Читаем без скачивания Европейские поэты Возрождения - Данте Алигьери

* * * Спи, мой сынок, усни, мой дружок, мой сладкий, мой мальчик, Глазки, мой нежный, закрой, личико, нежный мой, спрячь. Сон говорит: «Почему не сомкнешь, не закроешь ты глазки? Глянь, как усталая спит Луска в ногах у тебя!» Умница, глазки закрыл, сомкнул мой Луций ресницы, Личико сонный покой тихим румянцем залил. Легкий повей ветерок! Прилети, приласкай мне сыночка! Чу, не листва ли шумит? Легкий летит ветерок! Спи, мой сынок, усни, мой дружок, мой сладкий, мой мальчик, Ветер овеет тебя, мама согреет тебя. О САДАХ ГЕСПЕРИД

Отрывок

Время пришло выбирать деревца, и в садах по порядку Высадить их, и подрезать рукой, и шумную влагу К ним подвести, и снимать душистые с ветки лимоны, Солнце покуда печет и трепещут тени под ветром. Рвешь ты плоды, и жена с тобою делит работу: Их в корзины кладет, на веревках висящие, или, Радуясь самым большим, себе их в подол собирает. Помню, была и со мною жена; цветы собирал я — Нежный Венеры дар, окропленный росой идалийской. Мужа крепко обняв, на траву она мягкую села,— Сладким забавам тогда мы звонкой вторили песней. Радость вкушаешь теперь без меня, без меня под густою Бродишь листвой и плетешь из свежих роз плетеницы. Все позабыв, о себе лишь одной ты теперь помышляешь, В мирной долине теней тишиной наслаждаясь отрадной. Мальчик, фиалки рассыпь! Привет вам, блаженные тени! Вновь Ариадна со мной, на руках моих сладостным грузом! Счастье усопшей тебе! Испытать грабителей злобных Власть тебе не пришлось, похороны сына увидеть, Неисцелимую зреть старика одинокого рану И в оскверненном дому поруганных отчих пенатов. Нет, ты со мной, утешенье мое, жена моя! Мужа Вновь обними, не томи, обними и утешь, и со мною Рви, как бывало, цветы с лимонных деревьев знакомых. НЕБЕСНЫЕ ЯВЛЕНИЯ

Отрывок

Резвые нимфы, кому родники священные милы, Своды пещер, где струится вода, и тихие реки Сладкую влагу несут, подносят щедрые чаши С самым отрадным питьем для измученных долгою жаждой. Ноги и грудь обнажив, лазурные носятся нимфы, Взад и вперед по просторам озер, по заводям светлым, То наполняют они кувшины плещущей влагой, То выливают ее — и с громким рокотом мчится Между камней оценённых ручей, и затем, многоводный, Он рассекает поля молчаливым плавным теченьем. Тут уж ведут по траве хоровод усталые нимфы Между деревьев, что их осеняют изменчивой тенью, Иль ветерки услаждают они согласным напевом, Или резвятся в реке, под ее стеклянной струею Руки одна за другой прихотливым вздымая движеньем, След круговой впечатляя в песок стопою проворной. Вынырнет вдруг одна и покажет гладкую руку, Нежный ли бок промелькнет иль округлая мягкая голень; Прыгнет в самую глубь другая — и вот под водою Видны иль мрамор бедра, иль спины серебро, или груди, Ради которых с небес бессмертные сходят украдкой. Вновь выплывает она — и блещут золотом кудри, Очи чернеют, уста на лице белоснежном алеют. Тут уж, конечно, пастух, что в речных камышах затаился, Сельский какой-нибудь бог из бесстыдного рода сатиров, Чувствует, как огонь разгорается жгучий под сердцем; Водит туда и сюда он глазами, протяжно вздыхает, Голову меж камышей просунув и прячась от взглядов, Жадно глядит; то в холод, то в жар сатира бросает, Борются робость и дерзость в душе; обезумев от страсти, В воду кидается он — и шумный всплеск раздается. Тотчас нимф хоровод скрывается в тайных пещерах, И достается ему лишь пустая радость касанья. * * * Здесь Кармозина лежит. На могиле — факел потухший, Рядом — сломанный лук, срезанных пряди волос. Лук тут сломал Купидон, тут срезали кудри Хариты, Тут Эрицина сама свой угасила огонь. Лавры, и розы, и мирт могильный холм украшают: Девять дев Пиерид их орошали слезой. В мире влюбленных уж нет, не богиня больше Венера: Дева угасла — и вмиг пламень любовный угас. Что ты творишь, несчастный певец? Покинь многолюдье, Скройся в безлюдных лесах, в дебрях меж диких зверей Лиру разбей, бессмертных презри и, день ненавидя, Ночь полюби и во сне черном отрады ищи. * * * Знаменье в имени том, которое девушке милой Дали мать и отец: Розой назвали тебя, И словно розы цветок, которого нет кратковечней, Быстро твоя красота краткий свой век отжила. Десять всего декабрей, красавица, ты увидала: Роза весной рождена — розу декабрь погубил. Лето щадило тебя — похитила зимняя стужа, Люто убила зима жизнь, что не в пору цвела. Скрывшись под своды холма, средь зимы ты не блещешь цветам И не страшишься во тьме, Роза, мороза угроз.

