Читаем без скачивания Искушение Торильи - Барбара Картленд

— А ты все такая же хвастунишка, как прежде, когда извлекала из-под елки лучший подарок на Рождество! Я сейчас живо себе представила, как ты бегаешь из комнаты в комнату и кричишь: «Поглядите на меня! У меня самая большая коробка бонбонов, разве я не умница?»

— Именно. Я опять вытянула первый приз, — заявила Берил. — Нельзя вообразить больший бонбон, чем Галлен. Он — спортсмен, денди и щеголь. Принц-регент в нем души не чает!

Она умолкла, чтобы перевести дух, но так и не дала Торилье заговорить.

— У меня нет слов, чтобы передать, как он богат. Папа считает его самым богатым человеком в нашей стране. Его замок в Хантингдоншире просто создан для развлечений. — Она возбужденно взмахнула руками. — Я стану самой известной и влиятельной хозяйкой салона среди всего бомонда. А кроме того, он будет осыпать меня алмазами!

Торилья расхохоталась.

— О, Берил, ты такая смешная! Но ты еще не сказала мне самого главного.

— Чего же именно?

— Ты очень… очень любишь его?

Немного подумав, Берил изрекла:

— Моя дорогая Торилья, любовь, о которой мы часто рассуждали детьми, устарела и под стать разве что какой-нибудь деревенщине.

Поглядев на кузину, Торилья поняла, что та говорит серьезно, и спросила:

— И что же ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что мы с Галленом отлично поладим, потому что любим одни и те же вещи, подобно звездам сияем на одном светском небосводе и умеем вести себя, как это принято среди цивилизованных людей.

— Так, значит… ты не… любишь его? — воскликнула Торилья. — Тогда почему же ты выходишь за него замуж?

— Почему я выхожу за него? — эхом отозвалась Берил. — Я же сказала тебе: он самый богатый и влиятельный человек в Англии. О чем еще можно мечтать?

— Но… Берил… — Голос девушки дрогнул, в глазах появилась тревога. — Ты помнишь, как мы говорили с тобой о любви, а когда ты дебютировала в свете, мы поклялись, что никогда не выйдем замуж без любви?

— Именно так я и намеревалась поступить, — тихо сказала Берил, — но обстоятельства сложились иначе.

— И ты полагаешь, что будешь счастлива… без нее? — изумилась Торилья.

— Ну конечно же, я буду счастлива с Галленом. Ведь у меня будет все, что мне нужно… Все!

— А он любит тебя? — спросила Торилья. — Он обязан любить тебя, иначе зачем же ему жениться на тебе?

Верил кокетливо посмотрела на кузину.

— Галлену нужен сын и наследник. А как же иначе, ведь такое состояние нужно кому-то оставить. А еще, Торилья, мне кажется — хоть он никогда не говорил об этом, — таким образом он получит возможность спастись от излишнего внимания одной напористой вдовушки.

Торилья села на софу.

— Меня это вовсе не радует, Берил.

— Ты говоришь прямо как одна наша гувернантка, — сказала Берил. — Боже, я совсем забыла о мисс Доусон! Ее обязательно нужно пригласить на свадьбу.

Она тотчас бросилась к секретеру, и как только взяла в руки перо, Торилья сказала:

— Но ты все-таки еще не назвала мне, имени своего будущего мужа. Я узнала, что он крещен Галленом, но у него должна быть и фамилия.

— Это маркиз Хэвингэм, — объявила Берил.

Она сидела спиной к кузине и потому не видела, как недоверие в глазах Торильи сменилось неподдельным ужасом.

На какое-то мгновение она даже перестала дышать, а потом выдохнула:

— Неужели?

— Я знала, что ты будешь потрясена, — сказала Берил. — Даже на своем диком севере ты должна была слышать о маркизе. Теперь ты понимаешь, почему меня так волнует мой брак?

Торилья замерла.

Она не могла поверить, что Берил говорит правду. Она не могла представить, что ее любимая сестра, с которой она выросла, выходит за человека, которого она, Торилья, презирает и ненавидит всеми фибрами своего существа.

Как объяснить Берил, что более, чем предстоящее замужество кузины, ее волнует этот жених… жестокое чудовище. Человек, на котором лежит вина за смерть детей, увечья их матерей, безысходное пьянство отцов.

Перед ней как наяву возник Барроуфилд.

Омерзительная нищета, грязные, мрачные дома, груда тлеющего угля, дымом своим затмевающая чистое небо, доносящиеся отовсюду грохот молотов и машин.

Воображение рисовало картину, которую часто описывал ее отец. Она видела цепляльщиков, скрючившихся в темной норе, пятилетних детей, пребывающих по шестнадцать часов в сутки в полном одиночестве.

Дети постарше тянули и толкали по тоннелям вагонетки с углем. Насосы в шахте Хэвингэма настолько устарели и утратили работоспособность, что детям приходилось стоять по лодыжки в воде по двенадцать часов в сутки.

Вечерами, по возвращении домой, отец делился с ней своими скорбями, осуждая владельца шахты. Отец приходил такой усталый и подавленный, что порой у него просто не было сил поведать ей о том, в каких дьявольских условиях приходится работать шахтерам и их детям.

— Там вообще небезопасно, — часто повторял он, и когда однажды Торилья в отчаянии спросила:

— Но разве нельзя что-нибудь сделать, папа? — отец только пожал плечами:

— А кому это нужно, дочка? Конечно же, не маркизу Хэвингэму.

Первым ее порывом было немедленно посвятить Берил в происходящее на шахте Барроуфилде и потребовать, чтобы кузина ни в коем случае не выходила за маркиза.

И вдруг как будто рядом с собой Торилья услышала голос Эбби, напоминавшей, чтобы она не досаждала людям на юге своими бедами.

«Они не поймут тебя», — сказала тогда Эбби и оказалась права.

Торилья сама ничего не поняла бы, не отправься она с отцом в Барроуфилд; теперь она сомневалась даже в том, что такое отзывчивое существо, как мать, было способно представить себе ужасающее существование жителей поселка. Почти нечеловеческим усилием она заставила себя промолчать.

Тем временем Берил отвлеклась от секретера.

— Давай пойдем наверх, дорогая, — предложила она. — Я хочу показать тебе кое-что из своего приданого. Пока это лишь самая малость, но на следующей неделе мы отправимся в Лондон на Бонд-стрит и потратим там целое состояние на самые роскошные платья.

Она подошла к кузине, но, взглянув на нее, сказала с некоторой озабоченностью:

— Ты кажешься мне бледной, дорогая., Наверное, устала после долгой дороги, и это неудивительно.

— Да, я чуточку… устала, — пролепетала Торилья.

Она молча поднималась вслед за Берил наверх и вскоре обнаружила, что будет спать в комнате, которую занимала в детстве.

Когда отец и мать уезжали, Торилья по обыкновению ночевала в Фернлей-Холле; в свою очередь, когда это устраивало графа и графиню, Берил приезжала к ним.

Оставаясь вдвоем, девочки принимались фантазировать: не забраться ли, скажем, на стол или переплыть озеро — в то время, как им следовало уже спать.