Читаем без скачивания Камероны - Роберт Крайтон

– Ага.

Гиллон приподнял край парусины и сделал вид, будто смотрит на рыб.

– И что же это значит? – немного выждав, спросил он.

– Ах, Гиллон, – сказала она. И расхохоталась, но в смехе ее слышалась злость. А у него из головы не выходила мысль о теплой воде и смуглых руках, о бадье для мытья и о мыле. – Я предлагаю тебе жениться на мне.

Он снова накрыл рыбу парусиной и посмотрел вдаль.

– Угу, я так и думал.

И продолжал сидеть не шевелясь. Теперь уже все суденышки покидали гавань – его молчание заполняли удары весел по воде, скрип канатов, хлопанье надуваемых ветром парусов.

– Который тут последний причал? – спросила Мэгги.

– Да вот этот.

– Нам нужен четвертый от последнего.

Он поднял якорь и, действуя багром, стал продвигаться вдоль причалов. У четвертого он пригнулся, и они поплыли в густой тьме, среди свай, под деревянным настилом. Вот показались ступеньки, кто-то ухватил лодку за борт и спросил с сильным акцентом, выдававшим жителя Рыбачьего города:

– Это вы, мисс Драм? А мы уже считали, что вас нет в живых. Ну, как улов?

– Пять штук. Пять больших рыбин.

– Четыре, – поправил ее Гиллон.

– Нет, по-моему, пять, – повторила Мэгги.

Гиллон так и не понял почему.

В проеме над их головой тускло светил фонарь, и постепенно их глаза стали различать окружающее. Сверху бросили веревку, они обвязали ею хвост лосося, и первая рыбина исчезла.

– Ох, ну и крупна! – услышала Мэгги.

– Ш-ш, ш-ш! – прошипел кто-то, и Мэгги решила запросить за рыбу больше, чем было условлено. Рыбины-то у них – теперь она это поняла – все как одна, диковинные. Она нащупала ступеньки и поднялась по ним.

– Только чтоб без баб, – сказал кто-то.

– Но я все равно уже здесь, – заявила Мэгги.

Гиллон слышал, как они спорили, слышал горячность спора, но не слышал слов и так потом и не спросил, о чем шла речь. Когда последнюю рыбину подняли наверх, до него донеслось шуршание льда, а потом звон монет, пересыпаемых из ящика в кошелек.

– Ну вот, теперь все по справедливости, – сказал кто-то. – Я знал, что из нашего знакомства будет толк – с самого первого дня знал. Можете звать меня теперь просто Черри. Как-никак мы сообщники. Если появится еще какая мыслишка, вы знаете, где меня найти.

Гиллон услышал ее шаги по деревянным ступенькам, и она снова очутилась с ним в лодке. Она протянула ему три бумажки и мешочек с серебром и медью. Бумажки на ощупь были мягкие, теплые и потрепанные.

– В жизни еще не держал в руках фунтовой бумажки, – сказал Гиллон, – а сейчас их у меня целых три.

Отталкиваясь багром, он вывел лодку из-под причала и двинулся вдоль Рыбачьего города, вдоль причалов, в направлении Шикового города. Без груза мертвых лососей лодка стрелой мчалась по спокойной воде гавани. Он снова и снова складывал в уме слова, составляя нужную фразу, но, как их ни переставлял, ничего не получалось. Через несколько минут он увидел свет на пристани. Катер мистера Дрисдейла стоял, пришвартованный к ней.

– Придется нам тут вылезать, – сказал Гиллон. И, легко прыгнув за борт, стал вытягивать лодку на берег, чтобы Мэгги не промочила ног. – А тебе придется шагать до Ловатт-стрит, чтобы там его встретить.

– Да.

– Кстати, Мэгги…

– Да?

– Я это сделаю.

– Что сделаешь?

– То, о чем ты говорила.

– Что именно? Я много о чем говорила.

– То, что ты сказала!

– Женишься на мне?

– Угу.

Он не знал, что делать дальше. Едва ли он имеет право поцеловать ее только потому, что заявил о своем намерении на ней жениться. Он помог ей выбраться из лодки, и они стояли друг против друга – Гиллон по щиколотку в воде, почти так же, как в тот момент, когда они впервые встретились.

– Ну что ж, я не возражаю, – сказала Мэгги.

Он шагнул было к ней, понимая, что надо как-то проявить свои чувства, но не знал, как именно, и потому остановился, не дойдя до нее. Он не очень разбирался в обычаях.

– Это будет очень хорошо, – сказала Мэгги.

– Да, я тоже так думаю, – сказал Гиллон и, к своему удивлению, вдруг увидел, как она повернулась и пошла через пляж к проулкам, что вели на Ловатт-стрит.

– Куда же ты? – крикнул он ей.

– Как – куда? Выпить с мистером Дрисдейлом.

