Читаем без скачивания Феллах - Абд ар-Рахман аш-Шаркави

А в это время в других частях света люди как ни в чем не бывало едят, пьют, встречаются друг с другом, болтают о разных пустяках, расточают улыбки, клянутся в любви, умиляются, глядя на шалости детей, произносят громкие речи. Сколько благородных, возвышенных слов от частого употребления истерлись, потеряли свой смысл. Не пора ли придумать какие-то свежие, новые слова. Слова, которыми можно было бы навечно заклеймить позорные преступления, совершающиеся на земле, беззаконие, произвол и жестокость… Слова, которые обладали бы магическим свойством сделать всех людей счастливыми…

Впрочем, человеческое достоинство попирают не только на юге Аравии, не только в Палестине и во Вьетнаме, но и здесь, в этой тихой, мирной деревушке, буквально у меня под боком.

Не дочитав, я отбросил газету в сторону. Шейх Талба, верный своей утренней привычке, бормочет какую-то суру из Корана. А его дочь Тафида со слезами на глазах полушепотом рассказывает мне, как вчера Салема привязали к пальме и били кнутом. Я представил себе эту страшную картину и внутренне ужаснулся. Кнут со свистом обвивает молодое смуглое тело Салема, оставляя на нем кровавые следы. И не только на теле. Не скоро заживают раны на коже, но куда дольше будут они кровоточить в душе. Можно разорвать на куски тело, но никогда не погасить огонь мести и ненависти, который загорается в душе оскорбленного и униженного человека.

Есть что-то общее в судьбе тех, кто борется за правду на протяжении долгих веков истории. Их пытают, мучают, распинают. Терзая тела, стараются раздавить и сломить души. Но души не умирают. Они воскресают в огне, воспламеняющемся из крови, льющейся на землях Южного Йемена и Палестины, из крови, которой обагрены руки убийц, что держат отрезанные головы патриотов Вьетнама.

Убийцы во все времена сродни друг другу, их поступками всегда двигали ненависть к людям и жажда к наживе.

Чего, например, добивается Ризк? Он хотел бы жить в свое удовольствие и богатеть. Но этого мало — он хотел бы, чтобы все беспрекословно подчинялись ему, не просто уважали, а боялись и трепетали перед ним. Бросил Салем ему вызов, поднял голос против несправедливости — он должен быть наказан и подвергнут унизительной пытке.

Ризк к своим семнадцати федданам земли прирезал еще двадцать. Хитростью и обманом заставил бедняков, таких, как Салем, подписать документы, что они сдали свою землю ему в аренду. И все это вопреки закону. Да что закон для Ризка и ему подобных! Пустой звук. Машины, принадлежащие сельскохозяйственному кооперативу, работают только на его полях. Но и этого ему мало. В конце года он умудряется всеми правдами и неправдами удержать с крестьян еще и плату за пользование этими машинами! Так, обирая и обманывая людей, Ризк кырш за кыршем, фунт за фунтом не перестает накапливать свои богатства. Деньги. Много денег. Для него деньги — это власть. Чем больше денег, думает Ризк, тем увереннее он может смотреть в свой завтрашний день, тем сильнее его влияние и вес в обществе.

Выслушав рассказ Тафиды, я, не сознавая еще до конца зачем, выбежал из дома и со всех ног бросился к Ризку. Уже на пороге его дома меня догнала Тафида. Прислонилась у двери, едва дух переводя, бледная как полотно, губы трясутся, а сама шепчет, чтобы я не выдал ее. Ведь живут они с отцом только благодаря милости Ризка. Узнает он, прогневается — в два счета выставит их за дверь. Попробуй найди в деревне другое такое место, где и накормят и с собой дадут. Казалось, Тафида жалела, что, поддавшись настроению, поведала мне эту историю с Салемом. Но не поделиться она не могла. Всю ночь проплакала, вспоминая, как Салем, обессиленный и окровавленный, рухнул, словно сноп, на землю. Сможет ли она забыть, как, с трудом поднявшись, посмотрел он на нее, точно спрашивая, видишь, что сделали со мной, и, шатаясь, едва передвигая ноги, пошел прочь из сада. Уже за калиткой он — так ей показалось — бросил на нее взгляд, полный укора, а потом устремил его в небо, будто надеясь хотя бы там найти сочувствие и поддержку. Ей было горько и обидно, словно это ее избили. С Салемом они дружили с детства. Вместе учились в начальной школе, играли, вместе работали на поле, собирая хлопок, вместе терпели побои и обиды — надсмотрщик больно колол их острой палкой за каждый промах в работе. Салем, всегда чуткий, внимательный и нежный, в любую минуту был готов прийти к ней на помощь. Он был старше ее всего на два года. Когда ей исполнилось тринадцать лет и она, как считали в деревне, достигла совершеннолетия, Салем со своей матерью, тетушкой Инсаф, пришел просить руки Тафиды. Отказал им шейх Талба наотрез. Но и после этого Салем не обиделся. Он по-прежнему смотрел на нее влюбленными глазами, не теряя, очевидно, в душе надежды, что в конце концов сменит шейх Талба гнев на милость и даст свое согласие на их брак…