ЛУИДЖИ ПУЛЬЧИ

БОЛЬШОЙ МОРГАНТ

Отрывки

«Другой еды запросишь поневоле: Мы к доброму столу привыкли, дядя! Не видишь, ростом он каков, тем боле? Червя не заморишь, с крупинкой сладя». Хозяин им: «Дать желудей вам, что ли? Чего я вам добуду на ночь глядя?» И начал изъясняться горделиво, Так что Моргант сидел нетерпеливо. Он колокольным языком ударил Его разок-другой. Тот в крик, — не шутка! Маргутт же молвил: «Надо, чтоб обшарил Я сам весь этот дом, — одна минутка… Ты б нам, хозяин, буйвола зажарил, Во двор, я вижу, входит он. А ну-тка, Раздуй очаг; едва моргнем, ты слушай. Ну, угощай нас буйволовьей тушей». Тот в страхе вздул огонь, боясь ответа. Маргутт схватил одну из перекладин. Хозяин заворчал. Маргутт на это: «А вижу я, ты до побоев жаден. Что ж класть в огонь для этого предмета? Не ручку ж от лопаты? То-то складен! Позволь уж мне распорядиться пиром». На этом буйвол был изжарен с миром. Нe думайте, что зверя свежевали: Он брюхо лишь вспорол у туши дюжей. Как будто в доме все его уж знали,— Приказывал, кричал, серчал к тому же. Вот доску длинную нашел он в зале И приспособил вмиг ее снаружи, Стол мясом загрузил, вином и хлебом: Моргант мог уместиться лишь под небом. Был буйвол съеден весь на этом пире, Вин выпита немалая толика, Исчез весь хлеб — четверика четыре, Маргутт позвал хозяина: «Скажи-ка, Подумал ты о фруктах и о сыре? Ведь это скушать — дело не велико. Все волоки, что спрятано по дырам!» Послушайте ж, как было дело с сыром. Хозяин отыскал круг сыра где-то, Примерно форму шестифунтовую; Да яблок вынес, благо было лето, Корзиночку, и то полупустую. Маргутт, как только оглядел все это, Сказал: «Видали бестию такую? Язык взять колокольный вновь придется, Коль иначе обеда не найдется. Пить по глоточкам при его ли росте? Пока я возвращусь, ты без обману Кати нам бочки, раз пришли мы в гости,— Чтобы вина достало великану, Иль он тебе пересчитает кости! Я, как мышонок, всюду шарить стану, И если что найду про нашу долю, Увидишь, принесу ль припасов вволю!» Тут начал рыскать по дому повсюду Маргутт: все сундуки в дому калечит, Бьет и ломает утварь всю, посуду,— Что ни разыщет, то и изувечит; Последнюю кастрюлю валит в груду; И сыр и фрукты — всё наружу мечет. Морганту приволок мешок громадный. Все исчезает снова в глотке жадной.