Он смотрел ей вслед, пока она шла через пляж, затем свернула в проулок и скрылась. Она тоже не очень-то придерживается обычаев, решил он, хотя, пожалуй, по-правильному они могли бы и поцеловаться. Впрочем, не так уж это важно, подумал Гиллон и, вдруг почувствовав, что бесконечно устал, залез в свою лодку и двинулся в не столь уж близкий путь домой.

7

После этого они ни разу не заговаривали о свадьбе. Гиллон был разочарован: он ведь так и не знал о чувствах Мэгги.

По сентиментальной клановой традиции он намеревался венчаться в своей родной церкви, но стратнейрнский священник заявил, что в жизни не согласится освятить их союз, если об этом не будет объявлено за месяц в церкви и если в воскресенье, предшествующее свадьбе, они не посидят на позорных стульях в расплату за будущие грехи.

– А кроме того, – сказал священник, и глаза у него сквозь запотевшие стекла очков были как камушки, – я не стану венчать ребенка. Сколько вам лет, дитя мое?

– Двадцать три, – сказала Мэгги.

– Тебе в самом деле двадцать три? – спросил ее потом Гиллон.

– Если уж врать, так врать, – сказала Мэгги, и это была еще одна истина, которую он узнал. Зато он так никогда и не узнал, сколько ей лет. Детства она не видела и потому была как бы без возраста. Проблема возраста не существовала для Мэгги – возраст не имел для нее такого значения, как для других людей.

Итак, они обвенчались «с чучелом» – без священника, и устроил все Черри Макадаме, который, уж конечно, знал, как делают такие дела; церемония происходила в обычном доме в Рыбачьем городе, и соединил их достопочтенный Арчибальд Босуелл – самозваный настоятель Реформированной церкви Нова-Скотии для обращенных горцев; весь его приход, насколько мог понять Гиллон, состоял из одной-единственной прихожанки – миссис Босуелл, которая, кстати, вовсе не была обращенной горянкой.

Нельзя сказать, чтобы мистер Босуелл не постарался. Богослужение он вел и на гэльском, и на английском, и на шотландском языках. Оба Босуелла пели, а сам достопочтенный даже сплясал танец горцев, который, насколько помнил Гиллон, обычно пляшут перед тем, как быка заводят к коровам для спаривания, а потом были прочитаны стихи – в большинстве своем написанные самим Босуеллом и частично Бернсом. Перед обрядом устроили перерыв, и миссис Босуелл отправилась в погреб за освежающими напитками, которые появились в виде кружек с элем и стаканов с виски. Это была очень реформированная церковь. Когда достопочтенный пастырь взбодрился, служба была продолжена.

– А теперь, прежде чем объявить вас мужем и женой, я должен сказать несколько слов, – заявил Босуелл. – Гиллон Камерон, я хочу, чтобы отныне ты был господином в этом союзе, которым я тебя соединю. Подобно тому, как дети несчастны, если нет у них наставляющей руки отца, так несчастна жена, если в доме нет господина. Печален тот дом, где петух кудахчет, а курица кукарекает… Так устроена жизнь, таков закон природы, таково повеление божье… Обещаешь ли ты мне, Гиллон Камерон, что будешь таким?

– Обещаю.

– А теперь ты, Маргарет Драм. Если твой господин сделает такое, что тебе не по душе, постараешься ли ты понять его, а не топать на него ногами и не ходить с надутой физиономией, и будешь ли ты знать свое место в доме? Потому что это хороший человек. Он, конечно, может иной раз и ошибиться – никто из нас не без греха, – но чаще он будет прав, чем неправ… Вот я и говорю тебе: чтобы свить себе счастливое гнездо, учись держать рот на замке, а сердце нараспашку. Запомни, Маргарет Драм: в молчаливой покорности – красота женщины.

– Аминь, – изрекла миссис Босуелл.

Гиллон с удивлением увидел, что она плачет – в ее поблекших голубых глазах стояли слезы умиления. А у Маргарет глаза были сухие, как коричневые камешки на песке.

– В покорности – сила твоя; в покорности – твой ключ к свободе и славе, славе в глазах бога, а не людей; в покорности – твой долг, смысл всей твоей жизни… Обещаешь ли ты мне, Маргарет Драм, что будешь такой?

Она стояла, уставясь в пол, – мистер Босуелл считал, что она опустила глаза из смирения. Пол этот был до такой степени пропитан рыбьим жиром, что доски даже пузырились.

– Обещает, обещает! – выкрикнула миссис Босуелл и кинулась целовать Мэгги, посадив при этом пятно на бутылочно-зеленое вельветовое платье невесты, которое Мэгги приобрела у перекупщика на Ловатт-стрит.

– В таком случае, пользуясь моим правом посланца господня на земле, объявляю вас мужем и женой. Кольцо!

Гиллон стоял как громом пораженный.

– Ты не сказала мне, что нужно кольцо, – обратился он к Мэгги.

– Но ты же господин, тебе и следовало знать.