Читаем без скачивания Газетная утка - Наталья Никольская

– Да тише, горе ты мое! – зашипела я. – Весь дом перебудишь! Что значит – подвернула?

– Камушек попался… Ой, сейчас свалюсь, ой!

– Я тебе свалюсь! «Камушек»… Кстати: что это там свалилось у тебя?

– Сумка! Вон она… Подними, пожалуйста, Поля!

Пришлось подобрать с земли Оленькину старую торбу, которую она громко именовала «сумкой».

– Господи, на кой черт тебе эта сумка понадобилась?! На базар ты, что ли, собралась? Я ж говорила – не бери!

– «Не бери, не бери»… Я без сумки из дома не выхожу, ты же знаешь. Это неотъемлемая часть моего имиджа!

– Е-к-л-м-н! – не удержалась я. – Сказала б я тебе, что есть неотъемлемая часть твоего имиджа, да боюсь, тогда придется везти тебя в реанимацию… Идти можешь?

– Что ты – идти! Да я и стою-то еле-еле, наверное, ногу сломала! А ты материшься, как сапожник, вместо того чтобы помочь несчастной сестре!

– Матерюсь? Да я еще и не начинала, дорогая моя! А ну-ка, дай сюда ногу! – скомандовала я, присаживаясь на корточки.

Ольга с опаской вытянула вперед правую ногу, я положила ее себе на колено и начала обследование. Это была настоящая мука: при каждом прикосновении, и даже раньше, «несчастная сестра» повизгивала, стонала и умоляла меня «не нажимать слишком сильно».

– Ай! Какая боль, ай-яй-яй!.. Поля, ты же видишь: я не могу идти с тобой к Бабанскому: на ногах не держусь. О-ой!

– Перестань орать сейчас же! – От безысходности я довольно сильно дернула ее за больную ногу. – Ты хочешь весь квартал поставить в известность, что мы с тобой идем к Бабанскому?!

Между нами говоря, я, конечно же, преувеличивала: кварталу было не до нас. Несмотря на то, что время близилось к половине двенадцатого, квартал еще не уснул. Большинство окон дома номер тринадцать были освещены, многие – открыты. За ними мелькали тени, слышались голоса, музыка, долетал даже шум киношной потасовки: где-то смотрели боевик. В кухнях женщины гремели посудой. Да и на улице жизнь еще кипела вовсю! Одним словом, если б моя Ольга вопила втрое громче, все равно никто не обратил бы на нас никакого внимания.

– Поленька, знаешь, что я думаю? – Голос Ольги Андреевны прозвучал так спокойно и деловито, что я поразилась. – Я думаю, ты должна пойти к нему одна, а меня отвести в машину. Я подожду тебя там. Ты же видишь, какой из меня сейчас помощник, со сломанной-то ногой… О-ой-ей-ей!!!

– Ах, вот оно что! Я должна была бы сразу догадаться, для чего затеян весь этот спектакль.

Бесцеремонно сбросив с себя сестрину конечность, я встала.

– Только я должна тебя разочаровать, моя дорогая: ты сломала не ногу, а каблук! А это не причина, чтобы уклоняться от работы, на которую ты, кстати, сама напросилась! Так что хватит пищать, и – вперед.

– Да-а, тебе легко говорить! А каблук – это, ты думаешь, шуточное дело?

Сестренка, которая только что – с великой осторожностью! – поставила на травку правую ногу, вдруг снова поджала ее с ужасом.

– Что-о, каблук?! Мамочка, я каблук сломала! Как я теперь пойду-у-у?…

– Босиком. Я тебя предупреждала, что босоножки на каблуках – не слишком подходящая обувь для ночных прогулок, но ты, как всегда, поступила по-своему. Ты видишь, в чем я? В тапочках!

– В тапочках я не могу-у-у! Мои любимые босоножки, что мне без них де-елать?…

Вот теперь я разозлилась не на шутку!

– Что делать?! Снять штаны и бегать, как говорит наш общий знакомый Дрюня Мурашов. Ольга Андреевна, ты от лени совсем офонарела, что ли?! Сейчас вот брошу тебя тут к едрене фене и поеду спать! На этих двух тыщах свет клином не сошелся, тоже мне сумма!

Кричать шепотом было трудно – примерно так же, как снимать штаны через голову. Но я честно старалась! И главное – не напрасно. Жалобный писк и хрюканье прекратились, и яуслышала:

– Значит, ты так, да?… Хорошо, я пойду! Босиком пойду, и пусть тебе будет стыдно, что твоя родная сестра выглядит как бомжиха!

– Почему как бомжиха? Бабанский может подумать, что ты – последовательница Порфирия Иванова. У них ходить босиком – норма, даже по снегу.

Ольга Андреевна решительно сдернула босоножки и с вызовом бросила:

– Идем! – однако с места не двинулась.

