Читаем без скачивания Золотая кровь - Люциус Шепард

– Наступили трудные времена, – сказал он. – Все мы должны как можно лучше сыграть отведенную нам роль. Но советую вам запомнить: моя роль не имеет ничего общего с вашим представлением об этом мире. Я не желаю вам зла, но более не позволю отвлекать меня. – Он тяжело вздохнул. – Оставьте меня в покое.

Александра положила Бехайму руку на плечо и кивнула на дверь, расположенную несколькими пролетами выше. Внезапно почувствовав тревогу и от этого остыв, он дал себя увести. Но когда они поднимались по лестнице на следующий этаж, у него вдруг екнуло сердце, он остановился, нагнулся над перилами и заглянул вниз, туда, откуда они ушли.

Лучи света, лившегося от фонаря, обрели четкие очертания сияющих клинков, которые касались фолиантов, выстроенных в ряды вдоль противоположной стены. Свет становился все ярче, в то время как сам Костолец начал темнеть, его плоть и одежда лишались формы и цвета, словно на него пала глубокая тень. Наконец свет померк, стал таким, как прежде, а тот, кто стоял у перил в его лучах, сам теперь едва отличался от тени, превратившись в пятно абсолютной, равномерной черноты. Этот не человек застыл в неподвижности, но вот в считанные мгновения он разлетелся на фрагменты черной энергии, похожие на обрывки бумаги, и эти кусочки летучими мышами, прахом и тленом, порхая, устремились в темноту. Затем, как пласт мерцающего антрацита, обнажившийся в воздухе, в середине колодца показалось что-то блестящее, как бы изливающееся одновременно и вниз и вверх, отражающее падающий свет. Бехайма пробрала дрожь, как будто его пронизало нечто из нематериального мира. И тут мерцание погасло, и все стало на свои места – только Костолеца больше здесь не было, лишь несколько пылинок медленно кружилось в оранжевых лучах фонаря, сверкая, словно призраки звезд и галактик.

ГЛАВА 7

Они шли по коридору, который вел от Патриаршей библиотеки. Бехайм вдруг по-новому взглянул на Александру. Вряд ли она принялась бы защищать его от существа столь могущественного, как Костолец, лишь ради достижения политической цели, и все же она, кажется, пошла на это. Он вспомнил, как она смутилась, когда они обнялись. Возможно ли, спрашивал он себя, что она почувствовала к нему едва забрезжившую симпатию? Маловероятно, но, с другой стороны, мог ли он допустить раньше хоть мысль о том, что его самого вдруг с такой всепоглощающей силой потянет к ней? Он поймал себя на том, что тайком следит за ней, отмечая все ее привычки: как она грызет ноготь указательного пальца в минуты замешательства; как в ее зеленых глазах бегают тени, если она чем-то недовольна; обратил внимание на ее походку, осторожную, словно она ступает во сне, как лунатик – осмотрительно, крайне сдержанно. Правда, когда ей вдруг делалось интересно, она, не останавливаясь, поворачивалась, чтобы посмотреть на него, походка ее становилась пружинистее, и она почти бежала вприпрыжку, как застенчивая школьница. Он заметил, как серьезно она его слушает, опустив голову, прикрыв глаза, с умиротворенным лицом, словно монахиня во время молитвы. Она легко могла рассмеяться, но не отдавалась смеху целиком, как будто та ее внутренняя часть, что должна была рождать живой отклик, оставалась пустой, сумрачной, безрадостной, и от этого казалось, что в ней заключена какая-то пугающая, противоречивая сила, как у человека, находящегося под действием чар. Как мог он считать ее огромный рост нелепым? Теперь ее тело изумляло его своей изящной стройностью, ладностью, чудесным, художественно выверенным сложением, и, представляя себе, что они вместе, он уже видел не причудливое гордиево переплетение, а мирный, гармоничный союз. Ну не смешно ли так думать, говорил он себе, они ведь всего лишь оказались вместе втянутыми в какую-то пока даже непонятную интригу. И все же ему было не удержаться от таких мыслей и хотелось думать, что взгляды, которые она время от времени бросает на него, – это знаки зародившегося чувства. Должно быть, она позволяет ему мельком увидеть, какова она на самом деле, то и дело сбрасывает на миг покров напористой враждебности, в котором она явилась в его покои, подпускает его к своей глубоко запрятанной душе – способной гневаться и радоваться, выходить из себя и печалиться, жить обычными чувствами, которые, однако, умеряются внутренней серьезностью и проникнуты каким-то страстным самообладанием. Он все еще подозревал ее, все еще сомневался в ее намерениях, но чувствовал: есть какая-то правда в его предположении, что она переменилась в отношении к нему, что если ей с самого начала было что-то от него нужно, то теперь нужно что-то большее.

Они свернули в освещенный фонарями длинный боковой коридор, кровля которого была сложена из выбеленных камней. В его стенах то и дело попадались арки, ведущие в тоннели, обширные пещеры, другие коридоры. В какой-то момент оба вдруг поймали себя на том, что смотрят друг на друга. Александра быстро отвела взгляд и спросила, о чем он думает.

– Трудный вопрос, – сказал Бехайм.

– Неправда, – возразила она. – Нет вопроса легче, если, конечно, не хочешь что-нибудь скрыть.

– Не хочется выглядеть дураком, – ответил он, сделав несколько шагов молча.

– Думаю, мы уже достаточно долго идем вместе, чтобы смягчиться в своих оценках друг друга.

– Ну, что ж, ладно. Я думал о вас.

В это мгновение они проходили мимо вставленного в нишу фонаря, и ее тень, следовавшая за ней по полу, вспрыгнула на стену и зашагала плечом к плечу с ней – вытянутый, резко очерченный контур ее существа, как будто охотница внутри нее насторожилась.

– Вот как? – Она беспокойно рассмеялась. – Ну и как я вам?

– Обворожительны. И что-то в вас тревожит меня. – Он пытался поймать ее взгляд, – Вы очень красивы.

– И что же именно во мне тревожит вас? – Снова смех. – Я не возражаю, когда перечисляют мои добродетели.

– Быть может, это не вы тревожите меня. Наверное, я не вполне доверяю собственной интуиции.

– Это все равно что сказать: вы во мне не уверены.

– Очевидно, вы правы.

Они подошли к арке, выходившей в большое пустое помещение. Там, метрах в тридцати от них, в продолговатом островке света, отбрасываемого двумя фонарями, стояли трое мужчин и женщина, судя по роскошным одеяниям, члены Семьи. Женщина была полуобнажена, лиф платья спущен на талию, все мужчины тоже были одеты не полностью. Уж больно зловеще застыли в своих позах, подумал Бехайм, как будто они нарочно поставили эту сценку для него с Александрой, а не были застигнуты врасплох за бесстыдными утехами. Ему стало неловко и как-то тяжело на душе. Женщина поманила их рукой, но его не прельстило ее приглашение.

– Узнаете кого-нибудь? – спросил он Александру.