Читаем без скачивания Литературная Газета 6391 ( № 44 2012) - Литературка Литературная Газета
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому наша программа по его претворению в жизнь получила такое несколько агрессивное название - "Атака с востока".
Александр КОЛЕСОВ
Перезвоны ржаные
Перезвоны ржаные
ГУБЕРНСКИЕ СТРАНИЦЫ
В конце октября обыкновенное с виду поле в Тверской области стало местом начала праздника поэзии, посвящённого памяти Николая Ивановича Тряпкина. Полвека назад здесь ещё стояла деревня Саблино, где родился выдающийся поэт. А два месяца назад три члена Комиссии по творческому наследию Н.И. Тряпкина своими руками сделали и установили здесь поклонный крест. Теперь же крест был освящён отцом Владимиром, настоятелем одного из храмов Старицы. А после над рыже-охряным осенним полем ветер разносил неторопливо-пронзительные тряпкинские строки:
Но живут в моём сердце все те перезвоны ржаные
И луга, и стога, и задворки отцовской избы,
И могу повторить, что родился я в сердце России,
Это так пригодилось для всей моей грешной судьбы.
Праздник продолжился в соседнем селе Степурино. В сельском клубе перед десятками слушателей выступили поэты, члены Комиссии по творческому наследию Н.И. Тряпкина Григорий Шувалов, Руслан Кошкин, Алексей Полубота, литературовед Евгений Богачков и краевед из Старицы Александр Шитков. Приняла участие в празднике делегация культурных работников из подмосковного Лотошино, где долгое время жил Николай Тряпкин.
Большинство собравшихся степуринцев впервые слышали стихи своего великого земляка. И этому, наверное, не стоит удивляться. Ведь и на этой встрече не раз звучали слова о том, как пытаются нас сегодня сделать Иванами не помнящими своего родства и культуры. Но есть основания надеяться, что в этом уголке тверской земли имя Николая Ивановича Тряпкина теперь не будет забыто. Замглавы Старицкого района Тверской области Галина Комарова и её тёзка и однофамилица глава администрации сельского поселения Степурино пообещали тряпкиноведам всяческую помощь и поддержку. Не исключено, что праздник поэзии, посвящённый Н.И. Тряпкину, станет в Степурине традиционным, а на месте Саблина помимо поклонного креста появится уникальная изба-читальня-молельня.
Алексей ВЕРХОЯНЦЕВ
Абсолютный звон
Абсолютный звон
ЛИТПРОЗЕКТОР
Всегда интересно понять, кто для писателя первый враг. Кто - или что - крутит его душу так, что он кушать не может без того, чтобы не сказать по этому поводу что-нибудь едкое, хлёсткое, уничтожающее. Симпатии могут быть не так ярко выражены, симпатии - дело тонкое. А вот антипатии обычно даны во всей красе, по родству антипатий искать родственную душу если не проще, то - надёжнее. Меньше остаётся пространства для самообмана.
У писательницы Людмилы Улицкой симпатии и антипатии на поверхности. С похвальной последовательностью она ведёт их из текста в текст и наконец в последней книге "Священный мусор" высказывается вполне откровенно. Давайте послушаем, как она это делает в гимне Набокову, который в её пантеоне творцов идёт сразу вслед за Пушкиным, а по личным качествам Пушкина превосходит: "Набоков[?] освободил отечественную словесность от присущего ей привкуса больной религиозности, беспочвенного мессианства, социального беспокойства с оттенком истерии, чувства вечной вины, совмещённого с учительством, и создал почти кристаллическую, незамутнённую "высшую" литературу с нерусской степенью остранения автора от своего текста. Прокламируемая любовь к русскому народу его не занимает. Но кто лучше его взращивает русское слово до абсолютного звона, хрустальной чистоты, невиданного слияния смысла и звука?"
Итак, что хорошо в русской литературе? Набоков - абсолютный звон, слияние смысла и звука, невнимание к русскому народу. Что плохо, что мешает русской литературе? Религиозность, мессианство, социальное беспокойство, чувство вины, учительность (негативные эпитеты, которые ко всему этому добавляет Улицкая, опустим). Всё, что абсолютно неотъемлемо от русской классики, что делает её уникальным великим явлением, по мнению Улицкой, следует из русской литературы убрать - во имя "абсолютного звона".
В "Священном мусоре" можно выкопать массу любопытных окаменелостей: русские - по большей части рабы, русское православие - косное, православный храм - пузырящееся "золочёное позорище". Россия - страна варварская ("едва тронутая христианством") и антисемитская[?]
