Читаем без скачивания Нарушитель границы - Сергей Юрьенен

— Сеструху тебе, что ль?

— Она еще спит? Ну, я тогда попозже…

— Э! Нажми на тормоза. Во-первых, вот что… Курево есть?

Я нащупал пачку в нагрудном кармане рубашки. Сигареты при катапультировании сплющило. Он размял одну в крепких пальцах, глядя на меня со снисходительным сочувствием.

— Фингал откуда? Я поднес ему спичку, прикурил сам, потрогал свою левую бровь, несколько вспухшую.

— Небольшой инцидент. До свадьбы заживет.

— Уж не с сеструхой ли?

— Инцидент?

— Свадьба?

— Не исключено, — сказал я.

— Ей давно пора. Только смотри, друг: та еще супружница у тебя будет. Мне тут такое устроила! Люминалу, понял, нажралась.

— Дина?

— Ну. Да живая, живая, не бледней. Прихожу, значит. Как раз аванс получил. А она уже, понял, лежит. В роли спящей красавицы. А я сам поддатый. На бровях, можно сказать. Но ничего, реакция не подвела. «Скорую» и на промывание. Очухалась. А если бы не я, хана. Спала сейчас бы вечным сном. Она ж, ты понял, университеты завалила. И без того психованная была, а тут…

— В какой она больнице?

— Ни в какой! В Сочах она, а не в больнице. Я мамаше телеграмму отбил. Первым же рейсом мамаша за ней. И увезла на Кавказ. В санаторий грязями лечить. У меня гора с плеч. Мне этого не хватало, за сеструхой следить! Ладно, по первому фальстарт. А если по второму? Пускай лучше предки отвечают. Родили? Так и тащите свою ношу. Верно говорю?

— Ты думаешь, она способна… по-второму?

— А кто их знает, этих в институты рвущихся? У меня вон в классе был один, так он повесился, понял. Еврейчик один. Тихоня, круглый отличник. А не приняли в университет, он р-раз и удавился всем на удивление. Не понимаю я таких. Чего в интеллигенты лезут? Я на заводе и без институтов имею больше инженер. Фирм?? Техасы на тебе?

— Штатские.

— Будь другом, дай примерить.

Думая, что сейчас учую Динкин запах, я переступил порог квартиры. Прихожая была просторной, Динкой и не пахло. Я снял джинсы, протянул. Брат Динки в них втиснулся по пояс, застегнулся, хлопнул себя по ягодицам, скрылся в комнате и закричал оттуда: «Даешь Сайгон, а? Как, Людка, нормально?» Эта Людка, блондинистая девица с запухшим с перепоя лицом, из постели, а я издали, из прихожей, смотрели, как Динкин брат в экстазе провел перед зеркалом бой со своим отражением, после каждого апперкота на выходе выкрикивая: Шестнадцать тонн! Смертельный груз! А мы летим бомбить Союз!.. — так вдохновили сына генерала мои «левисы».

— Твоя цена, друг? Я смотрел на свои джинсы, которых мне было жалко.

— Сотню хочешь? — Я молчал. — Ладно! Всю получку отдаю! — Вернулся с белыми парусиновыми штанами, нашел карман, вытащил ком денег. — Тут двести минус выпивка, идет? Это большие деньги, слушай! Я за них месяц пахал, как Стаканов… Штаны впридачу. А? Ну, ты сам посмотри, как джины на мне сидят! Как для меня отлили! Все равно они тебе немножко были, а? Друг? Рубаху тебе еще дам? Батину, с погонами? А то у тебя сзади порвато. Ну, чего молчишь? Может, кадра тебе глянулась?

Он прикрыл дверь, за которой находилась «кадра», и перешел на шепот:

— По пьяни запилил ее слегка, так что, понимаешь… Но если хочешь, отсосет. Устрою! А? Впридачу?

— Ладно, — сдался я. Набрал воздуху, задержал дыхание и влез в его парусиновые.

— Друг! Век не забуду! — Вне себя от счастья он хлопнул меня по плечу. — Это же моя мечта, ты понял? С тринадцати лет, когда впервые на Балатоне их увидел на одном хмыре. С тех пор о них мечтал! С самой Венгрии! Сейчас, — открыл он дверь, — поясню ей что к чему… Идем.

— Стой! — сказал я. — Не надо.

Он оторопел.

— То есть как «не надо»? Ты не боись, они у меня дрессированные. Я им чуть что, по печени. Проблем не будет.

— Дело не в этом, — сказал я… — И двести рублей перебор. Сотню возьму. Но не больше… На. Держи. Брат Динки опомнился только, когда я втолкнул лишние деньги в карман своих бывших джинсов.

— Друг! — вскричал он. — Кого мне убить, говори? Имя, фамилия, адрес?

— Адрес ты мне скажи. Санатория, где Дина.

Он дал.

— Письмо ей хочешь написать?

— Сам полечу, — ответил я, застегивая адрес в нагрудный карман защитной генеральской рубахи.

— Там санаторий закрытый, смотри. Так просто не прорвешься.

