Читаем без скачивания Допустимая погрешность - Чингиз Абдуллаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Охранники бережно подняли женщину и понесли к лестнице. Дронго и Ратушинский помогали охранникам. Вчетвером они, осторожно ступая, поднялись на второй этаж.
– Катя! – крикнул Борис Алексеевич кухарке. – Откройте дверь в спальню.
Кухарка, что-то бормоча, бросилась к лестнице. Майю Александровну положили на кровать.
Дронго огляделся. Спальня была довольно большая. Зеркало, вместительный резной шкаф, тумбочка, небольшой пуфик. И полутораспальная кровать. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: в этой спальне хозяйка дома обычно бывала одна. Борис Алексеевич явно ночевал в другом месте.
Дронго, чтобы не мешать Ратушинскому и кухарке, вышел из спальни. За ним последовали охранники. Они побежали по лестнице, очевидно, спеша рассказать другим сотрудникам охраны поселка о случившейся трагедии.
Дронго пошел по коридору. Дверь одной из комнат была приоткрыта. Дронго заглянул внутрь. Застеленная двуспальная кровать, красивый ковер, две тумбочки. В этой комнате наверняка останавливались гости или дети Ратушинских, когда приезжали на дачу. Странно, что спальни хозяина дома не было рядом со спальней его супруги. Может быть, Юлия права, и Ратушинские действительно супруги лишь формально? Хотя наличие разных спальных комнат еще ни о чем не говорит. У богатых свои причуды, и в некоторых семьях считается нормальным, если у мужа с женой разные спальни. Дронго подумал, что и сам предпочитает ночью оставаться один. И даже когда приезжает к Джил, они не всегда спят вместе. Он вообще любит быть один. Но ведь Борис Алексеевич только вчера рассказывал, с каким трудом он добивался благосклонности своей супруги.
Дронго спустился в гостиную. Рядом с телом покойного сидела словно почерневшая от горя Инна Денисенко. Евгения Алексеевна сидела в кресле, было видно, как она потрясена. Молоков разместился рядом. Юлия сидела в углу с отсутствующим видом. Оправившись от шока, она смотрела на всех настороженным, внимательным взглядом.
Когда Дронго вошел в гостиную, Инна даже не обернулась в его сторону. Она продолжала пристально смотреть на своего погибшего мужа. Дронго сел, не проронив ни слова. Молчание длилось долго. Наконец Молоков не выдержал.
– Нужно позвонить в милицию… – неуверенно произнес он.
Увидев грозный взгляд, который метнула в него супруга, он осекся.
По лестнице грузно спускался Ратушинский. Он был растерян, лицо покрылось красными пятнами. Он все время поправлял очки, словно они были ему велики и могли упасть. Войдя в гостиную и оглядев присутствующих, Борис Алексеевич произнес:
– Вот так…
После этого он прошел к своему месту и протянул руку, чтобы взять бокал с оставшимся коньяком. Но в этот момент его руку перехватил Дронго.
– Не трогайте коньяк, – негромко сказал он.
Ратушинский взглянул на бокал, потом на Дронго и осторожно опустил бокал на столик.
– Вы думаете… – начал он.
– Да, – перебил его Дронго. – Я уверен в этом. Поэтому сядьте и ничего не трогайте.
Борис Алексеевич тяжело опустился на стул. Затем спросил:
– Значит, по-вашему, здесь произошло убийство?
– Не сомневаюсь, – ответил Дронго. – Хотя у господина Денисенко мог быть сердечный приступ. Скажите, Инна, у него было больное сердце?
– Что? – спросила женщина.
Она, очевидно, не слышала их разговора.
– У него было больное сердце? – повторил Дронго.
– Почему – было? – горько спросила женщина. – Почему было?
– У него было нормальное сердце, – вмешался Борис Алексеевич. – Язва действительно была. По-моему, у всех творческих людей бывает эта болезнь.
Он посмотрел на сестру.
– Ненормированный рабочий день, питание всухомятку, кофе, сигареты, стрессы, – подтвердила она, – все это провоцирует обострение язвы.
– Разве можно от язвы неожиданно умереть? – возразил Дронго.
– Нельзя, – согласилась Евгения Алексеевна, – неожиданный приступ возможен, но даже если серьезные осложнения, то и тогда так неожиданно умереть нельзя. Я не помню, чтобы у него были серьезные приступы.
– Тогда почему он умер? – раздраженно спросил Ратушинский. – Сидишь здесь и рассуждаешь. Может, у него приступы были по ночам и он тебе об этом не докладывал…
– Меня спросили, и я объяснила как врач, – ответила Евгения Алексеевна. – И вообще мы сейчас с Виталием уедем. Хватит с нас приключений. Мы уже натерпелись всякого. Теперь ты еще будешь спорить со мной о его приступах. Были они у него или не были… Но от язвы он не мог умереть.
– Не было, – неожиданно сказала Инна, – у него не было приступов. Только иногда жаловался на боли в желудке.
