Читаем без скачивания В тени Нотр-Дама - Йорг Кастнер

— Мне давит только воздух в пустом желудке. Хорошая трапеза с отменным вином была бы кстати. Может, ты согласишься составить мне кампанию?

Туанетта согласилась и вскоре принесла большой поднос из легкого дерева, который плавал на воде в моем чане, заставленный бараньим кострецом, хлебным паштетом, головкой сыра «рошфор», маленьким глиняным графином и двумя деревянными стаканчиками. Пока я потянулся к графину и наполнял стаканчики ярко красным вином, девушка выпрыгнула из своего платья. Совершенно откровенно я окинул взглядом ее роскошные круглые формы и заметил, что к давлению моего пустого желудка добавилось давление одного непростительно забытого в последнее время органа.

Туанетта подсела ко мне, ее кожа коснулась меня. Горячее и пахнущее крепкими приправами, вино текло по нашим глоткам. Я блаженно икнул и похвалил выпивку.

— Я добавила туда инжир, корицу и зеленый перец, — Туанетта вонзила свои неровные зубы в паштет и продолжила жуя:

— Мэтр Обер говорит, эти ингредиенты в горячем красном вине дают силу мужчине.

Я понял и усмехнулся, к тому же чувствуя результат, который мог объяснить терпким вином или обнаженными пышными формами Туанетты. Левой рукой я отодвинул в сторону плавающий деревянный поднос, чтобы правой взяться за полные груди. — Приправа мэтра Обера дает слишком быстро о себе знать.

— Здесь нас могут увидеть, — захихикала девушка и оттолкнула мою руку.

— Вряд ли — в таком-то тумане, — ответил я, бросив быстрый взгляд по сторонам. За толстым занавесом из клубов пара скрывались остальные кадки, в которых сидели другие гости бани, многие из них с девушками. — Кроме того, здесь все заняты собой.

Но Туанетта снова ускользнула от меня, забрызгав водой. Потом она смилостивилась и прошептала:

— Массаж стоит отдельно, — банщица опустила руки под воду, туда, где никто не мог их видеть, и теперь я брызгался водой. Меня осенило, что банщиц справедливо называют «массажистками».

Довольный, я откинулся назад, чтобы насладиться бараниной, сыром и вином. Когда я опустошил деревянный стакан, то снова подумал о бедном черте возле позорного столба. Что бы он отдал за стакан вина, когда он просил дать ему воды, а взамен получил только издевки! Ему не помог Клод Фролло, но мне, незнакомцу, архидьякон дал десять солей!

Туанетта посмотрела на меня, наморщив лоб.

— Что случилось, мэтр? Вы смотрите так серьезно, как дракон, когда святой Георгий его убил. Вам не нравиться красное вино? Я переложила зеленого перца?

Я покачал головой, рассказал о наказании звонаря и сказал:

— Этот Квазимодо — странное существо.

— Сын дьявола, — добавила Туанетта и осенила свои полные груди крестом, что напомнило мне о сестре Виктории.

— Что-то подобное я уже слышал сегодня, — сказал я. — С чего ты взяла, что горбун — сын дьявола?

— Ну, все так говорят! У него плохой взгляд. Это значит, если беременная девушка повстречается звонарю, то избавит себя от похода к повивальной бабке, — она тяжело вздохнула. — Клянусь Всевышним, встреча с Квазимодо может быть безболезненным способом избавиться от большого живота.

Туанетта выглядела очень серьезно. Я понял, что она говорит, исходя из своего собственного опыта. Чтобы ее растормошить, я захотел подлить вина, но графин был пуст. Как раз в то время мимо нашего чана проходила другая девушка, я поднялся и протянул ей пустую кружку.

— Принеси-ка обратно полную, лучше всего — с красным вином!

При этом я повернулся к Туанетте спиной. Когда я развернулся и снова сел в воду, ее печаль превратилась в удивление, почти ужас. С широко раскрытыми глазами она уставилась на меня, словно я был Квазимодо или сыном дьявола.

— Что случилось? — спросил я.

— Раковина! — прошептала она в полном ужасе. — У вас раковина!

У меня появилось предчувствие, почему графин так быстро опустел. С ухмылкой я показал на поросший волосами треугольник между ее чреслами.

— У тебя тоже раковина, Туанетта. Но я хотел бы получить ее в свое распоряжение.

Она резко вскочила — испуганно, а не возмущенно, и выскочила неловко из воды, что расплескала ее на пол. В эту секунду я тоже вылез из чана, чтобы ее удержать.

— Не подходите ко мне близко, кокийяр! — прошипела она и побежала прочь, нагая как была.

Едва я закутался в полотенце и надел мою новую одежду, передо мной нарисовались мэтр Обер и два крепких помощника. Банщик угрожающе держал нож в руке, другой железный факел.

