Читаем без скачивания Толмач - Родриго Кортес

– Тс-с! – одернул его Семенов, и Гришка воровски огляделся по сторонам и перешел на шепот.

– Я пока ничего не обещаю, но… В общем, подожди меня здесь. Я скоро приду.

Курбан прекрасно запомнил разговор Семенова со своим другом и сообразил, где расположен упомянутый в разговоре барак, довольно быстро. Собственно, уже по яркому электрическому свету, пьяным голосам и оберткам от шоколада было ясно, что здесь не китайские кули[9] живут. Он встал неподалеку от двери, обдумывая, что лучше сказать поручику, чтобы тот сам, по своей воле вернулся в лагерь другой дорогой. Но пока духи-подсказчики молчали и по-настоящему хороших мыслей не было.

Дверь барака широко распахнулась, и из нее вдруг вывалился офицер – тот самый, что говорил с Семеновым. Это был знак – определенно.

Офицера вырвало, и он, явно чем-то недовольный, причем чем-то только что происшедшим, двинулся прочь от барака и почти сразу же увидел Курбана.

– А ну, иди сюда, узкоглазый! – властно подозвал он его к себе.

Курбан вежливо поклонился и подошел.

– Что, сука, шпионишь?!

Курбан растерялся. В доме православного попа он узнал огромное количество слов, но это было совершенно новым и на слух каким-то нерусским.

«Шпи-ониш-ш-ш…» – повторил он про себя и тряхнул головой; он совершенно точно никогда не слышал этого слова.

– Что, не понял?! – разъярился офицер и, срывая кипящее в нем зло, влепил тунгусу оплеуху – наотмашь.

Курбан снова тряхнул головой и поднял удивленные глаза. В последний раз его били как раз у попа, тридцать шесть лет назад, но тогда он еще не знал, что следует делать в таких случаях.

– Что вылупился, скотина?! – рявкнул офицер и принялся расстегивать ширинку. – Разбаловали вас эти Семеновы…

Курбан склонил голову и недобро улыбнулся – наслаждение от предчувствия возмездия уже наполнило жаром все его тело. А едва офицер закончил свои дела, Курбан стремительно подошел к нему, мягко и властно схватил за ворот, потянул на себя и легко уложил на землю.

– А-а-а?! – только и выдавил офицер и в следующий миг оказался связан по рукам и ногам, словно баран перед закланием.

Курбан рванул белеющую из-под расстегнутого мундира оруса нижнюю рубашку, скомкал и сунул в удивленно приоткрытый рот. Затем быстро отволок офицера в сторону железнодорожной насыпи, рывком стащил с него так и не застегнутые галифе, а затем и кальсоны, поднял с земли брошенный геодезистами полуметровый деревянный колышек и принялся аккуратно его затачивать – точь-в-точь как учила его Курб-Эджен.

Потому что для того, кто посмел ударить человека царской крови, в Книге Судеб была записана только одна казнь: медленное вколачивание «деревянного хвоста».

Семенов ждал долго. Сначала он подумал, что Гришка где-нибудь упал или даже потерялся, и попытался встать и отправиться на помощь, но тут же признал: это нереально. Затем он прислонился головой к стенке барака и на секундочку прикрыл глаза, а когда открыл, то увидел, что в окна барака бьет свет, а сам барак почти пуст.

Семенов подскочил, протер глаза и, на ходу застегивая пуговицы кителя, выбежал во двор. Солнце давно уже стояло над горизонтом, и это означало, что отряд Загорулько, к которому он был приписан, также давно тронулся в путь.

– Черт! – охнул поручик, хлопнул себя по лбу и помчался вдоль разбитой грунтовой дороги – догонять.

Курбан выполнил ритуал возмездия и очищения с максимальной точностью. Он знал, что когда ставки столь высоки, как сейчас, малейшая небрежность вызывает тяжкие и далеко идущие последствия – сначала в мире духов, а затем и здесь, на земле.

Он выложил из мешка и развесил на ближайшей березе кожаные онгоны оскорбленного вместе с ним рода – все двадцать семь колен, затем три раза по три обратился к духам предков с просьбой вразумить и направить, а затем началось главное. До мельчайших деталей, старательно проговаривая русские слова, он объяснил офицеру, за что его переправляют в нижний мир и что именно ждет его на каждом этапе растянутого на сорок девять дней посмертного пути. И только тогда, с пониманием заглянув в распахнутые, наполненные ужасом и совершенно трезвые глаза, перевернул офицера спиной вверх, подложил ему под живот найденное неподалеку полено, вставил отшлифованный колышек «под хвост» и нанес грамотно подобранным по весу камешком первый и очень осторожный удар. Офицер дернулся.