– Значит, язва у него была, – удовлетворенно кивнула Евгения Алексеевна. – А как сердце? Он жаловался на сердце?
– Нет. Нет, никогда… – Инна помолчала, потом с усилием повернула голову в сторону Ратушинской: – Иногда он принимал валидол, но сердце у него не болело.
– А врачи еще не приехали, – непонятно почему вставил Молоков.
Дронго снова склонился над покойным, затем, поднявшись, внимательно осмотрел и понюхал растекшуюся по столу жидкость.
Евгения Алексеевна неодобрительно покачала головой:
– Думаете, он умер от коньяка?
– Нет, – ответил Дронго, – его отравили. Думаю, что в его коньяк кто-то успел положить яд.
– Вы с ума сошли! – испугалась Ратушинская. – О чем вы говорите! Какой яд? Мы же все пили из одной бутылки.
– Вот именно! – сразу поддержал ее муж. – Отравить его не могли. Борис Алексеевич сам открыл бутылку коньяка, и мы все выпили. Что вы такое придумываете?
– Спокойнее, – остановил его Дронго, – не нужно сразу со мной спорить. Давайте вспомним последние несколько минут перед тем, как погиб господин Денисенко.
– Прямо сейчас? – изумился Молоков. – Вы не очень-то тактичны, господин эксперт.
– Дронго, – представился он, – меня обычно называют Дронго.
– Господин Дронго, – возмущенно сказал Молоков, – мы ждем врачей. Умер наш близкий знакомый, а вы хотите устроить спектакль.
– Подожди, – перебил его Борис Алексеевич, нахмурившись. – Что вы хотели сказать, господин Дронго?
Все смотрели на Дронго. Только Инна сидела к нему спиной, не оборачиваясь, не желая видеть никого, кроме мужа.
– Ваша кухарка принесла бутылку коньяка и бокалы, – слова Дронго прозвучали во внезапно наступившей тишине. – Чистые бокалы, – подчеркнул он. – Но когда мы услышали звук разбитой посуды, то выбежали на кухню. Однако один из нас мог остаться в гостиной. На несколько секунд. Две-три секунды, не больше. Этот человек мог бросить что-то в бокал с коньяком. Яд, если хотите. И затем присоединиться к остальным. Затем мы вернулись в гостиную. И когда Михаил Денисенко выпил этот коньяк, он погиб.
Инна, резко обернувшись, взглянула на Дронго. Она смотрела на него молча, как будто ожидая, что он назовет имя убийцы.
Шумно вздохнул Молоков.
– Тогда выходит, что убийца – один из нас? – взволнованно спросил он.
– Да, – согласился Дронго, – убийца – один из нас. И еще маленькое добавление. Когда мы вернулись в гостиную, вы, господин Молоков, проходя мимо стола, неловко задели один из бокалов. Он упал и разбился. Его осколки все еще лежат на полу. Возможно, что и во втором бокале был яд. Но это должны проверить эксперты. Хотя мне кажется абсурдной такая идея – убить сразу несколько человек при помощи яда.
– Выходит, Мишу отравили?! – Ратушинский схватился за голову. Потом он медленно обвел взглядом присутствующих. – Теперь вы понимаете, почему я пригласил эксперта. Сначала документы, а теперь… Михаил. И я хочу знать, кто это мог сделать.
– Кажется, врачи приехали, – сказал Молоков, услышав звук сирены подъезжавшей машины. – Могли приехать и раньше.
Борис Алексеевич, тяжело поднявшись, направился к выходу. Было видно, что он о чем-то размышляет. Затем он неожиданно повернулся к Дронго:
– Пойдемте со мной.
Когда они вышли из гостиной, Ратушинский взволнованно сказал:
– Я знаю, кто убийца.
Глава 8
Автомобиль «Скорой помощи» затормозил рядом с машинами, стоящими у дома. Трое врачей и охранники вместе с водителем Ратушинского вбежали в дом. Борис Алексеевич показал им в сторону гостиной, продолжая испытующе смотреть на Дронго. Врачи поспешили в гостиную. Около стола стоял Эдгар. Он следил, чтобы никто не ступал на то место, где лежали осколки разбитого бокала. Врачи бросились к умершему. Борис Алексеевич смотрел в сторону гостиной, где суетились приехавшие люди. Казалось, он ждал вопросов Дронго.
– Кто, по-вашему, мог желать смерти Денисенко? – спросил наконец Дронго.
– Я знаю, – тяжело дыша, ответил Ратушинский. – Вывод, по-моему, очень простой. Давайте по порядку. Начнем с меня. Я знал, что вы приезжаете, поэтому с моей стороны было бы более чем глупо убивать гостя. Кстати, он должен был прибыть гораздо позже. Да и зачем мне его убивать? Майе Александровне его смерть тоже не нужна. Вы видели ее реакцию. Моей сестре Михаил ничего плохого не сделал. Как и ее мужу. Инна тем более не могла убить своего мужа, даже если он был никчемный. В конце концов, можно с ним развестись. А вот моя секретарша…