Трудно было Тафиде решить даже для самой себя, кто ей больше нравится, Салем или Тауфик Хасанейн. Что и говорить, Тауфик — выгодный жених. Он куда богаче Салема, да и на вид солиднее. Только уж больно неприятно его одутловато-бледное бабье лицо. Странно, и откуда у деревенского парня может быть такое лицо? Но еще больше не нравилась Тафиде его манера обращения — снисходительная и в то же время наглая. Смотрит на нее как удав на кролика, будто собирается проглотить. А когда разговаривает, энергично жестикулирует, норовя при этом как бы невзначай коснуться груди. Если она давала ему по рукам или повышала голос, он убеждал ее, что задел случайно и что она ему совсем не интересна, он, дескать, не любит таких смуглянок…

Поднявшись на балкон дома Ризка, я громко постучал в дверь. Никто не ответил. Я постучал сильнее. Через некоторое время выглянула Тафида: она прошла в дом черным ходом. Она сообщила мне, что в доме никого, кроме госпожи, нет. Ризк-бей сегодня ранним утром уехал с уполномоченным в Каир. Но госпожа, узнав о моем приходе, просит зайти выпить чашечку кофе. Я не знал, как поступить. Заходить в дом в отсутствие хозяина считается неприличным. Отказаться от приглашения тоже неудобно. Я стоял в нерешительности, а Тафида, глядя на меня все еще испуганными глазами, снова принялась умолять, чтобы я — во имя аллаха — не назвал ее имени, если разговор вдруг зайдет о вчерашнем происшествии. Лучше будет, если я вообще умолчу об этой истории… По крайней мере до тех пор, пока о ней не станет известно в деревне. Утаить ее все равно не удастся, даже если Салем пожелает этого. Рано или поздно Абдель-Азим или учитель Абдель-Максуд узнают о случившемся. К тому же у Салема не бывает от них секретов. Учителя он любит самозабвенно. Абдель-Максуд тоже в нем души не чает. Всегда говорит о нем с восхищением. Считает его очень способным. Ведь Салем был лучшим учеником на курсах по ликвидации неграмотности и окончил их в самый короткий срок. Тафида тоже хотела бы учиться. Она призналась мне в этом и просила, чтобы я убедил ее отца разрешить ей посещать курсы. Она чувствовала, что образование открывает людям новый и прекрасный мир. Ей никогда не забыть то ощущение радости и счастья, которое она испытала в школе, когда слоги в букваре впервые сложились в слова… Она сидела на одной парте с Салемом. Но отец вскоре забрал ее из школы. Так и не удалось ей заглянуть в тот таинственный мир, который открылся перед Салемом…

Словно из-под земли вдруг появился шейх Талба. Он прибежал, запыхавшись, не дочитав, наверное, суры, которую он начал монотонно бубнить еще при мне. Ему показалось подозрительным мое внезапное исчезновение из дома в тот самый момент, когда он собирался усладить мой слух чтением Корана.

— Ты что, дочь, с ума спятила, — набросился он на Тафиду, — заставляешь нашего высокопочтенного гостя заниматься ненужными делами? Отстань от него со своей чепухой!

— С чего ты взял, отец? Я вовсе не собираюсь его беспокоить. Он сам захотел навестить нашего бея, но господин Ризк вместе с уполномоченным уехали сегодня утром в Каир. Дома только ханум, и ей очень хочется поговорить с нашем гостем.

Шейх Талба, взяв меня под руку, повел через сад к балкону.

— Чего стоять на пороге? Куда лучше войти в дом! Милости прошу. Аллах всемогущий и всевидящий свидетель: здесь хозяева всегда рады гостям. Чувствуйте себя как дома!..

С балкона, утопающего в кустах жасмина, открывался вид на угодья Ризка. Перед домом был сад, и каких только фруктовых деревьев здесь не росло! Высокая каменная стена с острыми металлическими зубцами поверху надежно охраняла груши и манго, персики и абрикосы. Сразу за стеной начиналась цитрусовая плантация Ризка.

Из кустов жасмина вылетела пчела и, покружив, села прямо на голову шейха. Появилась и вторая, намереваясь сделать то же самое.

Шейх Талба отчаянно замахал руками, отгоняя пчел.

— Тафида! — закричал он. — Позови садовника. Пусть немедленно соберет пчел. Вот бездельник! Куда он только смотрит?! Стоило бею уехать, как он всех пчел выпустил!