Читаем без скачивания Выбор натуры. роман - Сергей Шикера

В этом был весь Вадим. Он порой сам не понимал, что говорил.

В конце разговора продюсер поинтересовался, прочел ли Сараев сценарии, хоть один из них, и вот тут Сараеву крыть было нечем, оставалось только отмалчиваться, что дало Вадиму возможность невозбранно отчитывать его еще несколько минут.

После этого разговора Вадим надолго исчез, а Сараев в тот же день сел за сценарии. Их было пять.

1. «Поющий луг». Ну, с этим всё было ясно, не стоило и открывать. 2. «Музикэ ушварэ» – комедия. Начиналась она с того, что возле погранзаставы на молдавско-чукотском участке границы (уже можно смеяться) под Новый год садится инопланетный корабль. 3. Еще комедия и того же автора, что и предыдущая, «Мадам Бровары». Самое полное собрание всех одесских хохмочек, шуточек и прибауточек; что-то настолько непотребное, что было даже как-то унизительно читать. 4. Вполне советский производственный сценарий чуть ли не 70-х еще годов из студийного неликвида; действие происходит на уже несуществующей судоверфи. 5. Рукопись, по виду вообще не походившая на сценарий, сборник каких-то отрывочных, не связанных друг с другом впечатлений, зарисовок, путевых заметок и воспоминаний.

Сараева утешало только то, с каким злорадством он будет отчитываться о прочитанном. Попутно его всерьез беспокоил вот какой вопрос: его продюсер, Вадим, – он просто взял первое, что попалось на глаза (вариант: то, что ему подсунули) или?.. Потому как если Вадим отбирал сценарии сам, то дело совсем плохо, и Сараеву придется признать, что он связался с идиотом. Впрочем, во всей этой куче мусора, как раз в той не похожей на сценарий рукописи нашлась и жемчужина – небольшой отрывок, на который Сараев не мог налюбоваться, и перечитал его несколько раз.

«В детстве мы с матерью и сестрой каждое лето выезжали за город, снимали дачу, то одну, то другую. Все они были разные, и вот тогда я заметил, что у каждого из домов (не внутри, а снаружи) есть особое скучное место, обычно это угол, какой-то ужасно-скучный угол. Вот ты идешь, идешь вокруг дома и каждый шаг, каждый сантиметр чем-то примечателен, более или менее чем-то наполнен, чем-то отзывается в сердце или в воображении. Но вот наконец ты подходишь к этому месту, где сразу же всё смолкает. Оно обычно всегда в тени, или же солнце там бывает только рано утром. Какая-нибудь скучная тощая вишня; сырая земля под нею; отчетливая и как будто поновее, чем везде, и тоже какая-то сырая кирпичная кладка с бегущим паучком; да еще неизменная прохлада даже в самую жару… Ничего особенного. Но при этом ничего скучнее и тоскливее невозможно придумать. Одна из особенностей такого места в том, что хотя в него можно прийти и из него можно уйти, и ты все время слышишь голоса матери и домочадцев, кудахтанье кур в курятнике, далекое тарахтенье трактора и прочее, оно, это место, как будто не продлевает себя ни в какую сторону и со всем этим не имеет никакой связи. Оно совершенно безучастно. И если даже ветер шевелит листву, то вполне очевидны и его случайное появление здесь, и подневольный транзит – ему просто волей-неволей приходится преодолевать это мертвое пространство, чтобы следовать дальше. В глаза так и бросается совершенная самодостаточность данного места, его выключенность из окружающего мира. В детстве я его так и называл: „скучное место“, а став постарше, начитавшись книг (очень любил фантастику), придумал название посолидней – „место-ноль“. И красиво, и вроде как действительно же всё здесь умножалось на ноль. Я вот сказал: скука. Но слово это (как и простодушное „дежавю“, которое первым приходит на ум) совсем не передает настоящего ощущения, оно просто наиболее близкое из подручного лексикона. Может быть вся загадка и морока в том и состояла, что я не мог (да и сейчас не могу) это ощущение обозначить, подобрать ему точное слово. Такое место просто узнаётся, и всё. Ни больше, ни меньше. Узнаваемость – вот все, что можно о нем сказать. И узнавая его, мы узнаём его сразу и целиком (исчерпывающе). Ощущение такое полное, что попытка определить: а из чего, собственно, составляется это наше знание о нем? выглядела бы как издевательство или неуместное притворство. Посещение такого места не проходит для нас даром. Побывав в нем, мы уносим с собой вирус узнаваемости, от которого нам уже, увы, никогда не избавиться. И вот в дальнейшем все складывается как нельзя хуже. Узнаваемость постепенно начинает преследовать нас. Всегда и всюду. Камень на душе. И вопрос: откуда и за что? За что?..»

