Читаем без скачивания Русские генералы 1812 года - Яков Нерсесов

В качестве единого главнокомандующего Багратион казался генералитету предпочтительнее, чем «ледовитый», по удачному выражению Ермолова, Барклай. К тому же у него при всех несомненных достоинствах был важный недостаток. По складу характера он никогда не был своим среди солдат, подобно Багратиону или Кутузову. Он не был ни «военным вождем», ни «отцом-командиром», каких всегда ценили в армии и за которыми по одному лишь взмаху руки готовы были идти в огонь и в воду, не думая о смерти. Барклая могли уважать, но его не любили и тем более не обожали. Ему не хватало искренности и сердечности в общении с подчиненными. Он не умел да и не хотел нравиться, быть, несмотря на высокое положение, «своим в доску». Мало спросить, глядя на солдат сверху вниз из седла: «Хороша ли каша?» Надо сойти с лошади и, присев к костерку, самому ее попробовать, присовокупив, что ничего лучше в жизни не едал, да еще ввернуть соленый армейский анекдот или, потрепав кого-то из «стариков», напомнить ему, как вместе били «басурманов» и т. п. В этом аспекте полководческого искусства Барклай, несомненно, уступал многим своим современникам, тем более Багратиону, которого боготворили не только солдаты, но и генералы. Князь Петр умел быть дружелюбным и приветливым несмотря ни на что. В условиях постоянного отступления холодный, молчаливый и сухой Барклай, не имевший доверия в войсках, был обречен. Все его приказы о маневрах и переходах казались бессмысленными.

На плечах Барклая (как потом и сменившего его Кутузова) лежала колоссальная ответственность. Оба сомневались и мучались, прекрасно понимая, что они противостоят военному гению, не потерпевшему еще ни одного серьезного поражения, что тот способен к самым невероятным тактическим решениям. Барклай прекрасно помнил, что, пока он «топтался» под Рудней и Поречьем, прикидывая, что же ему предпринять, Бонапарт молниеносным фланговым марш-броском возник перед Смоленском. Пришлось снова отступать, опять оставляя на заклание арьергард. Никто не оценил того простого факта, что Барклаю удалось в полном порядке отойти от Немана на сотни километров и не дать численно превосходящему врагу себя разбить. Наоборот, ему удалось потрепать французов в тяжелых арьергардных боях. Соотношение сил начало меняться в пользу России. Слова Ф. В. Ростопчина: «Император России будет грозен в Москве, страшен в Казани и непобедим в Тобольске» начинали сбываться.

Но безмолвное отступление не могло продолжаться: полководческая репутация Барклая не просто покачнулась, ей был нанесен роковой удар.

5 августа (а ведь еще не был сдан врагу Смоленск) Александр I по настоянию Аракчеева, Ермолова и председателя Государственного совета князя Н. И. Салтыкова согласился рассмотреть новую кандидатуру на пост главнокомандующего – Кутузова.

Только под нажимом влиятельных представителей дворянства, от лица которых выступил замещающий военного министра князь Алекс. И. Горчаков 1-й, и очень тяжелой ситуации император после тяжкого трехдневного раздумья все же назначил Кутузова главнокомандующим. Барклай, получивший сообщение об этом из Санкт-Петербурга на марше, с присущей ему стойкостью вынес новое испытание. Под его началом по-прежнему осталась 1-я армия в составе трех самых мощных корпусов генералов Багговута, Остермана-Толстого и Дохтурова.

Российский самодержец так объяснил свое решение в письме к сестре Екатерине Павловне: «Зная этого человека, я вначале противился этому назначению, но когда Ростопчин письмом от 5 августа сообщил мне, что вся Москва желает, чтобы Кутузов командовал армией, находя, что Барклай и Багратион оба неспособны на это, к тому же Барклай делал одну глупость за другой под Смоленском, мне оставалось только уступить единодушному желанию, и я назначил Кутузова. В тех обстоятельствах, в которых мы находимся, я не мог поступить иначе. Я должен был остановить свой выбор на том, на кого указывал общий голос». Самому Барклаю Александр I писал следующее: «Потеря Смоленска произвела огромное впечатление во всей империи. К общему неодобрению нашего плана кампании присоединились еще и упреки, говорили: “Опыт покажет, насколько гибелен этот план, империя находится в неминуемой опасности”, и так как Ваши ошибки, о которых я выше упомянул, были у всех на устах, то меня обвинили в том, что благо Отечества я принес в жертву своему самолюбию, желая поддержать сделанный в Вашем лице выбор. Москва и Петербург единодушно указывали на князя Кутузова как на единственного человека, могущего, по их словам, спасти Отечество. В подтверждение этих доводов говорили, что по старшинству Вы были сравнительно моложе Тормасова, Багратиона и Чичагова; что это обстоятельство вредило успеху военных действий и что это неудобство высокой важности будет вполне устранено с назначением князя Кутузова. Обстоятельства были слишком критические. Впервые столица государства находилась в опасном положении, и мне не оставалось ничего другого, как уступить всеобщему мнению, заставив все-таки предварительно обсудить вопрос за и против в совете, составленном из важнейших сановников империи. Уступив их мнению, я должен был заглушить мое личное чувство».

Багратиону, Тормасову и Чичагову было предписано немедленно встать под начало главнокомандующего Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова. Русское происхождение Кутузова сделало его более подходящим на роль главнокомандующего в час народных испытаний, когда все иностранцы казались подозрительными. Выражая общие чувства,

… Когда народной веры глас

Воззвал к святой твоей седине:

«Иди, спасай!» Ты встал – и спас…

Уступая место главнокомандующего, Барклаю пришлось написать длинное письмо царю Александру I, в котором он попытался изложить свое видение войны и причины отступления русских армий: «Избегая решительного сражения, я увлекал неприятеля за собой и удалял его от его источников, приближаясь к своим, я ослабил его в частных делах, в которых я всегда имел перевес. Когда я почти довел до конца этот план и был готов дать решительное сражение, князь Кутузов принял командование армией». В письме своей жене Барклай писал, что подчиняется судьбе и что время покажет, правильный ли выбор сделал император, хотя назначение Кутузова необходимо, «так как сам император лично не командует всеми армиями… Что касается меня, то патриотизм исключает всякое чувство оскорбления».

Между прочим , историки давно признают, что принципиальная стратегическая линия, намеченная Барклаем-де-Толли на начальном этапе войны, не могла быть изменена Кутузовым и преемственность в командовании была сохранена. Спустя четверть века в Петербурге, на Невском проспекте, в сквере перед Казанским собором, появились памятники Кутузову и Барклаю-де-Толли.