Читаем без скачивания Рома едет в Кремль - Роман Трахтенберг

Той же ночью, собрав скопленные за год работы деньги (долларов триста, наверное) и переодевшись во взятые из мешков с товаром джинсы, ботинки и куртку, я сбежала. Жить в рабстве у вьетнамцев — это хуже всего. Отрезать ухо или выколоть глаз могут за любую провинность. Не поймали меня только по счастливой случайности — вьетнамец на радостях выпил бутылку хошиминовки, так они звали свою рисовую водку, и упал спать. Охрана же, привыкшая к нашим мешковатым одеяниям, сочла меня за припозднившуюся покупательницу-оптовичку, тем более что одежда на мне была новой, а в руках у меня были два пакета с барахлом. Из своих вещей я взяла почему-то только вот этот самый рубль. А потом скиталась по Москве, боясь показываться домой, тем более что и дома-то уже не было — мать с сестрой выселили в Ивановскую область, а в квартире обитал Равшан Зверзаев. И вот, проходя по Ленинградскому проспекту, увидела вдруг симпатичную будочку и подумала: «Вот здесь я буду жить и ждать». Чего ждать, не знаю, но, похоже, на этот раз я дождалась…

— Да уж, Рогалик, покружило тебя по жизни… И ведь неспроста это все. Сама ведь ты понимала, что кто-то двигает всеми твоими желаниями, заставляет тебя совершать самые идиотские поступки. Спроси любую девочку, девушку, женщину после «Нашей Раши»: будет она жить с человеком по имени Джамшуд? Это примерно как за Гитлера замуж выйти, хотя… Мой друг, бывший преподаватель, почти твой коллега, кстати, рассказывал, что у него был студент (дело было лет тридцать назад), которого звали Коля, а точнее — Николай Адольфович. Ради интереса посмотрел мой приятель в анкету мальчика и чуть не спятил: его папа — Адольф появился на свет летом 1943 года! Кто во время войны мог мальчика именем Гитлера — злейшего врага СССР — назвать? У чертей, как и у людей, много имен. И у каждого свой черт, свой искуситель. У СССР — Гитлер (тут я вспомнил рассказ Алексеича о его договоре со Сталиным), у тебя — Джамшуд. А у кого-то и симпатичная чертовка появится, которая элементарно до цугундера доведет… Обличие чертей многообразно. Он может хоть негром, хоть евреем быть. И распознать его сразу еще никому не удавалось. Почувствовала бесовское влияние?

— Да чувствовала я, что все не так. Но ведь как только Джамшуд у меня зуб мудрости вырвал, все мои ощущения стали как бы отстраненными. Я же по гороскопу Близнецы и раньше всегда сомневалась, даже часто разговор начинала со слов: «Мне кажется…» А тут понимала остатками ума, что неспроста он в автоматы и казино деньги относит, неспроста в черном ходит, неспроста его мои родные на дух не переносят. И рогалики эти… Я их ведь терпеть не могла, а как связалась с гастарбайтерами, так они для меня прямо наркотиком стали. А вообще-то меня Рогаликом прозвали еще в детстве и совсем не за дьявольские булки. Романтичная мама нарекла меня от рождения Роганеттой. Представляете, как девочке тяжело было быть Роганеттой Петровной! А поделать с Джамшудом ничего не могла. Как будто кто-то мысли мои глушил. «Мы семья, и здесь так нужно!» — он все время говорил так, и это заставляло меня загонять свои собственные соображения в самый далекий уголок мозга. А потом они, собственные, вообще куда-то исчезли…

Сказав это, Рогалик посмотрела на меня, и я впервые за все время, что она у нас во дворе проживала, увидел ее глаза. Они каждую секунду меняли цвет. Нет, они не были разными, но в зависимости от освещения становились то карими, то зеленоватыми, то цвета чая или виски, какое сравнение кому больше нравится… Вообще-то, говорят, что глаза сами по себе могут указать на чертовщину, как какой-то признак, выделяющий посланца дьявола из общности людей. Например, пятно на лбу у политика или ярко-рыжие волосы… Поговорку «Бог шельму метит» еще никто не отменял. Но глаза у нее были хоть и необычные, но какие-то уж очень озорные и веселые, без черноты и мрака, которые иногда так привлекают и так пугают нас — мужчин…

— Успокойся, Рогалик, твое имя не самое идиотское изобретение российских родителей. Вот есть такой Борис Гребенщиков, слышала? Так вот, когда лет двадцать назад у него сын родился, он решил назвать его сказочным русским именем — Гвидон. В честь царя Гвидона из сказки о золотом петушке. Приехал Б. Г. к Макаревичу, который выпивал со своим другом Богомоловым, и они втроем на кухне стали отмечать рождение наследника. А когда молодой отец объявил об имени, которое уготовил младенцу, друзья просто впали в ступор. Богомолов вежливо осведомился, как он видит уменьшительный вариант имени своего малыша. Тот ответил: «Ну, Гвидя, Гвидончик, наконец!» Тут уж и Макаревич не выдержал и язвительно спросил: «А не кажется ли вам, уважаемый Борис Борисович, что ваш мальчик будет с детства несчастным и приобретет множество комплексов?» И все по одной причине: его, начиная с яслей, все будут дразнить Гондончиком! Гребенщиков, как-то не думавший о таком варианте развития событий, долго благодарил собутыльников, а потом быстро решил назвать сынка Глебом. Так что имя Рогалик — это сейчас для тебя не худший вариант. А потом посмотрим, может, и к Роганетте вернемся…

