Читаем без скачивания Так убивать нечестно! - Джорджетт Хейер

Уолли плюхнулся на стул и развернул салфетку.

– А ведь находятся еще козлы, которые до хрипоты спорят о запрещении эвтаназии! – с горечью заявил он. – Кончится все тем, что я первым сыграю в ящик, и единственной наследницей станет Мэри. Не подумай, деточка, что я против – я всеми конечностями за, – но справедливость превыше всего… Ты же понимаешь, что я имею в виду, верно?

Мэри к тому времени уже покончила с завтраком и встала, поручив Уолли ухаживать за гостем.

– Насколько я вижу, он может сам за собой поухаживать! – возмущенно вскричал Уолли. – Вы ведь уже почти член нашей семьи, да?

Князь обижаться не стал, но ответил, улыбаясь:

– Да, у вас я и впрямь чувствую себя как дома. Это необычайное ощущение. Поверьте, мистер Картер, я вам чрезвычайно признателен. Я отдыхаю как никогда.

– Я рад, что хоть кому-то здесь нравится, – проворчал Уолли, хмуро взирая на сияющего князя.

Мэри воспользовалась благоприятным моментом и улизнула. Не желая откладывать дела в долгий ящик, она поднялась к Эрминтруде.

Хозяйка дома, убитая горем, возлежала на огромной, застланной розовой парчой кровати. В спальне стоял крепкий аромат духов, а розовые шелковые шторы были плотно задернуты, чтобы не впускать к мученице лучи неуместно развеселого солнца.

– Это ты, милая? – простонала страдалица, вскинув пухлую руку к темени. – О, моя голова!

Мэри искренне любила Эрминтруду и считала, что Уолли почти всегда обращается с женой по-свински, поэтому сочувствие, прозвучавшее в ее голосе, было неподдельным.

– Бедная тетушка Эрми! Я натру вам виски одеколоном, и вам скоро полегчает.

– Я больше не могу! – простонала Эрминтруда голосом, которому позавидовали бы многие драматические актрисы. – Я уже дошла до ручки. Видит Бог, я старалась, но ведь всему есть предел!

Мэри приоткрыла окно и достала одеколон и носовой платок.

– Вы собираетесь развестись с Уолли? – спросила она без обиняков.

Столь резкий переход от классической драмы к пошлой реальности диссонировал с ньшешним душевным состоянием Эрминтруды. Она извергла глухой стон. Похоже, звучание его ей понравилось, и она, простонав еще раз, жалостно и с подвыванием, зарылась головой в кружевные подушки, нагроможденные в изголовье.

Осознав свою ошибку, Мэри приумолкла и принялась смачивать лоб и виски Эрминтруды. Минуту спустя Эрминтруда прошептала:

– Не следует мне говорить с тобой на эту тему. Ты – его воспитанница, да и вообще такая юная и невинная!

– О, не думайте обо мне, тетушка Эрми! – отмахнулась Мэри, произнося эти слова с отрешенностью актрисы, играющей одну и ту же роль в трехсотый раз. – Лучше расскажите, что случилось.

– О, не спрашивай! – выдавила Эрминтруда, громко всхлипывая.

Необходимости в расспросах и в самом деле не было – Эрминтруду вдруг словно прорвало, и подробности ужасающего утреннего столкновения с Уолли полились хотя и не вполне внятным, но беспрерывным потоком. Говоря, Эрминтруда все больше и больше распалялась, пока не завелась настолько, что, раскинув в стороны белоснежные пухлые руки, буквально возопила:

– Должна ли я терпеть такое унижение, когда рядом находится столь прекрасный и благородный мужчина, который готов бросить все и увезти меня хоть на край света!

У Мэри оборвалось сердце.

– Князь? – пролепетала она.

Эрминтруда уселась на подушки и потянулась к флакончику с нюхательной солью.

– Он не мог больше молчать, – просто сказала она. – Он боролся с собой сколько мог, но когда увидел… когда осознал, что за жизнь я веду, как обращается со мной Уолли, все у него внутри взбунтовалось. Так он сказал. Красиво, да? И он излил мне все, что творится у него на душе! О, Мэри, стоит мне только подумать, что я могла бы стать княгиней Варасашвили, все во мне переворачивается!

Мэри, чуть помолчав, произнесла:

– Что ж, тетя Эрми, почему бы вам в таком случае не развестись с Уолли?

Эрминтруда страдальчески прикрыла ладонью глаза и ответила совершенно нормальным голосом:

– Развестись с Уолли из-за этой потаскухи? Я не такая дура!

– Вам же не обязательно на нее ссылаться. Пусть это будет некая незнакомка.

– А что обо мне люди скажут? – вскинулась Эрминтруда. – Что дешевая девка отбила у меня Уолли? Нет, не дождутся! Да и Вики пострадает, если я подам на развод.

– Почему? – изумилась Мэри.

– Я ведь не вчера на свет появилась, знаю наших сплетников. Им только повод дай. На бедной девочке всю жизнь останется клеймо.

