокой степени и распространили переполох в Европейской России, вскружили ей голову. Она позавидовала лаврам ложного Петра, не задумываясь над причинами популярности донского казака. Что удалось на Яике, почему не удастся на Неве или на Москва-реке?»

Трудно согласиться с этими рассуждениями. В 1773 году, когда самозванка назвалась принцессой Елизаветой, ей был всего 21 год и предположить, что она на свой страх и риск, без чьей-либо поддержки и чьего-либо наущения решилась на узурпацию власти в России, невозможно. Нужно было потерять всякое представление о реальности, но как раз в этом упрекнуть самозванку нельзя. Наоборот, она не раз в самых острых ситуациях доказывала присутствие у нее здравого смысла. Уверенность Лунинского в том, что самозванка сама задумала и «раскрутила» интригу, может быть оправдана лишь в одном случае: если «княжна Тараканова» была не самозванкой, а истинной дочерью Елизаветы. Тогда это давало ей моральное право надеяться на поддержку ее выступления различными кругами тогдашнего российского общества, недовольными правлением Екатерины II. Но этому вопросу мы намерены посвятить отдельную главу, которая подведет итог всему расследованию.

Между тем в конце 1773 года в жизни княжны Волдомир произошло событие, которое рано или поздно должно было произойти, — наша героиня, выступавшая уже как принцесса Елизавета, встретилась с Каролем Радзивиллом. О чем они говорили в этот раз — неизвестно, зато в переписке, которая началась между ними после свидания, говорилось о многом. Например, планировалось в поддержку Пугачева поднять восстание в Польше и в белорусских землях, а также посетить Стамбул и попросить у турецкого султана помощи против России (Турция и Россия находились в то время в состоянии войны. — Б.В.). В этом Радзивилла и самозванку поддержал французский король Людовик XV, всячески стремившийся не допустить усиления влияния России в Европе.