И дальше еще там шла речь о связанном с этим ощущением невозможном одиночестве, но и этого было вполне достаточно. Ах, хорошо!.. Сараев даже позвонил по указанному на последней странице номеру, но трубку никто не взял.

XV

Поездка

В один из дней, вернувшись из магазина, он столкнулся на веранде с поджидавшей его Наташей. Судя по влажным пятнам на ситцевом халате и потемневшим волосам со свежими следами расчески, она только что выкупалась. От соседей по двору Сараеву было известно, что Наташа долгое время провела под Одессой среди последователей Порфирия Иванова, куда ее определили измученные постоянным пьянством и скандалами мать с сестрой. Там она и приобрела привычку обливаться водой по несколько раз на дню, но пить при этом не бросила, за что, по версии тех же соседей, и была оттуда изгнана. Сараев, бывало, поражался тому, как она в любой холод выходила с невысохшей еще головой в магазин и неторопливо, вразвалочку шла по улице в настежь распахнутом пальто поверх легкого платьица, выпятив широкую грудь и расставив полные короткие руки так, что на тротуаре с ней было не разойтись. Трезвая – она всегда была как будто чем-то озабочена, даже подавлена, стоило ей выпить – и она веселела, когда выпивала много – стервенела и начинала буянить.

– Демид сказал тебе пол помыть, – неожиданно сообщила Наташа. Глядела она при этом настороженно; большое полупрозрачное пятно на правой груди было почти целиком заполнено розовым соском.

– Когда это он успел? – спросил Сараев.

– Он приходил, тебя не было.

– Это он пошутил.

Наташа решительно замотала головой.

– Он деньги мне дал.

Кажется, она опасалась, что в случае отказа ей, может быть, придется их возвращать, и, чтобы ее успокоить, Сараев нехотя согласился. Наташа подхватила приготовленное ведро и пошла за ним.

Оставив сумку с продуктами на кухне, Сараев взял стопку сценариев и улегся в спальне.

Наташа, показывая рукой, рассказала о своих планах:

– Сначала здесь помою. Потом там. А потом кухню.

– Давай, – сказал Сараев.

Перекинув через себя рукописи, он повернулся к стене. Наташа шваркнула мокрую тряпку на пол и шумно завозила ею из стороны в сторону.

Из дремоты его вывел незнакомый женский голос. Он обернулся и увидел на пороге сестру Павла Убийволка.

– Извините, если разбудила, – сказала она.

– Нет, ничего. Скорее не дали заснуть.

Сараев сел и хотел опустить ноги, но, увидев, что тапочек нет, а пол еще мокрый, поджал их под себя.

За спиной гостьи появилась Наташа.

– Что, Наташа, всё? – спросил он.

– Демид еще сказал пыль вытереть.

– Ну, это в другой раз, иди, я сейчас занят.

– Завтра? – спросила Наташа.

– Может быть. Иди. Спасибо.

Наташа кивнула и ушла.

– Ваша домработница? – спросила сестра Убийволка.

– Нет. Соседка. Вы хотя бы сказали, как вас зовут.

– Анастасия.

– А Настя – можно?

– Можно.

– Может быть, сядете? Чаю хотите?

– Я к вам по поручению.

– Опять?

– А вы думали я просто так пришла?

– Ну, мало ли. Может быть, вам опять что-то неправильно нарисовали, надо помочь…

– Брат очень просит вас приехать.

– Сейчас?

– Да.

– Что-то случилось?

– Какое-то дело у него к вам. Сам он не может, заболел. Очень просил. Туда и обратно на такси.

Сараев почесал голову и вздохнул.

– Видите ли, Настя, по правде говоря, мы ведь с вашим братом не так уж близко знакомы… – начал он и тут вспомнил про бинокль. Вот же дернул его черт вести тогда Убийволка к себе домой! Можно было, конечно, прямо сейчас вернуть бинокль и отказаться от поездки, но как-то слишком уж грубо это выглядело бы.

Конец ознакомительного фрагмента.