Читаем без скачивания Нищета. Часть вторая - Луиза Мишель

И поэт вновь принялся за свои рифмы, не обращая внимания на суровую действительность.

— Еще один корчит из себя невинного! — пробормотал Адольф.

Но несчастный не притворялся — он действительно был невинен. «Сколько я видал судей, более виновных, чем осужденные ими!» — говорит Монтэнь[17].

Старичок начал рассказывать о бесчисленных преступлениях, якобы совершенных им вместе с Лезорном. На самым деле он просто слышал о них краем уха от самого Лезорна и его сообщников. Два арестанта проявили особый интерес к этому повествованию: Адольф, которому важно было знать все, что могло обнаружить его причастность к темным делам, и Огюст, который, прислушиваясь, думал, что у его сестер довольно странный покровитель. Даже если он и лучше, чем о нем говорят, ему будет очень трудно жить честно, а следовательно и заботиться о дочерях Бродара.

Вдруг послышался какой-то треск; затем он повторился. Никто не обратил на это внимания. Целый день заключенные разбирали примыкавшие к тюрьме ветхие строения бывшего аббатства. Привыкнув к более легкой работе, они устали, их одолевал сон. Но вскоре заколебался пол, задрожали койки.

— Что за дьявольская сарабанда? Или с землей — трясучка (припадок эпилепсии)?..

Но шутки смолкли: упала балка, обрушилась часть стены. Два арестанта остались в углу камеры; их койки свисали над зияющим провалом. По-видимому, разборка старых смежных построек повлияла на прочность здания. Трещало дерево, падали кирпичи, а лампы, продолжавшие гореть неровным пламенем, угрожали еще большей бедой.

Только две балки, уцелевшие от перекрытия, соединяли с еще неповрежденной частью помещения тот угол, где находились двое несчастных. Их гибель казалась неминуемой. Остальные могли легко добраться до выхода, но не торопились: люди, вынужденные переносить общие невзгоды, привязываются друг к другу, и никто, кроме Адольфа, не решился бросить товарищей. Хотя прибежавшие с фонарями надзиратели указывали безопасный путь к выходу, ни один не захотел воспользоваться им.

Нужна была ловкость обезьяны или кошки, чтобы пробраться по балкам и спасти обреченных. Но вот на узкий воздушный мост взбежал парижский мальчишка, такой же проворный и ловкий, как кошка или обезьяна. Все затаили дыхание. Наконец Огюсту удалось добраться до горемык. Один из них, помоложе, стоял в ожидании.

— Смелей, Гаспар! — крикнул Огюст, веселый в минуту опасности, как истый Гаврош[18]. — Руку, старина! Вперед! Вниз не смотреть!

При всеобщем молчании, держа пошатывающегося товарища за руку, Огюст, пятясь, пробирался назад. Но вот оба достигли конца балки. Они были вне опасности.

Принесли факелы. При их багровом свете все казалось призрачным, словно мираж.

Один из арестантов, которым грозила гибель, был спасен; оставалось спасти другого. Не колеблясь, не мешкая, Огюст отправился тем же путем назад. Все взоры устремились к нему. Казалось, слышно было биение сердец. Все замерли.

На этот раз опасность увеличилась: балки, по которым шел юноша, зловеще трещали. Напрасно он подзывал к себе старика, оставшегося в одиночестве: тот, скованный страхом, все еще лежал на своей койке, хотя она каждое мгновение могла провалиться вместе с сохранившейся каким-то чудом частью пола. Это был тот самый старичок, который уверял, будто бы он знавал Лезорна. Его руки и ноги, утратившие гибкость от вечной сырости тюрем и от возраста, отказывались повиноваться; у него не хватало силы воли встать. Мнимый преступник был просто-напросто трусом.

— Идите ко мне, дядюшка Бигорн! — крикнул Огюст. — Не можете? Ну, так не шевелитесь, больше от вас ничего не требуется!

Юноша повис над провалом, схватил старика под мышки и поднял вверх. Затем, держа его на весу и балансируя, повернулся и вновь двинулся в опасный путь по балке. Все захлопали в ладоши; некоторые плакали.

Богорн был спасен. Но для Огюста это не прошло безнаказанно; ведь он не привык заниматься тяжелой атлетикой. У него пошла кровь горлом и в течение нескольких дней жизнь его висела на волоске. Молодость одержала верх, но силы юноши были уже надорваны; жить ему оставалось недолго.

За спасение товарищей Огюста Бродара включили в список освобождаемых досрочно.

X. В больнице св. Анны

Лишь через неделю после описанной нами ужасной ночи Клара пришла в себя. Все это время ее организм боролся с нервной горячкой, последовавшей за обмороком.

