Читаем без скачивания Зачарованные смертью - Светлана Алексиевич

— Ты знаешь, что такое оргазм? Пробовал?

Это мы — с ракетами и ядерными головками, которые могут тысячи людей убить? И я, который хочет себя убить?..

…Смерть похожа на любовь. И последнее мгновение — страшные и некрасивые судороги. Мы не способны вернуться из смерти, но из любви мы возвращаемся. И можем вспоминать, как было… Вы тонули когда-нибудь, вас затягивал вир? Я тонул… Чем больше сопротивляешься, тем меньше сил. Смирись — и дойди до дна. Там уже твой выбор: или ты хочешь умереть, или ты хочешь жить. Хочешь жить — пробивай небо воды, возвращайся. Но сначала дойди до дна…

Я дошел и понял: хочу жить! Просто жить! Я никого не убил, единственный человек, в которого я стрелял, я сам… Только ранил…

Но жизнь больше Феллини, чем Бергман…

Там? Там никакого света в конце тоннеля… И ангелов я не видел… Сидел отец у красного гроба… Гроб пустой…

Сон… Жизнь… Эта жизнь? Или та? Как у Мережковского: „Лишь тенью тени мы живем“…»

История коммуниста последнего поколения

и некоторые размышления об обаянии красного идеала

Игнатий Валерьянович С. - заведующий отделом обкома партии, 54 года

Из разговора с бывшим помощником первого секретаря обкома партии.

«Зачем вам эта история? Не хочу говорить! Зачем? Все свалили на коммунистов… Натравили на нас народ… Семнадцатый год… По знакомому сценарию… Еще один семнадцатый год… У нас директора керамического завода рабочие на тачке вывезли за ворота. Горлопанили. Били стекла. Забыли, что дальше в этом сценарии, в следующем действии: брат пойдет на брата, сын на отца… История повторяется… Те же действующие лица…

Сажусь в такси.

— Скоро коммунистов бить будем? — спрашивает у меня водитель.

— Так это же снова кровь?

— А без крови у нас ничего не получится. Я сначала бы всех коммунистов перестрелял. А потом брокеров и спекулянтов. И сжег бы эти ларьки!!

Музыка играет. Хорошие сигареты. И ведь стрелял бы! Стрелял!

Вот она — родина Пугачева и Стеньки Разина… Нравится кровь пустить… За справедливость! Только, когда дым рассеется, увидят, что брат убивал брата. А вы говорите — народ. Народ сам о себе сказал, что из него — и дубина, и икона.

Не хочу отвечать на ваши вопросы! Не буду! Зачем вам эта история? Он, как и я, из тех, кого вы собираетесь судить… Устроить Нюрнберг… Кричат на улицах: „Довели страну! Разорили! Преступная партия! Кровью залили…“ Хотят судить живых и мертвых… В столице бьют, сваливают памятники днем, принародно, а у нас, в провинции, тайком, ночью. Памятники Марксу, Ленину… Рассказывают, рабочие стащили Ленина на железном троссе вниз и кукишей ему надавали. Ночью валят… Как воры… Зачем? Проститесь с большевизмом честно. Наука принесла человечеству куда более неисчислимые бедствия. Давайте тогда истребим ученых! Предадим анафеме отцов атомной бомбы… Марксизм, как любая великая идея, дал своих мучеников и своих негодяев. В этом „красная религия“ похожа на все другие религии.