Честно говоря, со всеми этими событиями я забыл рассказать про своего водителя Алексея, который долгое время был моим ангелом-хранителем. Думаю, что будь он рядом, некоторые события, которые изложены в этой книге, не произошли бы вообще или пошли бы по совершенно иной сюжетной линии. За три месяца до описываемых событий мы с ним временно расстались. У нас в стране грянул кризис, работы и, соответственно, выездов стало гораздо меньше, и я решил дать парню заработать, хотя и сам в общем-то платил ему немало. Однажды приехал к нам Эрос Рамазотти и попросил найти ему водителя не из агентства, не из спецслужб, а просто хорошего профессионала, умеющего держать язык за зубами. Мой большой «Лексус-460» находился на профилактике, и я «одолжил» Алексея Эросу. Не знаю уж, чем они там вдвоем занимались, но через неделю чуть ли не силой ворвались ко мне и стали упрашивать меня дать им «поработать вместе в Италии и по всему миру». Я ломался недолго и дал разрешение заключить очень приличный контракт на полгода, но с обязательным условием: вернуть мне Алексея в целости и сохранности. А сам пересел на свой кабриолет, который теперь очень грозно смотрелся с мигалками, стробоскопами и прочими атрибутами власти, теми, что так помогают на дороге. Кстати, один раз я оставил крышу своего SC-430 открытой, а мигалки сунул в багажник. Минут через пять раздался звонок Алексеича: «Роман, друг мой, а вам ничего не говорит фамилия Удохин? Так вот, был такой в прошлом известный желтый журналист. Тот самый, который во время первого приезда Наоми Кэмпбелл в Россию рухнул перед ней на колени и предложил руку и сердце. Она, правда, отказала ему, сказав, что девушка она скромная, стеснительная, и ей еще рано думать не только о браке, но и о мужчинах вообще. После чего, правда, ломанулась в „Найт Флайт“ и выпила там в компании тех самых мужиков, с которыми ей рано общаться, не меньше литра водки. Удохин грустил недолго и решил на гонорар от рассказа о своей попытке охмурить Наоми, который он впарил какому-то западному журналу, приукрасив несуществующими подробностями, купить себе автомобиль. И купил „Фольксваген-жук“ коричневого цвета, пятнадцатилетнего возраста и с кузовом типа кабриолет. Крыша у него не открывалась и не закрывалась, ее просто уже не было, а обе двери были заклинены. Если нужно было усадить в машину девушку, то Удохин, говорят, галантно брал ее на руки и закидывал в машину. А сам навострился лихо запрыгивать на сиденье с другой стороны.

Иметь кабриолет в нашей стране, Роман Львович, дело непростое, сами ведь знаете. А кабриолет без крыши — тем более. Однажды около пустующего „жука“ остановился мусоровоз. Конечно, все содержимое кузова в маленьком салоне не уместилось, но водитель мусорки нагрузил Удохина по максимуму. Потом у него резали сиденья, отламывали разные ручечки и кнопочки, но владелец раритета был тверд и никак не хотел расставаться с таким понтовым авто. А еще он, почти как Остап Бендер, любил белые штаны. И охотно носил таковые, невзирая на сезон.

Закончилась эпопея, как рассказывают люди сведущие, печально. Удохин спешил на важную встречу. Выбежал из здания редакции и помчался к своему коричневому другу. В белых штанах, конечно… На глазах у восхищенной публики, среди которой он наметанным глазом приметил пару симпатичных девиц, он взмыл над асфальтом и лихо приземлился прямо на водительское сиденье. Приземление было на диво мягким. Более того! Оно было скользким и очень вонючим! Какой-то недоброжелатель Удохина, то ли обиженный им артист или политик, то ли ревнивый поклонник Наоми Кэмпбелл, аккуратно уложил на сиденье огромную кучу дерьма. Сидя в ней, редактор стал звонить своим подчиненным, которые принесли ему ворох старых газет. Обернувшись ими, пристыженный прыгун отправился в редакционный сортир, где долго и без особого успеха мылся. Затем звонил жене, чтобы она привезла ему новые белые штаны. На встречу, конечно, уже опоздал, а обгаженный „Фольксваген“ потом, уже без особых сожалений, продал какому-то южному гражданину. Так что, Ромочка, не идите проторенным, но неверным путем некоторых неосмотрительных и не в меру понтовитых граждан. Крышу закрывайте!» Алексеич отключился, а я, впечатленный рассказом, внял его совету, поплелся к машине и закрыл-таки крышу. Секунд через тридцать с практически ясного неба хлынул необычный для Москвы тропический ливень и вымочил меня до нитки. «Все-таки вредный он, Алексеич, — буркнул я про себя, — не мог прямо предупредить, сказал бы просто, что ливень пойдет, а он целую историю насчет какого-то сраного Удохина выложил!» Стоя абсолютно мокрый посреди собственного двора, я осознал две вещи: первое — это то, что я в почти прозрачных белых штанах и второе — что и моя первая жена Лена очень мудра: именно она отучила меня надевать под белые штаны черные трусы…