– Терпи, воин, – недовольно покачал головой Курбан. – Помни, что на тебя сейчас смотрят все твои предки.

Офицер жалобно, по-детски гукнул и затрясся в беззвучных рыданиях.

Курбан вздохнул. Следовало признать, что этот мужчина, надевая мундир военного человека, принимая присягу и знаки отличия, оказался совершенно не готовым к судьбе воина! И Курбан знал почему: его этому просто не учили… Никто не сказал ему, что воинская повинность – это не только женщины, вино и трепет поверженного врага. И уж точно никто не объяснил, что на всякой войне самое главное событие – твоя собственная смерть, далеко не всегда легкая и быстрая.

Он нанес еще один удар и еще один, и еще, и офицер трясся и рыдал сквозь плотно забитый в рот кляп, и от этого шаман торопился, делал ошибки, по возможности терпеливо их исправлял и снова торопился и ошибался – настолько серьезно, что офицер начал истекать кровью задолго до рассвета! Шаман настолько устал и взопрел, что к утру не выдержал и сорвал с себя и подаренную ему начальником экспедиции теплую ватную куртку и даже рубаху. И вот тогда-то это и произошло. Добытые у Энгельгардта, лежавшие за рубахой, аккуратно сложенные магические листки с родовой тамгой[10] Орусхана выскользнули, рассыпались и полетели в разные стороны, а едва он попытался схватить самый важный из них – карту, как с его пальца сорвалась капелька офицерской крови.

Курбан оцепенел. Его опыт был слишком обширен и слишком горек, чтобы не понимать: только что сейчас произошло самое страшное – случайная жертва.

Это могло случиться с каждым: нечаянно раздавленная возле алтаря мышь и даже невзначай убитый комар в неподходящем для этого месте и в неподходящее время фактически становились незапланированной жертвой стоящему за алтарем божеству с такими же незапланированными последствиями. И – Великая Мать! – сколь же труден был процесс исправления этих последствий…

Но сегодня все обстояло намного, намного хуже. Потому что кровь приносимого в жертву владыке ада русского офицера только что окропила священную карту совершенно неведомой Курбану земли. Он не знал, ни кто живет на этой земле, ни даже куда шел с этой картой принесенный им в жертву Будде толстый русский начальник. А значит, исправить ошибку было практически невозможно.

Он заметался и, прекрасно понимая, что это уже бесполезно, попытался стереть каплю, но только размазал ее. И тогда он остановился и заставил себя признать, что пора со всем этим заканчивать, и чем быстрее, тем лучше.

Этой же ночью, ближе к утру, специальный агент Дорф признал, что со всем этим пора заканчивать, а полученное из Берлина задание следует выполнять, и чем быстрее, тем лучше. Он встал из-за стола, расплатился с официанткой и нетвердой походкой прошел на зады этого с позволения сказать «ресторана». Постучал во вторую справа дверь, а когда ее приоткрыли, сунул в проем тяжелый сверток с деньгами.

– Передашь это Рыжему Пу. Скажешь, можно начинать.

Через два часа, уже на рассвете, шедших на службу в божий храм немецких миссионеров остановили три десятка китайцев. Один, самый главный, подал знак, и священников сбили с ног, принялись топтать, а когда те перестали подавать признаки жизни, китайцы выволокли трупы на площадь перед храмом, уложили на ступеньки и стремительно растворились в узких городских улочках.

А едва из храма выскочили монахи, наблюдавший за происходящим на улице из соседнего дома агент Дорф тяжело и все-таки не без облегчения вздохнул, прочистил горло и отправился спать. Он знал, что все остальное сделают без него – за это они там в посольстве и жалованье получают.

Поручик Семенов выскочил из барака, словно угорелый. Уклоняясь от бесчисленных тачек с землей, бегом передвигаемых китайцами, он помчался вдоль еще только насыпаемого участка полотна, но через две сотни метров притормозил. Путь плотно преграждала молчаливая, сплошь черноголовая толпа.

«Черт! Что это? Бунт? – мелькнуло в голове поручика, и он сам же себя подбодрил: – Вперед, офицер!»

Расталкивая крепкими плечами сгрудившихся у края полотна молчаливых китайцев, он продвинулся метров на восемь, когда вдруг заметил краем глаза нечто странное, повернулся и обомлел.

Из насыпи торчали ноги. Точнее, окровавленная и почему-то обнаженная задняя часть тела и длинные, тоже залитые кровью волосатые ноги со спущенными до щиколоток галифе.