Не будь у меня в запасе так мало времени, я бы не упустила случая досмотреть этот спектакль одного актера до конца. Уж кто-кто, а я знала: для моей изнеженной сестрицы ходить босиком – самая изощренная пытка. Она и на даче, в самую жару не снимает обувки: боится, что загрубеет ее драгоценная кожа. Даже в воду лезет в сланцах! А тут – асфальт, ночь, незнакомый двор… Да она уже через два шага растеряла бы весь свой гонор!

Но, к сожалению, лишнего времени не было: мы и так потеряли его слишком много на старте! Поэтому я отобрала у сестренки накрывшиеся босоножки и, велев ей не сходить с места, отправилась обратно к машине, где у меня всегда хранится на всякий случай лишняя пара тапочек. Когда я вернулась, Ольга стояла там же, на травке, как пришпиленная.

Операция со сменой обуви отняла у нас еще десять минут. Зато в настроении Ольги Андреевны произошли обнадеживающие перемены: кажется, она всерьез поверила, что я способна бросить на произвол судьбы ее и наш будущий гонорар! Мне даже стало немного неловко, однако переубеждать сестру я не спешила.

Пока я чертыхалась, чиркая зажигалкой перед почтовыми ящиками в подъездах, пока мы поднимались с этажа на этаж, присматриваясь к номеркам на дверях, Ольга уже вполне оправилась от шока и завелась по новой. Она зудела и зудела, что мы с ней совершаем очень необдуманный поступок, что лучше нам повернуть назад, пока не поздно, и прийти к Бабанскому завтра, при свете солнечного утра. А если я все-таки не одумаюсь, и мы не повернем, то она, моя родная сестра, снимает с себя всяческую ответственность за последствия.

– Ну, тогда снимай ее поскорей! – прорычала я. – Потому что вот она, квартира Бабанского. Я звоню!

– Погоди! – Ольга повисла у меня на руке. – Ты подумала, что ты ему скажешь? Ведь никто тебе в двенадцать ночи просто так дверь не откроет!

– Скажу, что ему телеграмма от любимой тетушки из Бразилии!

– А откуда ты знаешь, что у него есть тетушка в Бразилии?!

Вместо ответа я решительно нажала кнопку звонка рядом с самой обычной дверью, обитой черным дерматином. Наверное, подобные двери еще можно встретить только в таких домах. Где-то в глубине квартиры раздалась приглушенная – как будто испуганная – трель. Теперь отступать было поздно!

По правде говоря, я не знала, имеется ли у Бэби тетя в Бразилии. Или в какой-нибудь Старой Пырловке, что в данном случае абсолютно безразлично. Я не знала, есть ли у него вообще семья, или он живет один, или с престарелыми родителями. Мне вообще ничего не было известно об этом человеке, если не считать вот этого самого адреса, который я подсмотрела сегодня в протоколе на Жорином столе, когда хозяин кабинета вышел в туалет набрать водички в графин! И я не имела ни малейшего представления, что буду делать, если сейчас, к примеру, за дверью послышатся шаркающие шаги, и старушечий голосок спросит: «Кто там?…». Или если на порог выйдет мадам Бабанская, картинно упрет руки в бока и поинтересуется, какого черта нам надо от ее муженька в этот час. Строго говоря, об этом стоило подумать раньше, но не в момент нажатия звонка! А теперь…

– Господи, люди спят уже! – выдохнула Ольга у меня за спиной.

Я махнула на нее рукой и, приложив ухо к двери, стала ждать. Спят они там или не спят, но прошло минуты две или даже три, а открывать нам хозяева не торопились. Я повторила звонок, на этот раз задержав палец на кнопке подольше, и опять прислушалась. Не знаю, сколько прошло времени – может быть, целая вечность, – но квартире номер пятьдесят по-прежнему стояла мертвая тишина.

Пожав плечами, я посмотрела на сестру. В ответ Ольга Андреевна сделала большие глаза, схватила меня за руку и зашептала:

– Поля, пойдем отсюда, умоляю! У меня плохое предчувствие!

– Вот еще! Ты имеешь в виду, нас спустят с лестницы?

– Да нет! Этот номер… – Сестра показывала взглядом на желтую цифру «5», прикрученную к двери. – Разве ты не видишь? «Нехорошая квартирка»! Как у Булгакова…

– Тьфу! Я-то думала…

Я снова протянула руку, чтоб позвонить, и… Тихо скрипнув, черная дверь приоткрылась: случайно я зацепила за ручку и нажала ее!

Мы с Ольгой опять переглянулись, только на этот раз мои глаза, наверное, были не меньше, чем у нее. Теперь, когда доступ в квартиру был обеспечен таким неожиданным образом, ретироваться восвояси было бы совсем глупо. Собравшись с духом, я приоткрыла дверь пошире, сунула нос в щель и тихонько позвала:

– Хозяева, вы дома?…

Ответом мне было только тихое пиликанье радио – и больше ничего. Да еще я слышала, как стучат зубы Ольги Андреевны, которая дышала мне в затылок. Тогда я еще расширила щелку между дверью и косяком – так, что мне теперь была видна часть полутемной передней, – и довольно громко спросила, есть ли кто живой. Но живые – если они тут были! – все так же упорно отмалчивались.