Читаем без скачивания Штрафная мразь - Сергей Герман

Первое знакомство со штрафниками оставило на душе Половкова странный осадок. Внешне это были вполне нормальные сильные мужчины.

Никто из них, попав в штрафную роту не ощущал себя изгоем, не ощущал чувства подавленности, не лебезил перед старшим по званием. Они не казались замордованными или забитыми. Свой приговор и наказание несли как крест.

Кто-то из них был улыбчив, другой, напротив — насторожен или угрюм. Половков видел их глаза. У одних они были испуганные, у других ненавидящие или равнодушно — спокойные. У кого — то погашенные отчаянием или взблескивающие полубезумной, злою лихостью.

На многих из них ладно сидела военная форма. Вели себя достаточно свободно. Перед офицерами не лебезили, и похоже было, что не боятся ни Бога, ни чёрта.

Однако личные дела и прошлые «подвиги» этих людей впечатляли. Было ощущение, что роту сформировали из отходов, вернее из отбросов.

Осужденных из-за оплошности или разгильдяйства было мало. Большинство уж точно не ангелы — убийцы, насильники, грабители, бывшие полицаи и власовцы.

Военные трибуналы большинству из них отмеряли полной — от пяти лет до смертной казни, заменённой штрафной. Несмотря на приказ Верховного направлять в штрафную лишь тех, чей срок наказания не превышал десять лет смертников в роте оказалось трое. Тут было от чего призадуматься.

«Ладно, жизнь покажет, кто есть кто, — здраво рассудил командир роты — в бою и увидим какого цвета у каждого нутро».

Перед отправкой в штрафную роту военнослужащего полагалось выполнить определённую процедуру, похожую на ритуал.

Осужденного солдата или сержанта ставили перед строем.

В назидание всем остальным зачитывали приказ с описанием совершенного преступления и разъяснением его противоправной сути.

Все ордена и медали временно изымались и передавались на хранение в отдел кадров фронта или армии.

Вместо красноармейской книжки на руки выдавали удостоверение специального образца.

Иногда вместо удостоверения штрафник получал лишь справку, которую ему со временем должны были заменить на положенное по приказу удостоверение.

Но часто случалось такое, что штрафник погибал, даже не получив документов, подтверждающих свой штрафной статус.

Командиры отделений зачастую тоже назначались из штрафников. Это были разжалованные старшины и сержанты, обладающие опытом и непререкаемым авторитетом.

При назначении на должности младшего командного состава штрафникам присваивались звания ефрейтор, младший сержант и сержант.

Штрафники переменники в основном это бывшие сержанты и рядовой состав. Проштрафившиеся офицеры направлялись в штрафные батальоны. Но иногда в штрафных ротах встречались и офицеры, в основном, разжалованные лейтенанты. В боевой обстановке они подменяли командиров взводов, руководили боем, в качестве помкомвзводов непосредственно находясь среди штрафников.

С бывшими заключёнными всё обстояло иначе. К ним применяли отсрочку приговора и под конвоем доставляли на сборные пункты, где переодевали и в составе маршевых рот отправляли на передовую.

Частым гостем в штрафной роте был оперуполномоченный отдела контрразведки «Смерш» — структуры Наркомата обороны. Он рыл носом землю, вынюхивая измену всюду, куда только мог дотянуться его нос.

Очень быстро Половков понял, что с особистом роте не повезло. Оказался он редкой тварью, не считающей штрафников за людей. Иногда в голове даже мелькала мысль: «Хоть бы кто пристрелил эту гниду».

Наступление советских войск выдохлось и фронт уже второй месяц находился в обороне.

Вначале части пошли в наступление. Но немцы быстро опомнились, пришли в себя, потом перехватили инициативу и кое — где даже начали контратаковать. Натиск советских войск постепенно пошёл на спад. Люди были измотаны непрерывным наступлением, было приказано боеприпасы не тратить.

Их надо было беречь. Снарядов у Родины было уже мало, а солдат все еще хватало.

Немцы успели перегруппироваться, подтянули подкрепление, и все попытки атаковать заканчивались ничем.

Пехота осталась лежать под неприятельским огнем. Телефонисты передавали командирам полков, батальонов и рот перемешанные с матом ожесточённые приказания старших командиров: «Прорвать! В Христа, в бога, мать и селезёнку! Поднять людей в атаку и опрокинуть фрицев!»

Приехал легендарный маршал Ворошилов. Кричал на командира дивизии за то, что людей не смог поднять в атаку.

