Читаем без скачивания Литературная Газета 6353 ( № 1 2012) - Литературка Литературная Газета

Леонид Завальнюк. Осень в Благовещенске . - М.: Новости, 2011. - 128 с.: ил. - 500 экз.

Живопись в технике монотипии - это оттиск от картины, нарисованной на твёрдой поверхности. Словно ледяные узоры расцветают на ней, словно кустарниковая поросль сплетается в дебри или грозовое небо переливает багрянец в серой толще. Скончавшийся год назад Леонид Завальнюк был не только поэт, но и художник, и книга, вышедшая после его смерти, - синтез живописи и словесно-ритмической музыки, простой, настроенчески-внятной, но размытой, приглашающей к домысливанию, самостоятельному наполнению значением. "В каком-то возрасте мы все теряем стиль", - замечает Завальнюк, разумея выход за пределы стиля туда, где переживание говорит с душой напрямую, как и в детстве, не нуждаясь в кодовом посреднике. Эта вселенная - не дом для одного, населена людскими душами, способными к сопричастию, и, если удастся оно, значит, поэт скажет: "Как хорошо, я снова жив", - и будет прав.

"Ума палата": детский фразеологический словарь / Е.И. Рогалёва, Т.Г. Никитина. - М.: ИД Мещерякова, 2012. - 320 с.: ил. - 3000 экз.

Чем новый детский фразеологический словарь отличается от прежних? Положим, он предназначен для "любознательного фразеолога". Но и раньше детские словари не ограничивались сухой справкой, а предлагали познакомиться с историей возникновения устойчивого сочетания. Однако Рогалёвой и Никитиной мало было раскрыть этимологию и научить детей понимать фразеологизмы - они задались целью включить россыпь ёмких образных выражений в активный детский лексикон. Поэтому авторы рассказывают, как научиться дома варить тот самый кисель, за которым не стоит ездить семь вёрст; предлагают развить в себе актёрские способности, изобразив барана, увидевшего новые ворота; помогают экспериментальным путём установить, почему иногда получается выйти сухим из воды; придумывают весёлые гимнастические упражнения и попутно ещё успевают рассказать о музеях русской старины и играх, которыми забавлялись папы и мамы, бабушки и дедушки нынешних любознательных.

Культ как феномен литературного процесса: автор, текст, читатель. - М.: ИМЛИ РАН, 2011. - 480 с. - 500 экз .

Сборник статей известных литературоведов, социологов, философов посвящён феномену культовой литературы. Культ - понятие ненаучное, неточное, но довольно чётко осознаваемое; авторы сборника понимают под культом в первую очередь эмоциональное отношение к тексту и влияние текста на социум. Таким образом, культовая литература - явление в меньшей степени филологическое, в большей - социальное, творят культ сами читатели. Как и почему они это делают, что с ними при этом происходит, какова жизнь текста в разных социумах, эпохах и на разных языках - вот предмет исследования учёных. Материалом для изучения послужили охватившая Европу "Вертерова горячка" и феномен французского переложения Достоевского, которое дало пищу для рассуждений о "загадочной русской душе"; мифы, выросшие вокруг фигур Эдгара Аллана По и Пауло Коэльо, отчасти подпитанные ими самими; "культ" Джона Донна спустя века после его смерти, а также многие другие ярчайшие литературные явления.

Бурлюк Д.Д. Письма из коллекции С. Денисова . - Тамбов, 2011. - 728 с. - 1000 экз.

Тамбовский коллекционер Николай Алексеевич Никифоров вёл переписку с "отцом русского футуризма", проживающим в США поэтом и художником Давидом Бурлюком, с 1956 по 1967 год, до самой смерти адресата. С годами переписка стала еженедельной; коллекционер не только рассказывал Бурлюку о Тамбове (поэт там учился в гимназии и с теплотой вспоминал город), но и посылал ему советские газеты, журналы, был для него главным источником информации о жизни в СССР. В свою очередь, Бурлюк направлял ему свои картины, некоторые части архива. Их отношения вышли далеко за пределы знакомства и даже дружбы по переписке: Бурлюк и его жена просили Никифорова называть их Па и Ма, "как принято в Америке", а Николай Алексеевич считал себя "духовным сыном" Давида Давидовича. Письма публикуются впервые на средства коллекционера Денисова, выкупившего архив Никифорова.

Главчит Татьяна ШАБАЕВА

Неповторимые и незабываемые

Неповторимые и незабываемые

КНИЖНЫЙ  

  РЯД

Трубадуры советских времён

Сергей Мнацаканян. Ретроман, или Роман-Ретро : Мемуары поэта. - М.: МИК, 2011. - 464 с. - 3000 экз.

