Читаем без скачивания Запределье. Осколок империи - Андрей Ерпылев

— Не знаю… Я как лучше хотел…

— Свои домыслы оставьте при себе. Крысолов — такой же человек, как и мы. Не бесплотный дух. Он бандит, и мы должны его сегодня взять. Живым или мертвым. Лучше, конечно, живым.

Бойцы рассредоточились по темным подворотням, и операция началась. Резник имел точные сведения, что человек, которого в его кругу именовали Гаммельнским Крысоловом или просто Крысоловом, сегодня ночует в квартире некоего Федора Константиновича Зварича, бывшего царского вице-адмирала, давно уже разменявшего восьмой десяток и лишь поэтому избежавшего в свое время карающего меча пролетарского правосудия.

Гаммельнским Крысоловом неуловимого преступника окрестили не зря. При его непосредственном участии из Петрограда и Москвы неведомо куда исчезла масса народа, в большинстве своем «из бывших». И все бы ничего, да кое-кто из этих самых «бывших» оказался позарез необходим молодому Советскому государству, борющемуся с разрухой. Попал он в поле зрения ГПУ еще в прошлом двадцать четвертом году, но мало кто сомневался, что таинственный Крысолов начал действовать гораздо раньше, когда загруженному по горло текущей работой ЧК было не до каких-то там пропавших физиков, металлургов и эпидемиологов.

Первой мыслью опытных работников «щита и меча» РСФСР было очевидное: кто-то по заказу белоэмигрантских организаций организует переброску специалистов через до сих пор не слишком надежные, особенно на Северо-Западе, границы. Не хватало пока в погранвойсках ГПУ надежных бойцов, чтобы перекрыть все тропки контрабандистов на относительно спокойных рубежах новорожденных Прибалтийских республик и бывшего Великого княжества Финляндского! Были иные, гораздо более «горячие» направления: Туркестан, где спали и видели, чтобы задушить народную власть орды бывших баев, эмиров и прочих басмачей, Дальний Восток и Забайкалье, где окопались банды атамана Семенова и барона Унгерна, и панская Польша, точившая зубы на Советские Беларусь и Украину. Но заграничная агентура, действующая через работников Третьего Интернационала, не нашла «пропажи» ни в Европе, ни в Америке. Даже в Китае, в Харбине и Шанхае, не всплывали сгинувшие без следа «фигуранты», не говоря уже о тех краях, где эмиссары ГПУ чувствовали себя как дома.

Тогда появилась гипотеза, что вредоносные западные разведки просто уничтожают физически потенциально полезные для Страны Советов кадры, чтобы осложнить ей восстановление после разрухи Гражданской войны и последующую индустриализацию. Не очень вписывались в общую картину, например, профессор филологии бывшего Санкт-Петербургского Ея Императорского Величества Университета, бывший товарищ железнодорожного министра Временного Правительства или специалист по вымершим животным, но на такие мелочи было решено не обращать внимания.

Вот тогда-то и появилось впервые это прозвище, Гаммельнский Крысолов. Будто некий злобный карлик из старой германской легенды, свистя на дудочке, уводил из города людей, которых потом никто нигде и никогда не встречал…

По лестнице нужного подъезда поднимались крадучись, обернув сапоги ветошью, чтобы не стучали подковки, вынув наганы и маузеры. На случай, если неуловимый Крысолов решит воспользоваться черным ходом, на темной лестнице, выходящей во двор-колодец, затаились сразу трое опытных агентов с приказом стрелять на поражение во все, что появится сверху. Будь то даже бродячий кот.

Дверь с заранее хорошо смазанными петлями открыла прислуга, которая, кстати, и проинформировала «кого следует» о подозрительном незнакомце, обосновавшемся у адмирала. Поражаясь про себя, как такая огромная квартира умудрилась до сих пор оставаться в собственности одного человека при общем московском жилищном кризисе, агенты миновали анфиладу комнат и сконцентрировались у нужной двери, напряженно вслушиваясь в тишину.

Минут пять ничего не происходило. Вдруг с улицы донесся истошный кошачий визг и пьяный мат. Это и был ожидаемый сигнал. Дверь слетела с петель от слитного удара нескольких тел.

Но их уже ждали.

Из темноты часто захлопали выстрелы, взвыл ужаленный пулей агент, зыкнул от чего-то металлического рикошет.

— Огонь! — скомандовал Резник, и одинокому стрелку ответил шквал пуль…

Когда зажгли свет, оказалось, что комната с распахнутым, побитым пулями окном пуста. Лишь в глубоком кресле сидел, откинув голову на высокую спинку, благообразный старец в распахнутом на окровавленной груди парадном морском мундире с черными орлами на золотых погонах. Возле правой руки адмирала на ковре дымился браунинг с опустошенной до последнего патрона обоймой. А в левой старик крепко сжимал побелевшими пальцами еще один, тускло поблескивающий мельхиоровой тупой головкой, патрон. Последний, так и не потребовавшийся, сберегаемый для себя…

Бойцы было потянули с голов фуражки и кепки, но Резнику было не до сантиментов.