— Это значит, у тебя раковина! — сказал банщик, и я беспомощно пожал плечами. — Я не знаю, что тебе здесь надо, но одно мне известно: если ты еще раз переступишь порог моей бани, то я сотру тебя в порошок. Здесь кокийяры[24] — нежеланные гости!

Угрожающе поднятый факел и острый клинок ножа брадобрея, которые рассекли клубы пара буквально перед моим лицом, придали словам мэтра Обера соответствующий вес. Итак, я покинул поспешно баню. Впрочем, гнев банщика по поводу моего присутствия был не настолько велик, чтобы забыть свою долю и долю Туанетты — тем более, за «массаж».

На улице я замерз, хотя солнце еще не село. Свежий январский ветер был все же другим чем душный пар в мыльне. Возможно, он ударил в голову мэтру Оберу и его приспешникам. Разве нет мнения, что слишком часто мытье ослабляет тело и дух? Может быть, это распространялось не только на моющихся, но и банщиков. Или они с утра до вечера пили свое красное вино? Я не могу дать никакого объяснения этой истории с раковиной. Но так как Париж высыпал мне на голову всевозможные странности за пару дней моего пребывания здесь, я не придал этому эпизоду большого значения. Возможно, этот Обер просто хотел освободить место для нового гостя.

Я зашагал по улице де ла Пеллтерьи в восточном направлении и выбрал кратчайший путь к Собору с той стороны моста Нотр-Дам. Мой новый патрон должен был уже меня ждать. Когда я увидел возвышающийся в темнеющем небе огромный Собор, я остановился в нерешительности, посмотрел направо на здания Отеля-Дьё и изменил свое направление.

По какой причине я пошел в госпиталь вместо Собора? Возможно, перспектива спать под одной крышей с мрачным архидьяконом и его изуродованным звонарем не показалось мне особенно привлекательной. Возможно, я хотел наверстать упущенное и использовать часть задатка Фролло как благодарное пожертвование для августинки. Но я наверняка надеялся выведать новые подробности о Клоде Фролло и Квазимодо у разговорчивой сестры Виктории.

Хотя всевозможный сброд толпился на Соборной площади, я почувствовал, что меня преследуют: словно тень прицепилась за мной, но она была неуловима. В холоде бодрящего вечернего ветра тайный соглядатай составил мне компанию. Или я все это вообразил?

Чтобы это проверить, я быстро нырнул в узкий переулок по правую руку и спрятался за выступ стены. С затаившимся дыханием я обождал и высунул голову над стеной так далеко, что мог подглядывать за входом в переулок. Мои вспотевшие руки приклеились к шаткой каменной кладке.

Я уже думал, что ошибся, и выдохнул задержанное дыхание. Как тень, мой тайный преследователь? — мелькнула в проеме переулка, выходящего на Соборную площадь. Я едва верил своим глазам. Тощий парень с бородатым обветренным лицом был Колен. Колен — нищий, Колен — вор!

От волнения я, пожалуй, слишком крепко прижался к старой стене. Сухой строительный раствор едва держался на камнях, и глыба величиной с кулак упала на истертый тротуар. Большего и не требовалось, чтобы спугнуть моего преследователя. В один миг он исчез.

Я вскочил, выбежал на Соборную площадь и огляделся по сторонам. Колена и след простыл. Исчез ли он в одном из переулков? Скрылся ли он в пестрой толпе, которая наполнила площадь перед Собором? Его невозможно было заметить среди клириков, верующих, торговцев и нищих. Существовал ли он вообще? Или я изрядно злоупотребил горячим красным вином?

В сомнениях я продолжил свой путь и постучал в закрытую дверь госпиталя. Привратник с гноящимся глазом открыл дверь и изучил меня как нарушителя спокойствия.

— Меня принесли сюда прошлой ночью, — объяснил я. — Теперь я хотел бы отблагодарить сестру Викторию небольшим пожертвованием.

Его влажный взгляд хотел пробуравить меня.

— Сестру Викторию? — переспросил он, словно был туг на ухо.

— Да, она ухаживала за мной.

— Итак, это вы, — прорычал человек с гноящимся глазом. Он впустил меня, снова закрыл дверь на засов и провел меня.

— Вы ведете меня к сестре Виктории, брат Протария?

— Хм? — он ненадолго остановился, почесал свой почти лысый череп и смущенно кивнул. — О, да, конечно, я веду вас к ней.

Вопреки ожиданиям мы шли не в больничную залу. Привратник открыл узкую дверь, которая вела в помещение, обставленное столами и скамьями. На столе горел огонек сального дерева и бросал пляшущий свет на четыре лица. Одно лицо принадлежало старой, морщинистой августинке. Трое других присутствующих лица были мужчинами — двое крепких парней и один маленький, узкоплечий, тощий как Колен.