Читаем без скачивания Последнее желание - Галина Зарудная

— Угадали.

— Ну, как-нибудь и мне покажешь.

— Вам понравиться, не сомневайтесь!

— А мама чего, на работе? — продолжала расспросы Люся, когда Валерия уже почти отошла от прилавка.

«И что же продавцам всегда все знать неймется? Ну просто вынос мозга!»

— Да где ж ей быть еще, — буркнула в ответ.

Она уже почти отвернулась, готовая поскорее слинять, но за мощной спиной Люси мелькнула знакомая этикетка, и приглядевшись, она увидела, что это «Пепси».

— Ух ты, — выдохнула обрадовано и вернулась к прилавку. Ну точно! Торговое соглашение 72 года: мы вам водку, вы нам — «Пепси»! Идеально для пиццы!

— И две «Пепси», пожалуйста. А лучше — три!

— У тебя денег только на одну, — констатировала Люся.

— Черт! Ну давайте тогда одну.

— И десять копеек еще донесешь.

— Окей! — вздохнула Лера в нетерпении.

Люся повернулась, и тут обнаружилось, что прямо за ней стояла женщина спиной к прилавку, заполняя какие-то документы, но в этот самый момент она почему-то решила посмотреть на Леру. Она сразу же узнала эти широкие плечи, немигающий взгляд и ничего не выражающее лицо. Жена военного, как определила она два дня назад в кондитерской лавке. Лицо сома, которое перекололи ботоксом! Забудешь его!

Если бы можно было в определенной степени назвать это эмоцией, то женщина скорее всего посмотрела на нее с интересом. Но вряд ли это было так. Просто скользнула мимолетно глазами и снова равнодушно отвернулась. Но Лере это не понравилось. Узнала ее эта «рыба» или нет? Хотя! Какое это имело значение!

Она забрала свое «Пепси» и поспешила домой.

Уж постаралась Валерия на славу. Несмотря на то, что лет шесть она не готовила пиццу! Но судя по внешнему виду и запаху — получился просто шедевр!

Довольная собою до щекотки в животе, мурлыча под нос какую-то хитовую песенку, она красиво сервировала стол на кухне и побежала звать отца.

Тихонько постучала, но не дождавшись ответа, как и в прошлый раз, вошла.

— Горячая пицца…

И замолчала на полуслове, застыв в проеме двери.

Отец лежал на кровати с закрытыми глазами, сложив руки на груди, как покойник.

Внезапно Лера перестала дышать, а волосы на голове зашевелились. Под ложечкой возникло что-то холодное, будто она проглотила снежный ком.

Но подойти к нему она не отважилась. Отошла в сторону и тихонько присела на стул у окна. Дыхание начало медленно возвращаться…

Часы над кроватью отсчитывали секунды. Она слушала, как тикают стрелки и смотрела в пол.

— Тебе не нужны ни пицца, ни «Пепси», — прошептала она сдавленным голосом. — Тебе нужно что-то, что вернуло бы тебя к жизни. Но я не знаю, что именно… У меня нет нужных слов, нет аргументов, и уж примера тем более нет. Все, на что у меня хватило мозгов — это пицца…

Лера сжала зубы и лицо ее резко исказилось от боли, будто, наконец, разрядилось накопленное напряжение, слезы потекли ручьями, но она не стала закрывать лицо ладонями.

— Я взрослый человек, у которого нет правильных слов… — продолжала тихо, шепотом, давясь слезами и отчаянием. — Я вряд ли способна быть тебе советчиком и опорой. Я и впрямь, как глупая школьница!

Я не понимаю, что происходит. Уже несколько дней я ложусь спать в надежде, что проснусь в своей обычной жизни. Но этого почему-то не происходит. В какие-то моменты мне начинает казаться, что та моя жизнь только привиделась мне. Я не могу разобрать, что существует по-настоящему, а что бред. Наверное, то же самое чувствуешь и ты, когда просыпаешься…

Я могу утверждать, что знаю будущее. Что уже была там. Но что, если все это не так? И развала Союза никогда не будет, и пиццерий на каждом шагу? Что если я не стану знаменитым модельером? И моей семьи не существует тоже…

Она громко всхлипнула и бегло взглянула на отца, испугавшись, что могла его разбудить. Он оставался все таким же неподвижным.

— Как я могу объясниться с тобой, если даже с детьми не могла никогда поговорить нормально?