Кто я сейчас? Обыкновенный школьный учитель. Преподаю историю. По старым учебникам… Новые еще не написаны… Уходит одна мифология, приходит другая. Никаких идеалов… Я уже не говорю об идеалах… Никаких идей…

Зачем вам эта история? Эта нелепая смерть… Необъяснимая…

Вы думаете, что сегодня не опасно быть искренним? Что изменилось? Во всем обвинили коммунистов. Их нет у власти. И что изменилось? Пришли демократы — и скорее к той же кормушке, к рогу изобилия… Теперь вы поняли, что не в коммунистах дело? А в кормушке… А там все строго по рангу… Как еще и при Сталине… Об этом ходило немало партийных легенд… Например, как при Сталине заведующим секторами ЦК разносили чай с бутербродами, а лекторам — только чай. Но потом ввели должности заместителя заведующего сектором. И вот в управлении делами долго думали: как быть? Кончилось тем, что заму стали подавать чай без бутерброда, но на белой салфетке. Идеальная вечная схема: сначала пью простой чай и мечтаю о чае на белой салфетке, получив чай на белой салфетке, хочу чай с бутербродом. Кто вам сказал, что Сталин умер? Вы что — человека измените? Винят идею… При чем здесь идея? Великая идея… Человек виноват… Он ничуть не изменился со времен старого Рима и древнего Иерусалима. Человек историей не живет… Идеей не живет: родился, влюбился, женился, машину купил, дом построил. Кого-то ревнует, кому-то завидует, чего-то все время хочет. Мы об идее говорим, об этом принято у нас говорить, но мы ею не живем. Вот у меня болеет дочь… У нее лучевая болезнь… У девочки… Я этим живу… Кого-то жена бросила… Никто идеей не живет, только сумасшедшие. Наивные. Я встречал таких, но среди партийных профессионалов их не было. Я боюсь быть искренним… Я боюсь за свою семью, за детей. К моей дочке, она учится в пятом классе, подошли на перемене одноклассники.

— Мы с тобой не будем дружить. Твой папа в обкоме партии работал.

— Мой папа хороший.

— Хороший папа не мог там работать. Мы вчера на митинге были.

Я прошу родителей: никогда не берите детей на митинги! Или вы хотите новых Гаврошей и Павликов Морозовых? Только по другую сторону баррикад…

У коммунистов моего поколения оставалось мало общего с Павкой Корчагиным. Я так думаю, что у нас было три поколения коммунистов: первое — профессиональные революционеры, с портфелями и револьверами, эти хотели развести определенный тип людей, а от остальных избавиться; второе — самые искренние, честные, они выросли после Октября, когда идея еще была молодая, сильная, и они верили в коммунизм, их в тридцать седьмом в лагерях уничтожили; и третье, последнее, — это мы, служащие партии, клерки. Мы просто работали. Это была хорошая работа. Никто об идее никогда не говорил, относились к ней как к обряду. Существовал такой обряд — светлое будущее. Без него нельзя было выйти на трибуну, подняться на сцену, вынести красное знамя. Мы понимали, что человек идеей не живет, но она должна существовать, светить с высоты. Идея оставляет человека в истории. А у нас была великая идея! Без идеи мы — кто? Говорящая глина?

Как, скажите, без светлого будущего мне приходить каждый день в школу? В класс…

Я не узнаю лица людей на улице… Они поменялись… Они поменялись очень быстро, стремительно. И они мне не нравятся… Мне не нравятся разговоры моих учеников о курсе доллара и немецкой марки…

И ваши вопросы мне не нравятся… Зачем вам эта история?»

Через несколько часов он сам разыскал меня в гостинице.

«И все-таки зачем вам эта история? Хотите порадовать обывателя? Не каждый день коммунисты кончают самоубийством… Тем более работник обкома партии… Обыватель будет в восторге! История повторяется… Советую перечитать „Окаянные дни“ Ивана Бунина. Многие места из этой книги я наизусть знаю. Совпадает! Все совпадает! Мы вернулись на семьдесят лет назад… Вот, например, это место: „Помню старика-рабочего у ворот дома, где были прежде „Одесские новости“, в первый день водворения большевиков. Вдруг выскочила из-под ворот орава мальчишек с кипами только что отпечатанных „Известий“ и с криком: „На одесских буржуев наложена контрибуция в 500 миллионов!“. Рабочий захрипел, захлебнулся от ярости и злорадства: „Мало! Мало!““