Читаем без скачивания Мюонное нейтрино, пролетевшее сквозь наши сердца - Анастасия Евстюхина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом можно признаться в автобусе или в очереди человеку, которого никогда больше не увидишь.
Но не лучшей подруге.
Наедаясь булки с маслом, жареной картошки, макарон с кетчупом, колбасы, шоколада, орешков, запивая все это сладким чаем, суетливо заглатывая огромные куски, постепенно переставая получать от этого всяческое удовольствие, ощущая вину и отвращение, Тая набивала себя до отказа, как ленивая хозяйка кухонную мусорку, – и сгорбившись, стараясь не попадаться никому на глаза, семенила вдоль залива, между валунами, к своему тайному месту.
Если раньше Тая тщательно выбирала еду для своих пиров, съедая перед «очищением» только любимое, вожделенное, запретное, то сейчас качество и вкус пищи не всегда уже имели значение. Тая могла съесть кастрюлю пресной овсянки или слизистого супа из брокколи.
В буддизме есть учение о шести мирах: богов, асуров (демонов), людей, животных, адских существ (нараков) и претов (голодных духов); вечность за вечностью, ни на миг не переставая, преты страстно желают пищи, питья, плоти – недостатка у них нет ни в чем. Вытягивая тощие шеи, пристанывая от жадности, непрестанно поглощают они и пищу, и воду, не умея насытиться, не имея сил остановиться.
Со стыдом и гневом Тая разминала во рту огромные безвкусные комки еды, пытаясь ею вытеснить, вытолкнуть из себя отчаяние.
Переродиться после смерти в прета – это карма, воздаяние за невыдержанность, за поклонение продуктам, вкусу, запаху, аппетиту и сытости.
Тае не нужно умирать и перерождаться, чтобы попасть в жуткий мир голодных духов, – она уже там. При жизни.
– Что же ты чувствуешь, когда он целует тебя?
Люся смущалась, пыталась подыскать слова, годные для описания неописуемого, выражения невыразимого.
– Что язык теплый, чувствую. Мокро – чувствую.
Обе хихикали, смех тренькал, подрагивал – хрусталем в серванте при легком землетрясении.
Случалось, Тая Люсю или Люся Таю, подойдя без предупреждения со спины, обнимала вдруг, ни с того ни сего, – на глазах у обеих поблескивали при этом тонкие пленки некстати выступивших слез.
* * *
Нюре и Оксане хотелось зрелищ. Обе знали, что происходит, обе безотказной женской чуйкой угадали, где горяченькое; обе ждали-хотели: вот-вот случится какая-нибудь сценка – не таскание друг друга за волосы, конечно, но хотя бы смачный обмен колкостями. Хотели-ждали Нюра с Оксаной девчоночье злорадство потешить: вот-вот порвутся струны гитары-дружбы, не выдержат бесшабашной игры. Весело было им и невтерпеж – ну когда же? когда? – а Тая и Люся продолжали ходить вдвоем и обниматься как ни в чем не бывало.
По четвергам топилась баня.
Золотые голые девчонки птицами на провода садились на сосновые лавочки. Ковшиком на длинной ручке черпала какая-нибудь воду в чугунном баке, озорным движением швыряла на камни. Шипела, клокотала печь, поднималась волна пара и ухала с потолка вниз, струилась вокруг голов, плеч, грудей, тяжелела, ложилась мелкими капельками на блестящие бока, ляжки, икры.
Как колечко по дереву, катился девчоночий беззаботный смех.
И тут Тая радовалась: лучилась она под перекрестными завистливыми взглядами – ни у кого нет такой фигурки! Сплыла с Оксаны корона первой банной красавицы – сто семьдесят два сантиметра пятьдесят шесть килограммов. Корона покружилась в воздухе, будто бы взвешивая всех на глаз, и выбрала Таю – сантиметров в ней было примерно столько же, а вот килограммов – уже меньше. С недавних пор.
Обсуждали Кристину, девушку из соседнего садоводства.
– У нее, прикиньте, в профиле ВК написано в графе «Обо мне»: S‐класс, – щебетала Оксана.
– Соригинальничала, блин. Себя не уважать – писать такое.
– Да никакой она не S‐класс, дешевка обыкновенная. В прошлом году выпила банку джина с тоником, с нашими парнями купаться пошла и перед ними потом дефилировала в мокром белье, которое просвечивать стало. Серега мне даже видео показывал.
– Будь у меня такая фигура, я бы не разделась, она килограммов шестьдесят весит, – выступила Тая, гордая своими выступающими ключицами, ребрами. Она любовно поглаживала мочалкой голодный ввалившийся живот.
Перед баней пришлось сходить к ручью. До сих пор саднило горло, но приобретенная невесомость пустого желудка, она считала, стоила того.
– Кристинка без комплексов, – заметила Люся, – я бы тоже не разделась ни за что. А она так спокойно сняла с себя все и пошла. Я тоже видео смотрела. И, знаете ли, красиво она двигается, шестьдесят там или не шестьдесят. Потому парни все и сидели – штаны колом, и зырили, и видео потом друг другу кидали. Она не думала о том, как выглядит. И выглядела офигительно. А когда пыжишься изо всех сил, стараешься что-то из себя изобразить этакое, выглядишь обычно дурой.
– Точно, – вспомнила Оксана, – я как-то с классным парнем познакомилась. В библиотеку пришла ненакрашенная. И с немытой башкой.
Ой, сладость… Как же приятно течет по позвоночнику шипучка этих легких девичьих сплетенок! Щиплется – дразнится. И растет под сердцем щекотное деревце – я-то не такая, я-то не такая. Я‐то худенькая. Я‐то одетая. Я‐то тоник с джиннами не пьющая.
Тая знает про себя: я банная королева.
С наслаждением вдыхает она запах сосновых досок и горячих камней.
Хорош-ш-ш-ш-шо.
Ноябрь
В дурдоме банный день. Один раз в неделю няньки приводят всех в просторную холодную комнату с большими окнами. Тут стоят две советские чугунные ванны на ножках.
Няньки включают воду и приказывают девочкам становиться в очередь. Они грубо мылят волосы большими красными руками. Пускают колючие струи душа на тела, не разбираясь – горячо-холодно, больно-приятно. Им надо перемыть все отделение. Как посуду в ресторане после закрытия. Они работают. Трут мочалками меняющиеся спины, шеи, ляжки.
Аня Корнева бьет руками по стенкам ванны.
– Бэм! Бэм! Бэм!
Она всегда это кричит.
И от радости, и от ужаса, и от боли.
Она не понимает, что с нею делают, зачем…
Вода летит во все стороны.
– Бэм! Бэ-э-эм!
– Да заткнись ты, идиотка! – в сердцах восклицает нянька, грубо намыливая Корневой голову. – Как ты задолбала уже всех!
– Бэм! – восклицает несчастная, вновь взрывая воду растопыренными пальцами.
Она – банная королева.
У нее – совершенное оригами-тело.
Так думает Тая, вцепляясь ревнивым взглядом в торчащие корневские позвонки, в ребра, в детские квадратные коленки.
Тая почти завидует.
Корнева не понимает про еду, про вкус, про запах, про тающие на языке кусочки; не понимает она и про калории – ей что пресная манная каша,