Мы с тобой почти никогда не разговаривали. Ты вроде как и не вмешивался в мои дела, разве это плохо? Только… мне всегда казалось… что я безразлична тебе. Понимаешь? И ведь я тоже не особо-то интересовалась твоими делами…

С мамой все наоборот. Ей никогда не нравилась мода. Сперва она поощряла меня, потому что ребенок нигде не шлялся по улицам, сидел дома и возился с выкройками. Потом я самостоятельно, без какой-либо помощи, поступила в институт. Это ей тоже пришлось по нраву. Да, я помню, я была очень целеустремленной, ну просто броненосец «Потемкин». — Лера грустно улыбнулась, вытирая лицо кончиками пальцев. — Но сам мой выбор ей никогда не нравился. Это я вспомнила вчера. Она хотела, чтобы я была бухгалтером… Ну а ты… что думал об этом ты?…

Мне так важно было вырваться отсюда поскорее! Как если бы я была совершенное, отдельное от вас существо. Я всегда очень хорошо понимала, чего хочу. А моя Ленка? Разве она не такая же? Вчера я говорила с мамой, и вдруг поняла, что сделала бы тоже самое, что и Ленка, если бы мама не разрешила мне поступать, как я сама хочу. Я бы сбежала! Клянусь! Но четыре дня назад готова была убить свою дочь за ее поступок…

Вот чертовка… Ее поддержат и брат, и отец, и молодой человек… Кто угодно! Но не я. Потому я и за бортом. Заслужила…

Но все равно, все равно не понимаю, почему я здесь?.. Ведь косячить я стала гораздо позже, это вперед лет на десять меня закинуть надо… Но те, у кого я спрашивала, не отвечают!

Я была обычным ребенком, ты помнишь? Послушным, беззлобным… Школу закончила почти с отличием. Скандалов никаких за мной не водилось. Это все потом, потом… Мир, в котором я творила красоту, сделал меня грубой и жестокой, атрофировал все нежные чувства. Вот такой парадокс, представляешь?

Но сейчас… Почему именно сейчас? Неужели я настолько глупа, что не способна этого понять?

Неужели из-за моды? Я должна отказаться от нее? Стать бухгалтером? Как раз заканчиваю восьмой класс, это значит, могу сразу же идти в любой ВУЗ, и уже через четыре года брать такую же сумку, что у мамы — и идти работать… Какой кошмар! Я никогда не соглашусь на такое! Лучше прожить сорок лет, но заниматься своим делом, чем восемьдесят — как полное ничтожество, ненавидя и презирая каждый прожитый день! Мне было адски сложно, но это была МОЯ жизнь! Я не могу без этого… Как ты не можешь без своей армии…

Она молчала какое-то время, потом снова украдкой взглянула на отца.

— Я определенно должна что-то сказать тебе. Что-то вроде: «Держись, все еще только впереди! Не смей сдаваться, не вешай нос!» Или: «Напиши книгу, ведь у тебя такой грандиозный опыт в жизни! А теперь еще и полно времени для этого!» Но… Это было бы ложью. Я не могу лицемерить с тобой. Я сама столько раз была на грани, столько раз подходила к опасному краю… Но все выпутывалась, выкручивалась, выкарабкивалась, как хренов Коперфилд! Но лишь дергалась в петле, и она все сильнее затягивалась… А я этого не замечала.

Нужно было отступить, оглядеться. Рассмотреть перспективу. И тогда продолжить! Ведь ты не сможешь разбежаться, если не отступишь назад, ты не подпрыгнешь, если не присядешь…

Но черта с два я умею отступать! Понимаешь? Понимаешь, почему я не могу сказать тебе такого? Не могу сказать: «Поднимайся, пап, и пойди докажи им всем, что ты крепкий! Здоровый! Сильный!» Ведь все это не так… не так, черт возьми! И что толку обманывать себя?

Я обманывала себя слишком долго. Достаточно для того, чтобы проиграть все, и даже больше, намного больше! Я проиграла даже собственную жизнь! Даже смерть свою проиграла…

И что я могу тебе предложить… кроме этой жалкой пиццы? Кроме себя… уже далеко не той, какую ты помнишь…

Я не хочу, чтобы ты умирал, пап! Но что бы я тебе ни говорила, мы все равно в конечном счете все проиграем! Ведь я же проиграла… проиграла… А Валерия Черноус, поверь, была сильным игроком. Генералом! В войне, в которой все равно нет победителей. Потому что ни в одной войне нет победителей! Неужели ты этого не знаешь? Так зачем же изводишь себя? Во имя чего? Сидишь тут и ждешь, пока сердце твое перестанет биться… О, Боже… Пап…

Она долго не могла говорить от слез. Но потом, как будто что-то поняла, подняла голову, взглянула на него и судорожно вздохнула:

— А, может… я здесь из-за тебя?

Только тиканье часов.

— Но нет… — ответила она, качая головой. — Я не тот человек, что может помочь… Я настоящая заблудшая овца. Я антипример! Я плачу сейчас только потому, что никто не видит. Всю жизнь я думала, что побеждает тот, кто не плачет! И посмотри на меня. Пусть бы лучше все знали и видели, что мне бывает больно. Что я бываю растеряна и не знаю, как поступить. Пусть бы конкуренты наслаждались моими слезами… чем сидеть здесь и оправдываться перед собой… Чем же может помочь тебе этот механичный робот?