– О, какая ерунда! – отмахнулась Мэри. – Что вам до этих сплетников, тетушка Эрми? Сами знаете: на всякий роток не накинешь платок! И вообще – пошлите их всех к черту!

– Тебе хорошо говорить, девочка, – ты ведь у нас образованная, – сказала Эрминтруда. – А я не могу позволить себе послать их к черту, хотя, признаюсь, меня не раз уже так и подмывало это сделать. Нет, милая, я не могу рисковать счастьем Вики. Она воспитывалась как настоящая леди, и отец ее был истый джентльмен, да и я, что бы про меня ни говорили, всегда считалась женщиной уважаемой.

– Но ведь никто не станет вас меньше уважать, если вы разведетесь с Уолли.

– Это только ты так думаешь, милая, – вздохнула Эрминтруда. – Ты ко мне слишком хорошо относишься, спасибо тебе. А всякие проныры вроде Паркеров тут же распустят слух, что мы с Уолли нарочно подняли эту шумиху, чтобы я могла выйти замуж за настоящего князя!

Мысли о блестящем поклоннике и недостижимом титуле вконец добили Эрминтруду, и она с громким плачем зарылась в подушки, жалобно причитая, что ей до конца дней своих придется оставаться пташкой, заточенной в золоченой клетке.

Мэри не смогла сдержать смеха.

– Тетушка Эрми, но ведь золото принадлежит вам! А что, князь уже и вправду успел предложить вам руку и сердце?

– Настоящей женщине, – провозгласила Эрминтруда звенящим голосом, – ни к чему говорить все напрямик! У князя благородное сердце и намерения самые чистые!

– Несомненно, – сухо сказала Мэри. – А он знает, что вы с неодобрением относитесь к разводу?

– Мне пришлось сказать ему! Не могу же я позволить ему тратить на меня свою жизнь? Господи, за что мне такие муки! Моя бедная голова совсем раскалывается!

Мэри снова смочила платочек и приложила его ко лбу страдалицы.

– Что же вам тогда делать, тетушка Эрми? – участливо спросила она.

– Бог его знает, – всхлипнула скорбящая. Потом неожиданно звучным голосом добавила: – Одно я знаю точно: тратить деньги моего покойного мужа на то, чтобы откупиться от этой развратной дряни, не стану! Это я твердо решила.

– Это и в самом деле ужасно несправедливо, – согласилась Мэри. – С другой стороны, если им не заплатить, то ведь может разразиться ужасный скандал, да?

– Пусть он сам с ней рассчитывается! – вспыхнула Эрминтруда. – Сам нашкодил, должен сам и платить! Не хватало только мне расплачиваться с его паршивыми девками! Это просто невыносимо! Нет, Мэри, так продолжаться не может! Нужно положить этому конец! Раз и навсегда! Подумай сама: что мне уготовлено в будущем? Женщина в самом соку, по рукам и ногам связанная таким мужем, как Уолли, который об меня разве что ноги не вытирает. Сам он потихоньку совсем сопьется, а я – из-за его чудовищного поведения – не смогу даже завести себе горничную моложе семидесяти!

– Не обижайтесь, тетушка Эрми, но ведь вы Уолли уже сто лет знаете! Все его недостатки видны невооруженным глазом. Давайте я принесу вам чай со свежим тостиком, и вам сразу станет лучше.

– Да я и кусочка в рот не возьму! – заявила Эрминтруда. – Сама знаешь, как я себя чувствую, когда Уолли меня доводит. Пощупай, как у меня лоб горит! Должно быть, на неделю теперь слягу. Ах, как плохо иметь утонченную натуру – ты просто обречена на страдания!

Если Эрминтруда планировала растянуть свой нервный кризис на неделю, то ее домочадцы, как подумала Мэри, были обречены на ничуть не меньшие страдания. Она поспешила согласиться, что щеки Эрминтруды пылают, но воздержалась от замечания, что день выдался на редкость жарким, а в пышной постели трудно найти прохладу. Вместо этого она предложила позвонить доктору Честеру и пригласить его прийти.

Это предложение неожиданно нашло живейший отклик у Эрминтруды.

– Пусть принесет мне что-нибудь успокаивающее, – слабым голосом попросила она. – Никого другого я видеть не желаю, но Морис всегда действует на меня умиротворяюще. Он меня понимает. С ним я могу говорить по душам.

Мэри отправилась выполнять поручение. Хотя она и предпочла бы, чтобы Эрминтруда не слишком распространялась о случившемся, но по зрелом размышлении решила, что раз уж избежать этого невозможно, то пусть тетя лучше выплачется в жилетку Морису Честеру, которого знает едва ли не с детства, нежели князю или Роберту Стилу.

Спустившись в холл, она увидела, что Вики разговаривает по телефону. Юное создание расцветило свой очередной выход, нацепив теннисные шортики и легкомысленную маечку без рукавов. Положив трубку, она обернулась и увидела Мэри.