Командиры взводов и рот, выполняя приказ все поднимали и поднимали людей в бессмысленные и безнадежные атакующие броски.

Но в конце концов стало ясно, что продвинуться вперёд уже не удастся и после пятой, шестой… восьмой неудачной атаки поступил приказ: «Окопаться».

Пехота начала зарываться в землю. Все работы велись по ночам, при свете разноцветных немецких ракет и горящей техники.

В общем, всё было как всегда.

В земле как паутина появился запутанный лабиринт траншей, звериных нор и норок. Через несколько дней местность уже было не узнать. Это был уже не лесистый берег, какой-нибудь речушки, не участок поля, а истыканный минами, опоясанный колючей проволокой, начинённый железом и политый кровью «передний край», разделенный на два мира, как рай и ад.

По ночам с той и другой стороны слышали, как стучат топоры противника, тоже укрепляющего свой передний край.

Выкапывались и тщательно маскировались от авиации противника блиндажи и землянки.

Подтягивались тылы, подвозились снаряды, патроны, водка, хлеб, сено, консервы. В ближайшем тылу, где-нибудь в лесу разворачивались медсанбат, полевая почта, вспомогательные службы.

Прибывала артиллерия. Орудия вкапывались в землю и пристреливались по отдельным целям и ориентирам на местности.

Начиналась более или менее спокойная фронтовая жизнь, дрянная, лишённая комфорта и удобств, но все-таки жизнь. Солдаты на передовой начинали получать ежедневные сто грамм, полевая почта привозила солдатские треугольники писем и это уже была почти счастливая жизнь.

Проходило несколько недель и даже несколько месяцев.

Стояние в обороне начинало казаться изнурительным, скучным, невыносимым.

Вновь готовилось большое наступление. Прибывали и прибывали все новые части, состоящие из русских и не совсем русских солдат. Окрестные леса забивались танками, грузовиками с боеприпасами и продовольствием.

В траншеи красноармейцев стрелкового батальона, расположенные в первой линии обороны со дня на день должны были прибыть штрафники.

Это означало лишь одно, что через несколько дней на этом участке фронта начнётся наступление. А потом, в прорванную штрафниками брешь бросят стрелковые части.

Предстоящего наступления ждали и боялись. Кто-то молился про себя, кто-то предчувствуя близкую смерть писал перед боем последнее письмо, стараясь, что в памяти своих — детей жён, матерей, как можно дольше остаться живым.

Проделав почти пятнадцатикилометровый марш, бойцы отдельной штрафной роты вышли к передовой. Перед маршем каждому выдали по горсти патронов.

Во время движения на колонну из-за облаков вывалился немецкий самолет. Развернулся и прошёл на бреющем над колонной.

На крыльях заплясали огненные вспышки — пулеметы хлестанули по изрезанному танковыми гусеницами полю. На грязной земле вздыбились фонтанчики грязи.

Штрафники рассеялись по полю. Клёпа упал в какую то яму, выставил ствол винтовки и с перепугу пальнул в сторону самолёта.

Самолёт ещё раз как на швейной машинке прострочил по полю:

— Вжик — вжик- вжик, — качнул крыльями и скрылся за лесом.

Командир роты выбрался из ямы, в которой залёг вместе с Клёпой, встав на её краю, оглядел лежавшего бойца.

— Ну ты геро-ооой! — Насмешливо протянул он. — Прогнал фашиста. Стопроцентно подыхать полетел!

Прибыв на место, рота заняла траншеи и выставила боевое охранение.

Окопы были неглубокие, блиндажи накрыты тонкими бревнами в один накат. Внутри было тесно — посередине горела бочка, приспособленная под печку. Вдоль стен нары, слепленные из всякого хлама. Обрезков досок, дверей, притащенных из деревни.

Утром штрафники разглядывали раскисшее поле, изуродованное взрывами снарядов и перепаханное танковыми гусеницами.

Впереди чернели остовы двух сгоревших танков, валялась опрокинутая изуродованная пушка с разорванными стволами.

До немецких позиций — метров восемьсот. По ночам с их стороны гулко стучал крупнокалиберный пулемет.

Штрафники сразу же принялись точить ножи, сапёрные лопатки.

Притащили несколько ящиков с гранатами, в том числе и со старыми РГД-33, снятыми с вооружения из-за сложностей в обращении.

Запалы лежали отдельно. Бойцы косились на гранаты и брать их не хотели. Пополнение, прибывшее из лагерей, видело их первый раз.