Читаем без скачивания Потерянные боги - Бром

– Шагай, шагай, – сказал Чет сквозь зубы самому себе. – Продолжай идти. – Он подумал о Триш, об их нерожденной дочке, о том, как она толкалась ему в руку сквозь живот матери, как сильно зависела от него эта маленькая, хрупкая жизнь. Чет остановился и повернулся, глядя на ребенка. У него-то нет никого.

– Твою мать, – выругался Чет, и принялся проталкиваться обратно сквозь толпу. Он подхватил мальчика на руки, и ребенок тут же ухватился за него, крепко вцепившись крошечными пальчиками в рубашку. Чет оглянулся, надеясь, что кто-то выступит вперед и предъявит на ребенка права. Но уловил всего пару обеспокоенных, брошенных исподтишка взглядов – среди моря испуганных, ничего не понимающих лиц.

– Как же ты сюда добрался? – прошептал Чет. – Ты что, прополз весь этот долгий путь, один?

Ребенок перестал шмыгать носом и, прислонившись головой к груди Чета, принялся сосать палец.

– Ох, только тебя мне и не хватало, – вздохнул Чет. Толпа вновь начала ползти вперед.

Вдоль дороги начали попадаться обтесанные камни, разрозненные фрагменты старой кладки. Постепенно отдельные куски слились в частично обрушившуюся стену. Стена уперлась в крепостной вал, а тот – в башню: примитивное, очень древнее на вид сооружение. В башне виднелись массивные ворота – единственный вход на мост, дальний конец которого терялся в густом, хмуром тумане. Ворота были закрыты; мост недоступен. Люди выстраивались в очереди, которые тянулись вниз по каменным ступеням, огибающим башню с обеих сторон, к пристани под мостом. Чет тоже встал в очередь.

Из тумана медленно выступила, приближаясь, широкая баржа. Одинокая фигура в плаще вращала за рукоять колесо, укрепленное на канате, натянутом между берегами. Лицо паромщика почти полностью скрывал капюшон; различить можно было только жесткую складку губ. Паром ткнулся носом в причал.

Паромщик ничего не сказал, даже не поднял взгляда. Он просто стоял у своего колеса и ждал.

Души начали тревожно перешептываться, но в лодку никто не шел.

– Куда идет паром? – крикнул какой-то мужчина.

Паромщик безмолвствовал, и другие тоже начали выкрикивать вопросы на нескольких языках, добиваясь ответов – у него и друг у друга. Паромщик все так же неотрывно глядел в черные воды реки.

Какой-то мужчина поднялся на борт – просто шагнул на баржу и сел на скамейку у самого борта. Толпа, наблюдая, притихла. Ничего не произошло, и еще несколько душ ступили в лодку, потом еще и еще, и вот уже образовалась очередь.

Чет отдался течению толпы; когда он ступил на борт парома, ребенок тихонько захныкал.

– Все будет хорошо, – прошептал Чет, но на душе у него тоже было тревожно.

Паром быстро заполнился – на палубе толпилась, по крайней мере, сотня душ. Когда места совсем не осталось, паромщик принялся вращать рукоять колеса, и судно медленно отчалило от пристани.

Чет сидел, крепко вцепившись в поручни. Судно, неуклюже переваливаясь, боролось с медленным течением реки. Низкие стоны эхом отдавались над водой. Искаженные мукой лица следовали за паромом, впиваясь в пассажиров взглядами из темных глубин. Подавив дрожь, Чет крепче прижал к себе ребенка.

Берег мало-помалу исчезал из вида, и тут Чет заметил молодую женщину во фланелевой рубашке, с короткими волосами, которая, не отрываясь, смотрела на ребенка у него на руках. Их глаза встретились, и она принялась проталкиваться к нему сквозь толпу. Когда она подошла поближе, Чет заметил, что она держала по младенцу на каждом бедре. Оба цеплялись ей за рубашку.

– Это ваши? – спросил Чет, уже понимая, что это не так: судя по чертам, она явно была родом из Испании или, может, из Латинской Америки, а оба ребенка были совершенно на нее не похожи. Это бросалось в глаза не сразу – все здесь были одинаково призрачно-бледными.

Она заговорила. Вроде бы по-испански.

– Вы не говорите по-английски?

– Инглиш, ноу, – отвечала она, покачав головой.

Он указал на детей, потом назад, на берег.

Она печально кивнула.

Какой-то мужчина случайно задел Чета плечом. На спине он нес другого человека: руки и ноги у того были какими-то вывернутыми, перекрученными и неестественно тонкими – он явно страдал параличом, и уже давно. Чет заметил, что большинство душ на вид были преклонного возраста, сгорбленные, болезненные и передвигались с явным трудом, и опять подумал, как несправедлива может быть смерть, что людям приходится тащить свои немощи даже в могилу.