Есть, на мой взгляд, два типа мемуаров. Первый - когда главным героем становится "я" автора, и в этом случае судьбы других персонажей воспринимаются только через призму этого "я". Второй - когда главные герои - люди, о которых повествуется, а авторское я является действующим лицом ровно настолько, насколько может быть таковым видеокамера. В первом случае восприятие будет, несомненно, более субъективным, во втором - более объективным.

У Сергея Мнацаканяна получилось нечто третье - обаятельное и живое, увлекательно субъективное и панорамно объективное повествование о поэтах и прозаиках бурной московской литературной жизни 60-90-х годов. "Не получилось романа, как ты его ни прочти[?] / Вышла сердечная рана с язвой до самой кости[?]" Это начало одного из стихотворений последнего раздела книги "Дагерротипы". Строки, которые можно было бы поставить эпиграфом к "Ретроману". И совсем не потому, что не получилось романа. Роман-то как раз получился - ностальгический и щемящий, а потому - что "вышла сердечная рана", обнажилась память, которой нестерпимо "жаль, что ещё одна дверь захлопнулась без возврата".

С нежностью и благодарностью вспоминает Сергей Мнацаканян о людях, с которыми посчастливилось встретиться, об известных до сих пор и ныне забытых, о тех, с которыми многие годы дружил, и о тех, с кем свела судьба лишь мимоходом. И есть в таком подходе особое благородство памяти: можно было бы забыть о них, не писать вовсе, ведь никто не неволит.

Никто, кроме совести, кроме чувства равенства всех перед грядущей смертью, кроме честного отношения к общему прошлому. "Временами я, непонятно почему, вспоминаю этих людей, и тогда мне мерещится, как жалостливо и пронзительно улыбается лагерный зэк Анатолий Жигулин, причитает своё стихотворение Николай Тряпкин и спасается от марсианских шпионов Толя Чиков - русские поэты советских времён".

Каждый портрет, который пишет Мнацаканян, достоверен, сработан точными, художественно убедительными штрихами, к каждому, как единственный ключ к замку, подобран особый ракурс, своя интонация. Перед читателем проходит целая галерея лиц, написанных настоящим мастером, сумевшим угадать в своём персонаже характер и судьбу: Павел Антокольский, Пётр Вегин, Анатолий Рыбаков, Борис Слуцкий, Владимир Соколов, Андрей Вознесенский, Римма Казакова, Николай Дмитриев, Алексей Парщиков, Александр Ткаченко, Владимир Шлёнский, Марк Соболь, Натан Злотников, Леонид Мартынов, Инна Кашежева, Владимир Цыбин, Арсений Тарковский, Михаил Дудин, Александр Межиров, Олег Дмитриев, Рюрик Ивнев, Роберт Рождественский, Юрий Трифонов[?] И многие, многие другие.

"Всё, что мне вспомнилось, происходило уже в несуществующей стране", - с грустью констатирует Мнацаканян. "Ретро-Роман" - это не просто воспоминания о тех или иных писателях, это целая эпоха с её историческими сломами и социальными противоречиями. Кочуя вместе с автором из 60-х в 90-е годы, оказываешься будто в разных странах, и охватывает ностальгия уже не только об ушедших, необыкновенно талантливых людях, но и о канувшей в Лету советской эпохе, где имели место не только ужасы и запреты, как сейчас представляется молодому поколению, но существовали и замечательные дома творчества, например, в Ялте, где в цветущем мае Михаил Дудин вырез[?]л чудесные трости и дарил своим знакомым, уникальная "Книжная лавка" на Кузнецком Мосту, где частенько можно было отовариться дефицитными книгами на втором, специально для писателей предназначенном этаже, и, конечно же, легендарный ЦДЛ, где всегда происходила бурная литературная и окололитературная жизнь: творческие вечера, встречи, бесконечные разговоры под водочку[?]

С особым трепетом Сергей Мнацаканян упоминает о причине и дате смерти того или иного поэта. Несомненно, для автора как для реалиста это особенно важно. Однако рациональный с медицинской точки зрения диагноз всегда преломляется под взглядом поэта и приобретает оттенок мистический и таинственный. И слетаются к читателю неутолимые вопросы: почему кто-то уходит так рано, а кто-то доживает до старости, почему кто-то знаменит, а кто-то совершенно забыт, хотя не менее одарён?