— Видно будет.

— Молоток! — хлопнул он меня по плечу. — Может, взаправду породнимся? Динка слегка с приветом, но кадр что надо. Ты давай! Действуй в этом направлении. Эй, обожди, а обмыть?!

Но я уже зигзагами слетал вниз.

В ожидании последнего рейса на Черноморское побережье я лежал в траве у самой кромки аэродромного бетона. Солнце ушло, на взлетных полосах зажглись огни. То и дело в закатное небо, где дотлевали перистые облака, срывались самолеты, закладывая уши и наполняя отчаянием бессилия. Весь день! Весь этот битый день провел я у билетных касс. Билетов не было. Из Подпольска на юг они, похоже, были распроданы до конца лета. Вопреки этой очевидности я боролся за право на выезд. Бросался об стену. Ноги были оттоптаны, внутренности отбиты, но стену я не пробил. Отброшенный сюда, в траву, я позабыл, зачем я рвался и к кому. Докурив, из чистого упрямства я поднялся и вернулся в аэропорт. На каждый рейс у них там есть «броня» — по-танковому защищенный резерв билетов для людей системы. Из этой «брони» иногда выбрасывают и для обычных пассажиров. В последний момент, которого, напрягшись, ожидала целая толпа. И билет «выбросили». Один.

Достался он парню со значком «Мастер спорта СССР», подлинность которого он подтвердил, отшвырнув меня убедительно, как в рэгби. Что ж. Право сильного. Человек человеку в этой стране «друг, товарищ и брат», как о том постановили в Кремле, но и я ведь, юный волк, помогая плечом и локтем, обходил в прорыве к кассе тех, кто слабей. Естественный отбор. Все правильно, все справедливо. Самая надежная позиция в этой стране — позиция силы. Такая она мне досталась, страна. Прошу учесть на Страшном Суде. После рэгбиста, взлетевшего в ночь, мой черед, ибо отныне я тут самый сильный — и пора, ей-богу, отбросить все эти, как говорит Вольф гуманоидные комплексы. Табун неудачников разбрелся по зданию аэропорта, а я вышел, сел в такси и приказал везти себя в гостиницу. Скоро ночь, пора и о ночлеге позаботиться. Сил набрать для завтрашних атак.

— В какую? — уточнил таксист.

— В лучшую. Мест в лучшей не было. В средней тоже. Выяснилось, что мест в советских гостиницах нет вообще, и Подпольск исключением тут не был.

— Ну, а что ж мне делать? Я и так уже сутки не спал.

— Можно в лесу, земля теплая, — посоветовал таксист. — А то, еще лучше, вдову себе найдите пока не поздно.

— Вдову?

— Ну, или там разведенку. Заодно переночуете.

— А лес далеко?

— За червончик свезу. Устроит?

Такими темпами до Динки не добраться. Денег не хватит на билет. А еще и жить. И брать обратный — в МГУ. Я расплатился и вышел на тротуар «главной улицы» Подпольска — проспекта Ленина. Был двенадцатый час: магазины закрыты, в рестораны не впускают, в кинотеатрах идет последний сеанс. Не все еще, однако, замерло. Еще горят вывески, еще есть известное оживление по обе стороны широкой магистрали. Троллейбусы ходят. Я выпил два стакана газировки, благо автоматы с водой работают круглосуточно, а местные алкаши, похитив из металлических ниш все граненые стаканы, один мне оставили. Надбитый. Утолив жажду, заправил потуже чужую рубашку в чужие штаны. Закурил — и отправился вниз по тротуару, оценивающе взглядывая на одиночек. Они были редки, поскольку к этому часу все, что было стоящего на проспекте Ленина, уже нашло себе пару. Во всяком случае, встречные девушки, которые охотно или без отказа отвечали мне взглядом на взгляд, меня не устраивали. Они были сверстницы — школьницы, абитуриентки, студентки, — а мне было не до приключений, которые завершаются на рассвете где-нибудь в подъезде, в парке на скамейке или на заднем сиденье запаркованного на ночь троллейбуса. Веки у меня слипались. Я хотел спать. И, следуя совету таксиста, искал женщину постарше. Я прошел весь проспект до конца, километров пять, должно быть, — дальше в звездную ночь широко уходило шоссе, по которому до Москвы было, как о том извещал дорожный знак у остановки «Обсерватория», не много не мало, а 700 километров. Я передохнул, сидя в пыльной траве у знака и подумывая: а не голоснуть ли? Вернуться в МГУ, запереться в законной комнате, где второе койкоместо было все еще незанятым, вкатить в «Колибри» чистый лист…

Я поднялся, разогнулся и побрел в сторону прочь от Москвы. Я почти уже снова вернулся в центр, когда с истерической резкостью рядом со мной затормозил, опережающе распахиваясь, милицейский «воронок». Не успел я опомниться, как был скручен и обхлопан сверху вниз по щиколотки.

— Где нож твой? Выбросил?

— Не было никакого ножа! — закричал я. — Пустите!