Туман становился все гуще, и Чет уже с трудом разбирал лица сидевших рядом. Туман лег им на плечи, облепил с ног до головы, выбелил, будто обсыпав снегом, лица. Казалось, туман пробирается под кожу, проникает в плоть. То ощущение, к которому Чет уже успел привыкнуть – будто он парит и в любой момент может оторваться от земли, вдруг исчезло. Он почувствовал неровные доски палубы под ногами, вес ребенка у себя на руках. Постепенно он начинал чувствовать себя все более и более плотным – или плотским – и то же происходило с ребенком у него на руках, и со всеми, кто был вокруг. Он сжал одну руку другой, потом пощупал ручку ребенка. Сомнений не было: прикосновение было настоящим, как и кожа под пальцами – холодная, влажная, бледная, как рыбье брюхо, – но это была настоящая кожа, настоящая плоть.

Вокруг раздавались удивленные крики, восклицания. На щиколотки вдруг плеснуло холодом, и Чет с некоторой тревогой заметил, что судно набирает воду, резко осев в воде под грузом множества душ.

В нос ударил резкий запах серы. Чет резко втянул воздух и вдруг понял, что к нему вернулось обоняние – он по-настоящему чувствовал запахи, ощущал, как липнет к коже холодная, мокрая ткань одежды. В мир вернулись краски – и все вокруг будто обрело четкость. В ушах у Чета щелкнуло, и он ясно услышал, как люди вокруг перешептываются с радостью и облегчением. Это было – почти – так, будто он опять жил. Все улыбались, кто-то даже рассмеялся. Души глядели вверх, в небо, с такими лицами, будто их простили, дали второй шанс. В душах забрезжила надежда.

Было и кое-что еще, что Чет заметил не сразу. Старики исчезли. «Нет, – подумал он, – не исчезли». Он снова огляделся: это были те же самые люди, но в расцвете молодости и сил. Человек с иссохшими руками и ногами теперь был мальчишкой-подростком: он стоял, стоял сам, и неотрывно глядел на собственные руки, сжимая и разжимая пальцы.

– Ни в чем нет ни малейшего смысла, – сказала женщина с двумя младенцами на руках.

– А, так вы все-таки говорите по-английски?

Она кинула на Чета недоуменный взгляд.

– Нет. Не говорю.

– Что? Мы же по-английски сейчас разговариваем.

– Нет, по-испански.

Чет переводил взгляд с одного лица на другое, вслушиваясь в разговоры, звучавшие рядом. Он понимал все – не совсем идеально, иногда в голосах звучало едва различимое эхо, – но каким-то образом все, казалось, говорили на одном языке.

Ребенок на руках у Чета потянулся к одному из детишек на руках у женщины – это была маленькая девочка – и похлопал ее по ручке. Девочка рассмеялась, и женщина вдруг слабо улыбнулась.

– Вы ребенка по дороге нашли? – спросила она.

– Да, неподалеку от пристани.

Женщина покрепче перехватила своих.

– Этих двоих я в туннелях подобрала.

Чет кивнул.

– А других вы видели? – спросила женщина.

– Других детей? Нет.

– А я видела. Еще нескольких. Сидели, знаете, совсем одни. Я не смогла… – Тут ее голос сорвался. – Просто рук не хватило.

Стиснув зубы, Чет кивнул. Еще секунду они молчали, без слов понимая друг друга на каком-то очень глубоком уровне. Он смотрел, как она держит на руках этих детишек, как заботится о них, и думал, что в этом холодном, мертвом мире, похоже, все-таки выжило что-то человеческое.

Сморгнув слезы, испанка отвернулась, глядя в туманную пустоту. Они словно парили в облаке, может, двигаясь, а может – и нет.

– Меня зовут Ана, – сказала она.

– Чет.

По толпе пробежал взволнованный шепот: впереди из тумана выступили, угрожающе нависнув над паромом, громоздкие серые очертания то ли скал, то ли стен.

– Думаешь, там, впереди, будет хорошо? – спросила Ана.

Чет думал иначе, но говорить об этом не стал, только пожал плечами.

Из тумана выплыла каменная пристань, похожая на ту, от которой они отчалили, и секунду спустя паром уткнулся в причал. На набережной горели факелы, отбрасывая неверные тени в туманную мглу. Где-то рядом ударил колокол, и они услышали приближающийся, согласный топот тяжелых сапог. Все примолкли.

Причал лежал вровень с поверхностью воды. Единственным выходом с пристани была каменная лестница, уходившая вверх, во мглу, и по этой лестнице спускался к ним десяток неясных фигур. Фигуры замерли у подножия ступеней; они явно ожидали прибытия парома. Чет заметил, что все они были вооружены копьями, палицами или даже мечами.