А вот Англия - страна благородная. Улицкая напишет это трижды, вот это самое слово, так трудно применимое к целой стране или народу. Правда, напишет с удивлением: благородная английская публика смела с прилавков книгу лакея, подсматривавшего за принцем Чарльзом. Как же это вы так опростоволосились, расстраивается писательница. Ей пришлось бы ещё больше расстраиваться, если бы она обладала навыками не только описания, но и анализа или хотя бы умела ловить себя на противоречиях. Но много печали в многом знании, а неведающие блаженны. Кое-что из того, что она пишет, Улицкая попросту не понимает.
Вот какими словами она объясняет, что в русской литературе до Пастернака не было описано детство девочки: "девочки в локонах и панталонах играют на клавикордах весь XIX век. А Наташа Ростова ещё и пляшет". Тут поражает прорвавшееся пренебрежение к Наташе, которая, правда, не играет в локонах на клавикордах, - но ведь пляшет русскую! Это ещё хуже! Это нельзя считать за описание детства девочки!
С Толстым у писательницы вообще очень худо - так много в нём того, от чего её корёжит. С одной стороны, Улицкая считает нужным упомянуть, что "Толстой - гений". Не сказано, правда, почему она так думает, - разве только потому, что его любил Набоков. А вот с другой стороны, Улицкая выражается вполне определённо: Толстой - "тяжёлый деспот, неверный муж, суровый отец - и всё это наш великий страдалец, так много рассуждавший о семье, о семейном счастье, о воспитании детей". Эту злобную ремарку, в которой порядком намешано вранья, Улицкая выдаёт, не моргнув глазом. Её не смущает, что, даже если сравнивать с семьёй того же Набокова, дети Толстого лучше знали толк в семейном счастье.
А что такое "Анна Каренина"? Это вот что: "зачем столько дров наломали?" В наше время "развёлся бы Алексей Каренин с Анной Аркадьевной, женился бы на другой, а Анна стала бы женой Вронского[?]" Здесь слышится такое невнимание к глубинной этике романа, такое натуральное родство писательницы со старшеклассницей, рассуждающей: "а чего это Татьяна отвергла Онегина, какая разница, что у ней муж", - что даже как-то неудобно становится за наш "золотой миллиард". Кстати, это некая общность не стеснённых местом проживания людей, к которой совершенно прямо причисляет себя Улицкая: "мы, золотой миллиард". С этой высоты очень удобно поносить Россию за войну в Чечне и за то, как она обходится с беспризорниками и заключёнными.
Вот как понимает писательница Евангелие (следите за руками). Христос сказал: "Возлюби ближнего, как самого себя". Что это значит? Что надо сначала научиться любить себя, объясняет Улицкая. А это что значит? "Эгоизм - понятие нейтральное". Очень удобно для "золотого миллиарда". Правда, когда переведёшь на русский, будет не так уж красиво: "себялюбие". Неудобный русский язык, он вечно проговаривается!
Одним талантом, несомненно, одарена Людмила Улицкая: любовью к ближнему кругу. В описании его она так тепла, человечна и по-хорошему пристрастна, что здесь-то и получаются те тщательно отобранные, аккуратно отретушированные перипетии общения, которые привлекают читателя в её прозе. Приёмы известны. Вот она рассказывает про двух своих дедов. Оба при Сталине сидели, один по политической статье, другой - по экономической. Про факт отсидки скажем многократно, про политическую статью расскажем подробно, про экономическую - упомянем вскользь. Про ненависть к коммунизму поговорим многостранично, красочно. Про то, что одной подруге "капитализм пришёлся не по вкусу", - вскользь. Отбор материала - он такой отбор[?]
И зачем ловить себя на противоречиях? Это очень удобно: когда надобно рассказать, что серое - это белое, мы будем утверждать это. Когда надо настаивать, что серое - это чёрное, мы и тут не оплошаем. Вот, например, генофонд России. Он какой? Верно, говорит Улицкая, он бедственный. Но! Посмотрите, какие у меня есть друзья из дворянско-купеческих семей, которые пережили красный террор, вещает писательница. А значит, не всё ещё потеряно. В другом месте она так же спокойно напишет: "Хотя я никогда не испытывала к коммунизму во всех его разновидностях ничего, кроме отвращения, живи я во времена моей бабушки, я, как и она[?] ходила бы на сходки и маёвки и боролась бы против эксплуататоров". Это значит, что боролась бы она против предков последней надежды нашего генофонда[?] но Улицкой это всё равно, у неё лёгкость необычайная в мыслях.