— На крышу ушел, гад! Горбатко, Филин — за ним. Не уйдет!

Через несколько секунд после того, как сапоги последнего из агентов скрылись в окне, с крыши донеслись выстрелы, загрохотала под каблуками жесть.

— Назимутдинов! Помоги товарищам! — распорядился старший операгент, сам с остальными принявшись за обыск. За судьбу Крысолова он был спокоен: если его даже не удастся взять живым — пуля догонит. Ктокто, а прошедшие Гражданскую Горбатко, Филин и Рафат Назимутдинов были лучшими стрелками в управлении.

Оказалось, что опоздали агенты всего чуть-чуть. Если бы не проклятая задумка с сигналом, Крысолов уже давно был бы взят и кололся, как сухое полено, выдавая подробности своих похождений. Ему и сейчас пришлось бежать чуть ли не нагишом, в одном исподнем, бросив верхнюю одежду, оружие (американский «кольт» сорок пятого калибра и что-то длинноствольное, неизвестной Резнику иностранной марки) и, главное, саквояж с вещами.

В приподнятом настроении старший операгент спустился вниз к автомобилям, и тут его ждало жестокое разочарование…

— Как ушел? Этого просто не может быть! Двадцать аршин перепрыгнуть человеку не по силам!

— А он и не сам прыгал, — оправдывались наперебой бойцы. — Он к краю крыши подбежал… Мы думали, вниз броситься хочет, с жизнью покончить, раз больше ничего не остается, даже винтовки опустили, а он что-то к ограждению прицепил и как сиганет вниз! Думали все — амба! Виданное ли дело — шестой этаж! А он на веревке, оказывается, прыгал…

Выяснилось, что, очутившись на крыше, Крысолов (а это, конечно же, был он) в два приема скинул последнюю одежку и остался совсем голым. И это было вовсе не сумасшедшим шагом спятившего от отчаяния человека. Голое тело, как оказалось, совсем не так хорошо различимо в темноте, как белое исподнее. И лучшие стрелки управления это вскоре смогли осознать в полном объеме.

Но, раздевшись, неуловимый бандит совсем не остался безоружным. Неизвестно на чем у него на теле крепились метательные лезвия, но бежавший впереди всех Филин получил одну такую железку, чуть побольше американского безопасного лезвия «Жиллет», в горло, и сейчас над ним бился, пытаясь удержать буквально вытекающую из могучего тела жизнь, управленческий медик, привыкший иметь дело в основном с покойниками. Естественно, что два уцелевших агента залегли, дав беглецу фору, которой он не преминул воспользоваться.

Сорвав с пояса какой-то моток, голый Крысолов кинулся вниз, но не разбился о брусчатку тротуара, как ожидали разинувшие рты бойцы оцепления, а пролетел по пологой кривой в каком-то аршине над их головами и, высадив ногами окно в противоположном доме, исчез внутри. Все это заняло считаные секунды, и теперь вновь ускользнувшего от всесильного ГПУ преступника преследовать в лабиринте московских двориков было бесполезно…

— Черт те что! — в сердцах ругнулся старший операгент, еще не зная, что в захваченном саквояже найдет среди разных весьма занимательных вещиц и небольшую, исписанную от корки до корки фамилиями и инициалами тетрадку…

3

Алеша, как всегда в будние дни, полотно позавтракал (пролетарский общепит ему претил своей непритязательностью, а молодой здоровый желудок вполне позволял дотянуть до вечера), спустился по «своей» лестнице во двор, вежливо поздоровался со знакомым еще со «старых» времен дворником Хасаном и направился по давно досконально изученному маршруту на службу.

Алексей Еланцев уже второй год как закончил учебу и поступил на службу в губернский земельный архив, куда его устроил по знакомству дядюшка, Николай Леонидович Еланцев, тогда уже смертельно больной и сокрушавшийся, что ничем больше не сможет помочь единственному любимому племяннику.

— Власть приходит и уходит, дорогой мой Алешенька, — повторял седой как лунь старый архивариус, годившийся юноше не в дяди, а в дедушки (он был старше своего брата на целых двадцать лет). — А Россия остается. Эта пена, — он обводил все вокруг себя рукой, — рано или поздно уляжется. И что же мы будем иметь? Все придется начинать сначала? Нет, Алешенька, наша с тобой задача — все сохранить для будущего, а остальное пусть решают другие. Хотя бы твой батюшка, обретающийся сейчас со своей идеей бог знает где. Нет, он тоже служил России всем сердцем, и не его вина, что Отчизна не приняла его служения…