Наконец к ней вернулось сознание, а вместе с ним и память. Вспоминая о пережитом, она вздрагивала от отвращения.

Комната, в которой она очнулась, была обита матрацами. Это испугало Клару: все необычное напоминало об ужасах, виденных ею в приюте. Сквозь решетчатую дверь, похожую на те, какие бывают в клетках для диких зверей, проникал свет. Клара попробовала пошевелиться и обнаружила, что на ней смирительная рубаха.

Припоминая, что с нею произошло до того, как она упала в обморок, Клара решила, что все еще находится во власти г-жи Сен-Стефан. Вряд ли эта женщина позволит столь опасной свидетельнице выскользнуть из ее рук! Чувствуя свое бессилие, Клара пыталась представить себе, какие беды ей теперь грозят.

Дверь выходила в коридор. Девушка с беспокойством посмотрела туда. Перед ее глазами мелькали какие-то дюжие мужчины, с виду — больничные служители, и женщины в белых передниках, разносившие еду и лекарства. Неужели она в больнице? Кларе не верилось, но все же она несколько успокоилась. Наконец девушка решилась подозвать одну из женщин и спросить, куда она попала.

— Ах, вы очнулись, барышня! — воскликнула сиделка. — Вы были опасно больны, очень опасно!

Встретив вопросительный взгляд Клары, она продолжала:

— Доктор все время говорил, что нервная горячка у вас пройдет; и добрая госпожа Сен-Стефан обещала приехать за вами, как только вы придете в себя.

У Клары застучали зубы от страха. Сиделка рассказывала:

— С вами, по-видимому, случился припадок на вечере, устроенном для приютских детей. У вас закружилась голова; вам почудилось Бог знает что. Силы небесные, о каких гадостях вы говорили в бреду! С тех пор как вас сюда привезли, сознание не возвращалось к вам ни на минутку. Вы очень слабы, не правда ли?

— О да, — ответила Клара, — при всем желании я бы не вышла отсюда.

— Вы, кажется, бросились из окна и расшибли себе голову.

— Мой дядя приехал? — спросила Клара, начиная понимать, какую сеть лжи сплели вокруг нее.

— Ваш дядя? Бедный, святой человек! Госпожа Сен-Стефан постаралась, чтобы он ничего не узнал, ведь он не перенес бы такого огорчения… Начальница приюта приезжает почти каждый день и заботится о вас, барышня, прямо-таки по-матерински. Она нам все объяснила: по ее словам, на вас дурно повлияло чтение скверных книг; вас избаловали; вы, наверное, тайком читали все, что попадалось под руку.

То, что Клара услышала, не могло ее успокоить. Спасение было только в бегстве.

Бегство! Но мыслимо ли бежать из больницы для умалишенных? И в конце концов не лучше ли оставаться здесь? А может быть, ей удастся улизнуть во время переезда из больницы в приют? Грозившая опасность удваивала ее силы. Да, она убежит! Несмотря на свою слабость, она разоблачит подлые козни этих вампиров!

Ей не пришло в голову довериться врачу. Разве Эльмина не стала бы утверждать, что обвинения больной — результат очередного приступа помешательства? Кому бы поверили: Кларе или почтенной даме, облагодетельствовавшей стольких бедняков?

Каким же образом Клара попала в больницу св. Анны?

Ее пронзительный крик услышали только в доме. Привратнику, который не спускал глаз с ворот и решетки, показалось, что завыла бродячая собака. Никто не пытался ни войти, ни выйти: значит, все было в порядке.

Де Мериа сразу догадался, кто закричал. Конечно, их пленница! Вместе с Санблером он выбежал в сад, пока Эльмина поспешно укладывала усыпленных девочек в постели. Лишь две из них не спали. Роза, с платком во рту, и полумертвая от страха Софи, не смевшая вымолвить ни слова.

С фонарем в руках Гектор обшарил кусты возле дома и вскоре наткнулся на лежавшую без чувств Клару. Из раны на ее виске струилась кровь. «Наверное, она уже мертва!» — подумал он и спросил.

— Что нам с нею делать?

— Бросим ее в Сену, черт возьми! — ответил Санблер.

— Как она красива!

— Не будем терять времени: ночи теперь короткие.

Санблер завернул девушку в плащ и поднял ее. Де Мериа собирался вернуться в дом.

— Нет, нет! — возразил урод. — Нечего все сваливать на меня одного! Чур, пополам: и удовольствия и труды! Помогите мне: если нас накроют, вам, быть может, придется назвать свое громкое имя.

Граф кивнул и последовал за ним. По его приказанию тотчас же открыли ворота. Впрочем, Санблер напрасно беспокоился: привратник даже не поинтересовался, что за ношу тащит человек, сопровождавший его хозяина.